Прежде чем усесться с Монтальбано перед телевизором, Ливия задержалась у стола, любуясь головоломкой. Теперь, когда Монтальбано выпустил пар, можно было спокойно поговорить об игре.

– Он так быстро ее собрал! Нам бы с тобой понадобилось больше времени.

– Или нам бы раньше надоело.

– Вот-вот, и Франсуа говорит, что головоломки скучные, потому что в них все по правилам. Он говорит, каждый кусочек обрезан так, чтобы подходил только к одному другому кусочку. А было бы куда интереснее, если бы можно было складывать их по-разному!

– Это он так сказал?!

– Да. И он мне подробно объяснил, что имел в виду, когда я у него спросила.

– И что он имел в виду?

– Насколько я поняла, он говорил, что хорошо знает, как выглядит статуя Свободы, и поэтому, когда собирал голову, то уже ясно представлял себе, какой будет вся картинка. Но ему пришлось собирать дальше, потому что тот, кто придумал игру, хотел, чтобы все следовали его плану. Я понятно объясняю?

– Достаточно понятно.

– Он говорил, что было бы здорово собрать другую, свою головоломку из тех же самых кусочков. Тебе не кажется, что для такого малыша это необыкновенно оригинальная мысль?

– Дети теперь рано взрослеют, – сказал Монтальбано и тут же пожалел, что у него вырвалась такая банальность. Ему никогда не приходилось говорить о детях, он мог лишь повторять чужие избитые фразы.

Николо Дзито резюмировал официальное заявление тунисского правительства по поводу инцидента с рыболовецким судном. По результатам проведенного расследования тунисская сторона не может удовлетворить жалобу итальянских властей, поскольку не может позволить итальянским судам проникать в территориальные воды Туниса. Той ночью патрульный катер обнаружил рыболовецкое судно в нескольких километрах от Сфакса. Несмотря на требование остановиться, судно пыталось скрыться. Из бортового оружия была дана предупредительная очередь, которая, к сожалению, насмерть ранила тунисского моряка Бена Дхааба. Семье погибшего тунисские власти уже оказали значительную помощь. Пусть этот трагический инцидент послужит предостережением нарушителям.

– Тебе удалось что-нибудь узнать о матери Франсуа?

– Да, кое-какие следы я нашел. Но они не сулят ничего хорошего, – признался комиссар.

– Если… если Карима больше не появится… что… что будет с Франсуа?

– Честно говоря, не знаю.

Ливия поднялась с дивана:

– Я пойду спать.

Монтальбано взял ее руку и поднес к губам:

– Не привязывайся к нему слишком сильно.

Он осторожно забрал Франсуа у Ливии и уложил на уже приготовленную на диване постель. Потом лег сам. Ливия прижалась к нему спиной и не противилась ласкам.

– А если парнишка проснется? – прошептал Монтальбано, он всегда был порядочной язвой.

– Проснется, я сумею его утешить, – прерывисто прошептала Ливия.

Было семь утра. Он потихоньку встал и закрылся в ванной. Первым делом, как всегда, взглянул на себя в зеркало и поморщился. Ему не нравилась эта физиономия, не стоило на нее и смотреть.

Тут раздался громкий крик Ливии. Распахнув дверь, он бросился в столовую, где Ливия в панике склонилась над пустым диваном:

– Он сбежал!

Одним прыжком комиссар очутился на веранде и тут же его увидел: черная точка двигалась по пляжу в сторону Вигаты. Не одеваясь, в одних трусах, кинулся вдогонку. Франсуа не бежал, он уверенно шагал. Услышав за спиной чьи-то шаги, он остановился, даже не оборачиваясь. Тяжело дыша, Монтальбано обогнал ребенка и преградил ему путь, ни о чем не спрашивая.

Парнишка не плакал, он смотрел куда-то поверх головы Монтальбано.

– Je veux maman[28], – сказал он.

Ливия, накинув мужскую рубашку, задыхаясь, бежала к ним, но Монтальбано махнул рукой, прося ее вернуться в дом. Он взял ребенка за руку, и они медленно пошли дальше. За полчаса они не проронили ни слова. Рядом с вытащенной на берег лодкой Монтальбано сел на песок и положил руку на плечо малыша.

