Скольким внезапным смертям он помог после этого осуществиться...
Массовых отравлений в микрорайоне, которые могли бы посеять среди москвичей панику и серьезно всполошить столичное управление по борьбе с организованной преступностью, Иван не опасался. Стойкость использованного им вещества в горячей воде составляет всего несколько минут, по истечении этого времени оно разлагается на совершенно нейтральные соли, а соли выпадают в осадок. Тем более что концентрация вещества в потоке растворяющей его горячей воды неуклонно падает и в очень скором времени становится значительно ниже опасного для жизни уровня. Но уж те, кому за эти несколько минут "посчастливится" соприкоснуться с горячей водой, обречены: воздействуя на организм через поры кожи, вещество парализует деятельность важнейших нервных узлов и вызывает остановку сердца. Симптомы при этом весьма схожи с симптомами инфаркта миокарда, и потому кратковременное, эпизодическое, если хотите, единичное применение этого ОВ, как правило, остается нераспознанным.
"Однако, - подумал Иван, - достаточно хотя бы еще одному идиоту за эти пять-шесть минут сунуть руки под горячую воду - и два синхронных инфаркта уже привлекут внимание если не службы безопасности банка, то уголовки. А, впрочем, хрен с ними, ни тем ни другим до меня не добраться..."
Именно в этот момент его и шибануло по ноздрям... Запахло близостью смерти. На этот раз - его собственной. Он даже не стал выяснять, где источник опасности, - настолько острым было ощущение, настолько волнующим и побуждающим к действию.
Иван в этот момент уже шел по Тверскому бульвару, на котором, кроме него, не было видно ни души. Визг тормозов впереди, на перекрестке бульвара и пересекающей его улицы, заставил Ивана бросить взгляд на источник шума. В самом центре перекрестка, точно на осевой линии бульвара, остановилась БМВ. Она еще заканчивала откат назад после резкого торможения, а Иван уже покинул линию огня: на бульваре он становился единственной и очень удобной мишенью для стрелков, вполне возможно, сидящих в машине. Нырнув в сторону, он пересек проезжую часть бульвара и скрылся в первом попавшемся дворе.
Иван еще не определил на тот момент окончательно появление БМВ как проявление враждебного интереса к своей персоне, но звуки хлопнувших дверей машины и топот ног торопливо бегущего человека развеяли его сомнения. Охотились на него.
Заигрывание со смертью не входило в планы Ивана. Он для этого относился к ней слишком глубоко и серьезно. И к тому же вовсе не стремился попасть в положение "внезапного смертного" человека. Поэтому Иван не стал дожидаться, пока "охотник", идущий по его следам, продемонстрирует уровень своей квалификации и степень профессионализма.
Перемахнув два-три каких-то забора, Иван выскочил на соседнюю улицу, и тут его едва не сбили с ног сворачивавшие во двор "Жигули". Он встал прямо на пути машины, и ее водителю волей-неволей пришлось затормозить. Иван прыгнул к дверце, рванул ее левой рукой на себя, а правой сгреб водителя за воротник кожаной куртки. Тот так и не успел донести руку до внутреннего кармана куртки - что у него там было, нож или пистолет, Ивана не интересовало, - Иван резко выдернул его из-за руля и шмякнул с размаха о стену дома.
Через десять секунд Иван уже выруливал на южный радиус. Он знал: пока владелец "Жигулей" и кожаной куртки доберется до телефона и сообщит в ГАИ номер своей угнанной машины, пройдет две-три минуты. Это время нужно использовать с максимальной эффективностью. Через минуту Иван сворачивал на Садовое кольцо, еще полторы минуты двигался по часовой стрелке с максимально разрешенной скоростью, затем свернул направо в переулок, остановил машину и выскочил из нее, оставив мотор включенным, а дверцу незакрытой. Зачем? Интуиция подсказывала, что незапертая машина обязательно привлечет чье-нибудь не слишком законопослушное внимание, а работающий двигатель, само собой, спровоцирует желание прокатиться в более укромное место, где машину можно будет основательно ободрать. Впрочем, о машине Иван забыл, едва оторвав руки от руля.
Чувство опасности не ослабевало, хотя и не было уже столь острым, как в тот момент, когда он оказался на линии огня. Ноги будто сами несли его к ближайшему вокзалу. Это было не самое безопасное место, скорее, напротив, во многих отношениях - наиболее опасное, опасней, чем любой московский закоулок.
Дело в том, что москвичи при всей их внешней пестроте, при всем их многообразии представляют собой тем не менее очень однородную массу. Иван не был коренным москвичом, и в минуты нервного напряжения его чужеродность по отношению к этому городу проявлялась и для него самого, и для всех прочих очень ясно настолько, что обретала чуть ли не визуальную плотность. Иными словами, он начал чувствовать себя и действительно становился чужим. Московское население, озабоченное исключительно собственными проблемами, демонстрировало абсолютное равнодушие к нему, чужому. И любой заинтересованный взгляд в его сторону был для Ивана камнем, пущенным в висок, - камнем, от которого нужно уклониться... Он ощущал себя в Москве как в пустыне, где каждый отличный от сплошной массы песка камушек, кустик, зверек приковывает повышенное внимание. В пустыне труднее спрятаться самому, но зато и гораздо легче обнаружить присутствие другого человека...
На вокзале все совсем иначе. Здесь однородная масса москвичей раздробляется и оказывается перемешанной с неимоверным количеством "гостей столицы". Пресловутая пустыня превращается в восточный базар, где без стычки не протолкнешься от одного товара до другого, где под каждым цветастым халатом может прятаться припасенный для тебя кинжал или пистолет, где у каждой узкоглазой красавицы между грудей или между бедер скрыта ядовитая кобра, поражающая тебя, стоит лишь на секунду расслабиться. Вокзал для Ивана - это какой-то кошмар: во всяком идущем мимо человеке он вынужден подозревать потенциального врага - настолько легко профессионалу принять вид ожидающего свой поезд приезжего из какой-нибудь Тмутаракани...