Я позвонила по номеру, указанному на визитке, и целых десять минут выслушивала похвалу на чистом английском языке. Тиффа была уверенна, что сможет продать все, что купила в кафе, по цене, значительно превышающей номинальную. Она взяла с меня обещание, что я продолжу вырезать, и сказала, что вышлет мне на подпись контракт. Шеффилду доставалась львиная доля выручки, включающей процент Тиффы, но она обещала отдать мне остальное. И если ей удастся продать работы по той цене, которую она назначит, то остаток будет намного больше того, что я получала за них до сих пор. И экспозиция будет бесценной. Во время разговора я не переставала щипать себя, но, повесив трубку, поймала себя на мысли, что борьба за право стать другой Блу делает другим и мое будущее.

В эту пятницу вместо работы по дереву я пересмотрела все серии «Гордости и предубеждения». Когда Шерил пришла домой восьмью часами позже, я все еще сидела на диване пялясь в телевизор. Английский акцент помогал видеть Уилсона за каждой репликой мистера Дарси. У актера, игравшего в паре с Кирой Найтли, был такой же печальный взгляд. Поэтому я видела Уилсона в каждой сцене, злясь на него, крича на него и почти любя его, когда все было сказано и сделано.

— Что смотришь? — спросила Шерил, глядя на то, как Колин Ферт застыл на экране в ожидании, когда я нажму на плей.

— «Гордость и предубеждение», — бросила я, злясь на Шерил за то, что она вторглась в наш с Дарси мирок.

— Для школы?

— Нет, просто так.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — косо посмотрела на меня Шерил. Я поняла, что не могу обижаться на нее за это. Ведь до этого мои интересы сводились к «Перевозчику» и «Крепкому орешку».

— Мне захотелось чего-то новенького, — небрежно ответила я.

— Да, я вижу. — Шерил с подозрением посмотрела на экран. — А мне не по душе все эти помпезные штучки. Может быть, из-за того, что в те дни я бы оттирала кастрюли на кухне. Черт подери! Да мы бы с тобой были бы девочками на побегушках, — усмехнулась Шерил. — И уж точно не герцогинями. — Она посмотрела на меня. — Мы индейцы, и мы не должны быть в Англии. Хотя англичане не подпустили бы нас даже к своим кастрюлям.

Я щелкнула пультом, и мистер Дарси исчез. Уткнувшись лицом в подушку, я ждала, пока Шерил уйдет в спальню. За десять секунд она разрушала восемь великолепных часов. И что еще хуже, напомнила мне, что я не могу быть герцогиней.

Я поплелась к себе в комнату, мысленно оправдываясь. Вполне приемлемо мечтать о вымышленном персонаже. Ведь так делает множество женщин! Даже Шерил, которая пытается вернуть меня в реальный мир, мечтает о вампирах, черт подери!

Но это не было проблемой, и в глубине души я была достаточно честна с собой, чтобы отрицать это. Да, я могла мечтать о вымышленном мистере Дарси, но совершенно неприемлемо было мечтать о настоящем. Но я мечтала. В этом не было сомнений.

Тест оказался положительным. В течение нескольких дней я сделала еще пару тестов, не веря в правильность результатов. Я была беременна. Уже восемь недель, если верить моим подсчетам. Я спала с Мейсоном последний раз в ночь, когда мы с Уилсоном встретились в школе, с тех пор я старательно избегала его. Но дальше звонков, SMS и парочки гневных сообщений на моей голосовой почте, касающихся «Адама», Мейсон не шел. Наверное, он чувствовал свою вину за фото, но я очень надеялась, что он отстанет от меня и будет жить дальше так же, как я.

Да, я жила дальше, но жизнь пребольно ударила меня, отбросив назад. Я чувствовала себя опустошенной. Я пропустила неделю в школе, взяла больничный на работе и просто спала целыми днями, не в силах взглянуть правде в лицо. Тошнота, которая и навела меня на мысль, что я угодила в переплет, одолевала меня с удвоенной силой, и казалось, было бы проще погрязнуть в ней с головой. Шерил в основном не обращала на меня внимания, однако после недели дома я знала, что мне придется раскрыться и объяснить ей, что со мной не так. Я не была готова к этому разговору, поэтому собрала себя в кучку, возобновила занятия в школе и вернулась к прежнему графику на работе. Но знание причины моего недуга было подобно боли, от которой невозможно убежать и которую невозможно игнорировать.

