Потом еще эти три анонимных письма, бесспорно, состряпанные в конторе. Зачем они были нужны Кариме и этому темноволосому парню? Чтобы подставить Лапекору? Не сходится. Им это было ни к чему. К тому же они рисковали лишиться возможности пользоваться телефоном и тем, что осталось от фирмы Лапекоры.
Чтобы лучше во всем разобраться, надо дождаться возвращения Каримы. Фацио прав: она сбежала, чтобы не отвечать на опасные вопросы, и, конечно, вернется, когда все поутихнет. Комиссар был уверен, что Айша сдержит слово. На своем немыслимом французском он объяснил ей, что Карима попала в переплет: плохой человек со своими сообщниками рано или поздно убьет не только ее, но также Франсуа и даже саму старушку. Кажется, он ее убедил и достаточно напугал.
Они договорились, что как только Карима появится, старушка сразу позвонит; достаточно будет попросить Сальво и назвать свое имя, Айша. Он оставил телефон комиссариата и свой домашний и велел ей хорошенько их спрятать, как коробочку с книжкой.
Разумеется, все это имело смысл при одном условии: если Лапекору убила не Карима. Но, как ни старался, комиссар не мог представить ее с ножом в руке.
Он осветил зажигалкой наручные часы: почти полночь. Уже два часа он сидел на веранде, в темноте, чтобы комары не сожрали его заживо, снова и снова прокручивая в голове все то, что ему рассказали синьора Клементина и Айша.
Кое-что, однако, нужно уточнить. Еще не поздно позвонить синьоре Вазиле Коццо? Она говорила, что каждый вечер горничная, накормив, переодевала ее и усаживала в кресло. Но синьора допоздна смотрела телевизор, хотя была готова ко сну. С кресла на кровать она могла перебраться сама.
– Синьора, я знаю, мне нет прощения.
– Бросьте, комиссар! Я еще не спала, смотрела фильм.
– Так вот, синьора. Вы говорили, что молодой брюнет иногда читал или писал. Что он читал? И что писал? Вы не разглядели?
– Читал газеты, письма. Писал тоже письма. Но не на той машинке, которая стоит в конторе. Он приносил свою. Вы еще о чем-то хотели спросить?
– Привет, любимый, ты не спишь? Нет? Правда? Я приеду завтра около часа. Ни о чем не беспокойся. Я приеду, а если тебя не будет – подожду. Ключи у меня есть.
Глава седьмая
Видимо, какая-то часть его мозга продолжала расследовать дело Лапекоры даже во сне: около четырех утра что-то пришло ему в голову, он вскочил и стал лихорадочно рыться в книгах. Тут он вспомнил, что одолжил книгу Ауджелло – тот видел по телевизору фильм и решил прочитать роман, по которому он поставлен. Дело было полгода назад, а Мими до сих пор не удосужился вернуть книгу. Комиссар разозлился.
– Алло, Мими? Это Монтальбано.
– Господи, в чем дело? Что случилось?
– Тот роман Ле Карре, «Звонок покойнику», еще у тебя? Я тебе его точно давал.
– Да какого черта?! Четыре часа утра!
– И что? Верни книжку.
– Сальво, ради всех святых, тебе лечиться пора!
– Мне она нужна немедленно.
– Я сплю! Придется вставать, одевать трусы, искать книгу…
– Плевать я хотел. Встанешь, найдешь, сядешь в машину хоть в одних трусах и привезешь ее мне.
Полчаса он слонялся по дому, занимаясь пустяками: например, пытался разобраться в телефонном счете или читал этикетку на бутылке минеральной воды. Потом раздался шум подъехавшей на большой скорости машины, глухой стук в дверь, и машина тут же умчалась. Книга лежала за дверью на земле, а фары Ауджелло стремительно удалялись. Комиссара подмывало анонимно позвонить в полицию:
– Алло, говорит местный житель. Какой-то псих разъезжает по улицам в одних трусах…
Он решил, что есть дела поважнее, и принялся листать роман.
Сюжет он помнил отлично. Страница пятнадцатая:
«Смайли? Это Мастон. В понедельник вы говорили с Сэмюэлем Артуром Феннаном в Министерстве иностранных дел, не так ли?
– Да, говорил.
