Об эпохе Сталина уже писали много и подробно — историки, романисты, публицисты. В книге американской писательницы Кейт Фернивалл сюжет также разворачивается в 1930-е годы в СССР и в Китае. Однако это не исторический роман в традиционном смысле слова, не хроника эпохи. Сибирско-московскую панораму мы видим глазами, по сути, иностранки, пятилетним ребенком вывезенной из России в эмиграцию. Спустя двенадцать лет Лида Иванова возвращается, чтобы найти своего отца, датского инженера Йенса Фрииса, ныне узника Тровицкого лагеря. Внимание автора (и такой подход определенно усиливает своеобразие этого произведения) сосредоточено на характерах: Кейт Фернивалл интересно раскрывать личность своих героев через призму подчас фантастических событий (чего только стоит попытка вызволить человека из исправительно-трудового лагеря!), составляющих перипетии увлекательного сюжета. Таким образом, создается удивительный эффект: главное и второстепенное в изображении автора часто меняются местами, смысл обретают детали, которым современник не придал бы значения.

Кейт Фернивалл — уроженка небольшого приморского городка в Уэльсе (Великобритания). Детство матери писательницы, Лили, прошло в России, Китае и Индии. Однако Кейт узнала о своих русских корнях лишь в 1988 году, когда Лили было 73. Женщина долгие годы скрывала, что вместе со своей матерью, Валентиной, бежала в Китай от красного террора. «Мысль, что мои прабабушка и прадедушка танцевали вальс в роскошных салонах Санкт-Петербурга или прогуливались под сводами Зимнего дворца, вызывает во мне трепет и чувство принадлежности к огромному и широкому миру», — так говорит об истории своей семьи Фернивалл.

Как упомянула писательница в одном из интервью, в «Содержанке» описаны вымышленные персонажи и события. Однако Кейт, по ее словам, унаследовала «страсть к жизни моих русских предков и мой инстинкт выживания — от Лили и Валентины», и роман — гимн этому «русскому наследству». По мнению Кейт, любовь — та самая необоримая сила, заставляющая людей сражаться, ибо «единственное, что имеет значение — то, что происходит в вашем сердце». Поэтому ее роман о любви. И не только о любви Лидии и Чан Аньло, но о любви к жизни, к идее, к родине, к родным…

Немало эпизодов, включенных в роман, не найдут своего подтверждения в исторических сведениях о жизни в СССР 30-х годов прошлого века. Но именно эти сюрреалистические детали пунктиром обозначают «взгляд извне» — то беспристрастный, то заангажированный; то свежий, то шаблонный… Необъятные просторы России и легендарная славянская душа остаются для мира вещью в себе.

Хочу поблагодарить Джоанну Дикинсон и всех в «Little, Brown Book Group» за чуткую редакторскую поддержку. В особенности Кэтрин Данкен, а также Эмму Стоунекс за внимательное отношение к мелочам в рукописи.

Особая благодарность моему агенту Терезе Крис за то, что она всегда рядом, и за готовность выслушать, ободрить, а когда надо, и поругать, в зависимости от того, что мне больше всего требуется в ту или иную минуту.

Большое спасибо также Елене Шифриной за ее самоотверженное исследование московских реалий и за помощь с русским языком.

И наконец, за все остальное огромная благодарность и Норману, которого я очень люблю

Эдварду и Ричарду, Лиз и Энн с любовью

Россия, 1930

Лида Иванова не могла заснуть. Ей казалось, что мыши точат ее мозг, отрывая от него кусочек за кусочком. С тех пор как она приехала в Россию, ночи для нее стали невыносимы, и долгими темными часами ей мерещилось, будто острые желтые зубки вгрызаются в череп. Иногда она чувствовала их запах. Что еще хуже, иногда ей чудилось: хрум, хрум, хрум.