– Моей мамы не стало, когда я был еще меньше тебя.

Он говорил на родном сицилийском диалекте, как говорили у него в семье, а Франсуа отвечал по-арабски. Он вдруг стал рассказывать то, чего никому никогда не доверял, даже Ливии: как плакал ночи напролет, засунув голову под подушку, чтобы не услышал отец, какое отчаяние охватывало его по утрам от сознания, что мамы нет на кухне, она не накормит его завтраком и не соберет завтрак в школу. И эту пустоту, которую уже ничто не заполнит, ты будешь нести в себе до самой смерти. Франсуа спросил, может ли он вернуть маму. Нет, ответил Монтальбано, этого никто не в силах сделать. Надо смириться. Но у тебя был отец, сказал Франсуа (это был умный мальчик, Ливия не зря хвалила его). Да, у меня был отец. И что же, спросил Франсуа, мне придется жить в одном из таких мест, куда отправляют детей, у которых нет ни мамы, ни папы?

– Нет. Я тебе обещаю, – сказал комиссар и протянул руку. Франсуа пожал ее, глядя Монтальбано прямо в глаза.

Выйдя из ванной, он увидел, что Франсуа разобрал головоломку и ножницами пытается придать кусочкам другую форму. Он ни за что не хотел следовать готовому плану. Внезапно Монтальбано вздрогнул, словно его ударило током.

– Господи! – прошептал он.

Ливия заметила, как он судорожно таращит глаза, и перепугалась:

– Сальво, ради всех святых, что с тобой?

Вместо ответа комиссар подхватил мальчишку, подбросил его, обнял и расцеловал:

– Франсуа, ты гений!

У входа в комиссариат он столкнулся с Мими Ауджелло, который собрался уходить.

– Эй, Мими, спасибо за головоломку.

Ауджелло остановился и уставился на него, разинув рот.

– Фацио, живо!

– Слушаюсь, доктор!

За минуту он объяснил, что надо делать.

– Галлуццо, ко мне!

– Есть!

Галлуццо тоже в одну минуту получил инструкции.

– Разрешите, доктор? – Торторелла придерживал дверь ногой, потому что руки у него были заняты кипой бумаг сантиметров в восемьдесят вышиной.

– Доктор Дидио жалуется.

Дидио, заведующего административным отделом полицейского управления Монтелузы, из-за его дотошности прозвали «бичом Божьим» и «гневом Божьим».

– На что он жалуется?

– Что вы затягиваете, доктор. С бумагами, которые должны подписать, – и он поставил на стол почти метровую стопку документов.

– Наберитесь терпения, доктор.

Час спустя, когда руку уже ломило от подписей, вернулся Фацио.

– Доктор, вы правы. Едва выехав из Вигаты, автобус до Фьякки почти сразу останавливается в местечке Каннателло. А через пять минут туда же прибывает автобус, идущий в обратную сторону.

– То есть теоретически человек может сесть в автобус, идущий во Фьякку, сойти в Каннателло и через пять минут вернуться в город на автобусе, следующем по обратному маршруту?

– Конечно, доктор.

– Спасибо, Фацио. Отличная работа.

– Постойте, доктор. Я привел кондуктора с сегодняшнего рейса «Вигата-Фьякка». Его зовут Лопипаро. Сказать, чтобы вошел?

– А как же!

Лопипаро, худощавый неприветливый мужчина лет пятидесяти, тут же принялся объяснять, что он не просто кондуктор, а водитель, выполняющий функции кондуктора, так как билеты продаются в табачных ларьках, а ему остается только проверить их наличие у пассажиров.

– Синьор Лопипаро, то, что будет сказано в этой комнате, должно остаться между нами.

Водитель поднес руку к сердцу в знак нерушимой клятвы:

– Я – могила.

– Синьор Лопипаро, вы знаете вдову Лапекору, у которой недавно убили мужа?

– А как же! Она у нас постоянная пассажирка. Уж по крайней мере три раза в неделю ездит во Фьякку и обратно навестить свою сестрицу, та хворает, а эта всю дорогу только о том и трещит.

– Я должен попросить вас напрячь память.