– О чем?
– В анонимном письме его обвинили в том, что он был членом коммунистической партии, когда учился в Оксфорде…»
А вот, на 187-й странице, выводы, которые Смайли сделал в своем отчете:
«Так или иначе, возможно, он потерял интерес к своей работе, и приглашение позавтракать было первым шагом, чтобы признаться в этом. То же намерение могло заставить его написать анонимное письмо, вероятно, с целью связаться с Госдепартаментом».
Следуя логике Смайли, Лапекора мог написать анонимные письма о себе самом. Но если так все и было, почему он не обратился в полицию, пусть под другим предлогом?
Едва задав себе этот вопрос, он усмехнулся своей наивности. Отправь Лапекора в полицию анонимное письмо, способное повлечь за собой расследование, последствия могли быть намного серьезнее для него самого. Посылая письма жене, он рассчитывал на меньший, так сказать, «домашний» эффект, которого было бы достаточно, чтобы вытащить его из передряги, из которой он не мог выбраться сам. Поэтому он искал помощи у родных, но жена, едва получив письма, уничтожала их, как доказательство пошлых шашней своего мужа. Она была оскорблена и, замкнувшись в своей обиде, ничего не предпринимала. Тогда Лапекора в отчаянии написал сыну, уже не прячась за маской анонима. Но сын оказался бессердечным эгоистом: боясь потерять лишнюю сотню лир, он сбежал в Нью-Йорк.
Благодаря Смайли все сошлось. Комиссар снова заснул.
Командор Бальдассаре Мардзаки, директор почтового отделения Вигаты, был известен как напыщенный индюк. И на сей раз он остался верен себе:
– Я не могу удовлетворить вашу просьбу.
– Извините, но почему?
– Потому что у вас нет разрешения от вышестоящих инстанций.
– А зачем оно мне? Любой ваш сотрудник дал бы мне эту информацию, в ней нет ничего особенного.
– Это вы так считаете. Если бы наш сотрудник предоставил вам эту информацию, он совершил бы серьезное нарушение и получил выговор.
– Командор, будем рассуждать здраво. Я всего лишь спрашиваю у вас имя почтальона, который обслуживает участок, куда входит спуск Гранет. Вот и все.
– А я вам его не скажу. Допустим, я бы вам сказал, и что бы вы сделали?
– Задал бы почтальону несколько вопросов.
– Вот видите, вы собираетесь нарушить тайну переписки.
– Да почему?
Натуральный кретин, такого нелегко найти в наше время, когда большинство кретинов притворяются умными. Чтобы справиться с таким противником, комиссару пришлось разыграть небольшое представление. Откинувшись назад, он повис на стуле, руки и ноги у него свело судорогой, он схватился за ворот рубашки, отчаянно пытаясь его расстегнуть, и прохрипел:
– Господи…
– Господи! – эхом отозвался командор Мардзаки, вскочил со стула и кинулся к комиссару. – Вам плохо?
– Помогите, – стонал Монтальбано.
Бедняга наклонился, пытаясь расстегнуть ему ворот, и тут комиссар принялся кричать:
– Не трогайте меня, умоляю, перестаньте!
Мардзаки инстинктивно попытался отдернуть руки, но Монтальбано прижал их к горлу и не отпускал.
– Да что вы делаете? – пролепетал совершенно сбитый с толку Мардзаки, не в силах понять, что происходит. Монтальбано снова закричал.
– Отпустите меня! Что вы себе позволяете? – вопил он, не отпуская рук командора.
Дверь распахнулась, и на пороге показались двое перепуганных служащих, мужчина и женщина. Они отчетливо видели, как их начальник душит комиссара.
– Уходите! – крикнул им Монтальбано. – Ну же! Ничего не случилось! Все в порядке!
Служащие ретировались и закрыли за собой дверь. Монтальбано спокойно поправил воротник и посмотрел на Мардзаки. Командор, вырвавшись из его рук, отпрянул к стене.
– Я взял тебя за задницу, Мардзаки. Эти двое все видели. Они тебя ненавидят, как, впрочем, все твои подчиненные, и хоть сейчас готовы дать показания. Нападение на должностное лицо. Что делать будем? Хочешь, чтобы я на тебя заявил?