Она злилась на себя за то, что прислушивалась к ним. В ее-то семнадцать лет! Она села в узкой кровати и тряхнула гривой спутанных волос, чтобы избавиться от этого звука, выдернуть мышей из головы за хвосты. Разум ее должен оставаться свежим, но в этой гостинице, в этом сталинском бетонном кроличьем садке, где было совершенно невозможно ориентироваться, не выпадало спокойных ночей. Лидия постоянно терялась среди коридоров, и это пугало — слишком опасно это было. Девушка крепко прижалась подбородком к груди, зажмурилась и попыталась представить то светлое теплое место, воспоминание о котором хранилось в ее душе, но сегодня это было невозможно. Из соседнего номера доносился громогласный храп, в другом номере, дальше по коридору, кто-то громко спорил.

Лиде захотелось, чтобы поскорее наступило утро. Девушка жаждала действий, ее так и подмывало встать с кровати и пройтись по своей крошечной комнате. Но она училась быть постоянно настороже, обуздывать свои желания, чтобы хватать за горло каждый новый день. Поэтому, чтобы как-то убить время, она расстегнула потайной пояс у себя на талии, который не снимала даже ночью, — на ощупь он был теплым и мягким — и достала из него советский паспорт. В просачивающемся с улицы желтом свете газового фонаря он был почти неотличим от настоящего. Но это была подделка. Хорошая подделка, которая обошлась ох как недешево, и все же каждый раз, когда она отдавала его на проверку, сердце точно тисками сжимало в груди от страха.

Потом Лида достала свой британский паспорт, провела пальцами по тисненому изображению льва на обложке и горько усмехнулась. Именно британский паспорт был настоящим (отчим Лиды был англичанином), но для нее он представлял еще большую угрозу, чем фальшивый советский. Она хранила его в потайном поясе вместе с рублями, потому что за каждым иностранцем, у которого хватило глупости сунуться в советскую Россию, с первого же дня велось постоянное и пристальное наблюдение, это в лучшем случае, а в худшем — его задерживали и допрашивали.

Наконец Лида извлекла пачку рублей и решила было снова их пересчитать, но справилась с искушением и просто взвесила деньги на ладони. Пачка была значительно легче, чем вначале. Издав глухой звук, почти стон, девушка заставила себя не думать о том, что будет, когда деньги закончатся. Быстрым движением она сунула рубли обратно и застегнула пояс, как будто спрятала в нем свои страхи.

Рука потянулась к тонкому ремешку на шее, к висевшему на нем амулету. Это был дракон, вырезанный из кварца. Могучий китайский символ. Розовая фигурка уютно устроилась у нее на груди.

— Чан Аньло, — прошептала она.

Уголки ее губ приподнялись в улыбке, когда она представила себе светлое и теплое место. Она закрыла глаза, ноги понесли ее, она полетела через леди снега, почувствовала, как утреннее солнце протянуло золотые руки, чтобы погладить ее кожу, пальцами ног она вдруг ощутила мягкий податливый песок, и рядом с блестящей полосой воды увидела фигуру…

Неожиданно где-то грохнула дверь, и образ растворился. Черт! Небо на улице было все еще таким же темным и непроглядным, как и ее секреты, но она больше не могла ждать и поднялась с кровати. Натянув длинное коричневое пальто, которое она использовала вместо халата, Лида босиком вышла в коридор и отправилась в общественную уборную. Зевая, она толкнула дверь и с удивлением увидела, что там горит свет. Кто-то стоял у одного из рукомойников.

В уборной стоял отвратительный запах. Странная смесь лаванды, дезинфицирующего средства и чего-то еще более гадкого. Но Лида воспринимала это стоически: приходилось вдыхать запахи и похуже. Намного хуже. Эта уборная была приличнее большинства подобных заведений, в которых ей приходилось бывать в последнее время. Стены, выложенные белым кафелем до самого потолка, на полу — крапчатая черная плитка, три рукомойника на одной стене. Да, один был надколот, у второго не было пробки (украли, наверное), но все было очень чистым, даже зеркало над рукомойниками. В углу стоял узкий высокий шкафчик, его дверца была приоткрыта, и внутри стояла мокрая швабра, ведро и бутыль с дезинфицирующим средством. Явно сегодня здесь уже поработала уборщица.