В течение недели мы говорили об испанской инквизиции, поэтому этот день начался с монолога Уилсона об отличии последних от охотников на ведьм.

— Мы привыкли считать охоту на ведьм пережитком средневековья, однако между 15 и 18 веком в колдовстве было обвинено более 100 000 человек. Из них примерно 60 тысяч подверглись экзекуции. Чаще всего обвиняемых сжигали на костре. 75% являлись женщины. Откуда взялось это непропорционально большое число? Считалось, будто женщины больше подвержены дьявольскому влиянию, — изогнул брови Уилсон, и девушки в классе тут же возмутились.

— Что? — вскинул он вверх руки. — Все началось с Адама и Евы. Во всяком случае это было основным аргументом церкви в средние века и после. Среди обвиняемых были бедные и пожилые женщины. Кроме того, женщины часто работали акушерками и целительницами. Они много готовили и заботились о других, поэтому обвинить женщин в том, что они готовят зелье или яд или произносят заклинания, было проще, чем мужчин. Мужчины привыкли решать споры на кулаках, женщины же слабее физически и предпочитают прибегать к помощи слов и, возможно, более склонны к словесным взбучкам, что тогда расценивалось как ведьмино проклятье. Раньше для того, чтобы дискредитировать женщину, достаточно было обвинить ее в колдовстве. А как мы дискредитируем сильных женщин сегодня?

Класс уставился на Уилсона в недоумении. А потом во мне что-то щелкнуло.

— Мы навешиваем на них ярлык суки, — смело выпалила я.

Ученики ахнули, как это обычно бывало, когда кто-то произносил плохое слово. Уилсон не смутился. Просто задумчиво посмотрел на меня.

— Да. Это почти то же самое. Давайте сравним. Раньше, о женщине судили по красоте. Ее оценивали по лицу. А что происходило с ней потом, когда красота увядала?

Класс оживился.

— Ее ценность падала, а что происходило с ее свободой? Женщина, которая уже не так красива, не может соревноваться за руку богатого и привилегированного мужчины, а значит ничего не теряет. Пятидесятилетняя старуха в 16 веке была более независима, чем пятнадцатилетняя девочка, которая вынуждена была думать о выгодном замужестве. Поэтому-то менее привлекательные женщины имели больше свободы, чем красавицы.

— Сегодня женщин также оценивают по внешним данным, намного больше, чем мужчин. Но времена изменились, и женщинам уже не нужен мужчина, чтобы прокормить себя. Сегодня женщины почти ничего не теряют, высказывая свое мнение, поэтому нет смысла называть их ведьмами. Однако мы все еще придерживаемся тактики, приемлемой многие годы назад, только используем другое слово.

Класс засмеялся, и Уилсон улыбнулся, прежде, чем продолжить.

— Это подводит нас к выпускному проекту. Какие ярлыки навешаны на вас? Почему вы их носите? Многие из вас выпускники и скоро выйдут в мир. Хотите ли вы взять этот ярлык с собой в новую жизнь? Или вы хотите оставить его в прошлом и придумать себе новое имя? — Уилсон обвел взглядом сосредоточенные лица.

— К сожалению, в школе, а часто и в жизни, нас оценивают по плохим поступкам. Вспомним Мэнни. — В классе воцарилась тишина, и сам преподаватель замолчал на несколько минут, словно воспоминание давалось ему очень тяжело.

— Но для многих из нас жизнь складывается из маленьких выборов, маленьких действий, маленьких моментов день за днем. И если взглянуть на нее с этой точки зрения, ярлыки могут быть довольно неточными. Все мы носим множество ярлыков с самыми разными характеристиками. — Уилсон подошел к столу. — Вот. Возьмите и раздайте каждому по экземпляру. — Историк отдал стопку чистых белых листов ученику, сидящему в переднем ряду. На каждом листе располагалось порядка двадцати разных ярлыков. Я взяла один лист и передала стопку назад.