— Мы тут, — отвечает запыхавшаяся Летиция.
— Вы заявили, что находились внизу с другой стороны, возле сарая, и не могли видеть террасу. Верно?
— Я полагаю, вы говорите про нападение на Элиз?
— Нет, о ярмарке в Сен-Жане.
— Очень смешно. Да, я была возле сарая, с Леонаром и собакой.
— Мне казалось, вам трудно перемещаться.
— Я пользуюсь ходунками или костылями. Конечно, мне требуется больше времени, чем вам, но я уже привыкла. Я не собираюсь провести всю жизнь взаперти.
— А вам никогда не случалось падать? На снегу…
— Случалось. А бывает, что так и остаюсь лежать. Вот, на днях, пришлось ждать, чтобы Юго поднял меня, снег был слишком глубокий.
— «Спит земля под снежным покрывалом, / Спит спокойно, что ей наши крики… »
— О, мадам Ломбар! — восхищенно вздыхает Лорье. — Кажется, вы нас скоро покинете?
— Если погода не помешает, в следующую субботу. Что происходит? Есть новости?
— Если исходить из того, что никто никогда не входит дважды в одну и ту же воду, можно сказать, что новости есть всегда, не правда ли? — сухо отвечает ей Лорье.
Общее замешательство. Наверное, все мы очень устали, все нервничаем. Жюстина просит стакан воды, Летиция спрашивает, нельзя ли ей присесть, Франсина интересуется, можно ли отдать распоряжения мадам Реймон относительно обеда.
— Вы не на допросе! — взрывается Лорье. — И что до меня, так вообще можете все убираться…
— Ушам своим не верю! — возмущенно вскрикивает Франсина. — Я сообщу вашему начальству.
— Тем лучше! Единственное, о чем я прошу — чтобы меня отстранили от этого дела. Я сыт по горло этим сумасшедшим домом!
Долгое напряженное молчание, тем более что возвращаются пансионеры. Наконец голос милой Франсины:
— Хорошо. Прошу прощения у господ полицейских, но, по-моему, настало время обеда.
— По'иция! — восклицает Кристиан! — По'иция! Дей'мо!
— Дерьмодерьмодерьмо.. , — хором повторяют три восторженных голоса.
— Послушайте, я сорвался, — говорит Лорье.
— Вовсе нет, — возражает Летиция, — вы даже не сказали «паноптикум».
— Это дело так отличается от других… Соня…
Голос у него дрожит. Это покруче любого «реалитти шоу».
— Дерьмодерьмодерьмо.
К хору примешивается лай Тентена.
— Довольно! Юго, сделайте что-нибудь!
— Кому портвейна? — примирительным тоном предлагает Иветт.
— Не думаю, что сейчас нужно спиртное, господа на службе, к тому же спешат! — вмешивается потерявшая терпение Франсина.
— Я бы не отказался от стаканчика молодого игристого винца, — говорит Лорье.
— Скажешь мне свое мнение, это от старика Клари, — говорит Ян, откупоривая бутылку.
— Натуральное игристое? — интересуется Жюстина.
— Совершенно натуральное. Хотите попробовать?
— Думаю, что я, как совершеннолетняя, тоже имею право попробовать, — говорит Летиция.
— Ну конечно, все попробуем!
— Пробоватьпробоватьдерьмопробоватьдерьмопробовать.
— Даже Элиз!
Я чувствую себя, словно в каком-то бреду. Может быть, они тут все сумасшедшие. Но, когда я думаю об этом, мне кажется, что им слишком легко дается такое странное поведение, я имею в виду, странное по сравнению с комедией положений.
Слышится громкое причмокивание. От игристого воздержалась только Франсина. Предполагаю, что она стоит, держась за ручку двери, в ожидании, когда уйдут эти невоспитанные солдафоны. Что с нами будет, если уберут нашего следователя? Его сменит бригадир Мерканти? Или какой-нибудь тип из Ниццы. Волосатый Мегрэ, пахнущий чесноком и пирогом из нута. Жалко, мне так нравился наш малыш-жандарм. Я все время представляю его себе этаким храбрым Мальчиком-с-Пальчик, упрямо отыскивающим путь по своим камешкам, твердо решившим убить людоеда и его чудовищ. Я даже вижу его в большой остроконечной шапке, как в детской книжке с картинками. Такой колпачок с колокольчиком, нет, в нем ходил Да-Да, он был такой славный, этот Да-Да. Коварная вещь это игристое, если пить на пустой желудок. Это непозволительно.
— До свидания, спасибо, что зашли.
Мне надо отъехать? Почему кресло не движется?
— Перестаньте стучать в стену! Это действует на нервы!
А, это Ян. Дамский угодник. Тот, кто укладывает их в могилы? Тихо, Элиз. У меня кружится голова. Ян подливал мне два раза, не скупясь. Ему надо было бы стать барменом.
Телефон. Очень резко.
— Алло-о? — говорит Иветт, судя по всему, тоже перебравшая игристого. — Да… да, он тут — ик! — бедняжка, о-ля-ля, у меня икота, сейчас — ик! — я вам его дам… А — ик! — шеф, это вас, это дядя Э — ик! — лиз.
Наверное, Лорье взял трубку и вышел, я слышу его голос, но слов не различаю. Спроси у моего чертова дядюшки, зачем ему звонила Жюстина! Где мой блокнот? Дьявол, потеряла! Быть не может. А, нет, он тут, под пледом. Ручку. А теперь — к Лорье.
— Элиз, сколько можно! Вы кого-нибудь задавите! Куда вам надо?
Ну, так пойди и посмотри, где я и куда еду, милая Франсина. Вперед, глупое кресло!
Иветт, сотрясаемая икотой, громко спрашивает:
— Вы хотите — ик! — пи-пи?
— У'а! — вопит Кристиан.
Я размахиваю блокнотом в знак отрицания. Блокнотом, на котором написано имя Лорье. Может быть, кому-то придет в голову передать ему листок? Судя по всему, нет. Ладно, я врезаюсь в толпу.
— Да хватит же, наконец! Что на нее нашло?
— Она слишком много выпила, — говорит моя двуличная Иветт, — не надо ей давать столько — ик! — спиртного, Ян, это не годится. Давайте сюда!
Она заталкивает меня в угол. Я трясу блокнотом, как будто у меня болезнь Паркинсона.
— Хотите — ик! — написать? Вот ваша ручка! — Иветт дергает за шнурок, висящий у меня на шее.
Она что, не видит, что я уже написала? Я так резко поднимаю руку, что попадаю ей по лицу, чувствую, что прямо по носу.
— Ай! Я ваш блокнот в окно выкину! Вы мне чуть нос не сломали! Надо же, теперь у меня икота прошла, кто бы мог подумать. Не могу рекомендовать этот метод, но… Так, можно узнать, почему вы размахиваете этим блокнотом, как ненормальная? Посмотрим, посмотрим… я не понимаю, там ничего не написано. Вы и впрямь налакались!
Иветт уходит. Я совершенно уверена, что написала: «Спросите у моего дяди, знаком ли он с Жюстиной». Дьявол! Значит, кто-то вырвал листок из блокнота.
Пытаюсь собраться с мыслями. Сосредоточиваюсь. Надо создать мысленную защиту против изощренных атак спиртного. О чем это я должна подумать? Ах, да! Листок. Кто взял листок? Самым очевидным был бы ответ: Жюстина. Но для этого она должна была бы прочесть написанное. То есть быть зрячей. А будь она зрячей, она бы увидела меня сегодня утром в гостиной, когда зашла позвонить. Значит, это не Жюстина. А если не Жюстина, значит, ее собрат. То есть сообщник. Кто-то, кто прочитал записку, адресованную Лорье, и хотел защитить Жюстину. Но какой в этом смысл? Я могу задать вопрос снова, в любой момент. Если только не умру в ближайшие пять минут. Отравившись игристым. Смейся, смейся, Элиз, тебе сейчас есть, над чем посмеяться! Разве у меня не жжет странным образом желудок? И в горле щиплет. Мне больно глотать. Иветт, где ты? Мне кажется, что меня поставили в угол. Ой-ой-ой, может быть, меня раздуло, а на лице выступили красные пятна? Язык у меня распух, в этом я уверена.
— Ну как, Элиз, вам лучше?
Отлично, дорогой Ян, меня просто немножко отравили цианидом.
— Это ваше? — продолжает он. — «Лорье, прошу, спросите у моего дяди, знаком ли он с Жюстиной»!
Тишина в комнате.
— Это валялось смятое на полу, кто-то явно наступил.
— Дай мне! — приказывает Лорье.
— Ваш дядя? — спрашивает Жюстина при общем молчании. — Но, бедный друг мой, я даже не знала, что у вас есть дядя!
— Вы отрицаете, что знакомы с господином Фернаном Андриоли? — официальным тоном спрашивает Лорье.
— С Фернаном? Ну, конечно, с ним я знакома! Именно он порекомендовал мне ГЦОРВИ!
Вот тебе на!
— Фернан Андриоли — дядя Элиз, — объясняет ей Лорье.