Первым делом Элизабет позвонила Джеку.

– Детка, мне очень жаль, – упавшим голосом проговорил он. – Буду дома через полчаса. Ты справишься, пока я доеду?

Конечно, справится. В критических ситуациях от мужа никогда не дождешься помощи.

Затем она позвонила девочкам. Стефани говорила с ней очень нежно и обеспокоенно. Скорее всего, еще за разговором она заказала по Интернету билеты на самолет.

Джеми была немногословна. Новость буквально сразила ее.

После этого Элизабет принялась собираться в дорогу. К приходу Джека она уже упаковала его чемодан.

До аэропорта они добирались почти два часа. В ожидании рейса оба сидели молча.

Наконец объявили посадку, и они заняли свои места в самолете.

– Как ты, ничего? – спросил Джек.

– Нет, очень плохо, – ответила Элизабет, крепко сжимая его руку.

В Нашвилле они с Джеком сели в такси и поехали на север. Через сорок пять минут такси остановилось у огромного серого здания больницы.

Элизабет вышла и ждала, пока Джек достанет из багажника чемоданы. Она была близка к тому, чтобы расплакаться, но не могла себе этого позволить.

– Мы к Эдварду Роудсу, – сказала она сестре, сидевшей за стойкой у входа.

– Он в реанимации. На шестом этаже, – ответила та. – Лифты вон там.

Джек сжал ее руку. Элизабет взглянула на него:

– Ты не против, если я сначала зайду одна?

– Конечно, как будет лучше.

Он обнял и крепко поцеловал ее. Она не оглядываясь направилась к лифтам.

На шестом этаже Элизабет подошла к столику дежурной сестры отделения реанимации. Узнала, где лежит отец, и направилась к палате.

Три стены палаты были стеклянными. Через стекло она увидела кровать, окруженную какими-то аппаратами на штативах. На кровати лежал мужчина. Он не двигался, руки были плотно прижаты к туловищу.

Он не был похож на ее отца. Эдвард Роудс всегда пребывал в движении и, казалось, занимал все окружающее его пространство.

Элизабет вошла в палату и приблизилась к кровати.

– Папа?.. – позвала она дрожащим голосом и погладила отца по седой голове. – Папа, это я, Птичка.

Он лежал неподвижно. В нос была вставлена трубка, а из вены на руке торчала игла, от которой к колбе на штативе тянулась еще одна трубка. Элизабет закрыла глаза, не зная, что сделать, чтобы он ей ответил.

И тут она ощутила запах цветов. Гортензии.

Она повернулась и увидела в дверях палаты Аниту.

– Птичка, как хорошо, что ты так быстро добралась. – Анита подошла к кровати. – Папочка, – прошептала она, касаясь губами его щеки.

– Как он? – спросила Элизабет.

Когда Анита перевела на нее взгляд, ее серые глаза были полны едва сдерживаемых слез.

– Врачи надеются, что он придет в себя. Элизабет испуганно посмотрела на Аниту:

– Но сознание может и не вернуться?

– Чем дольше он не придет в себя, тем опаснее. Врачи говорят, у него парализована левая сторона.

– Боже, – прошептала Элизабет.

Она подвинула себе стул и села рядом с кроватью. Анита тоже села, но по другую сторону. Несколько минут они обменивались отдельными подобающими в подобных случаях фразами, а потом замолчали.

Они просидели так часа два, когда дверь палаты открылась и в нее вошел невысокий, коренастый мужчина в белом халате.

– Здравствуйте, Фил, – сказала Анита. – Он все еще не приходил в сознание.

Врач взглянул на Элизабет.

– Меня зовут Филлип Клоуз, – назвался он, протягивая Элизабет руку. – Я врач Эдварда. А вы, должно быть, Птичка. Он постоянно о вас говорил.

Элизабет встала и пожала ему руку. Она представила себе, как отец донимал врача рассказами о том, какая она у него хорошая.

Филлип склонился над ним, проверил работу аппаратуры:

– Нам остается только ждать. К сожалению, ничего более определенного я пока сказать не могу.

– Анита говорила, что он, вероятно, парализован, – медленно произнесла Элизабет.

– Да, это так. Возможно, поражен и мозг. Но, как я уже сказал, пока он не придет в себя, мы не сможем сказать ничего определенного. Больше всего меня беспокоит его сердце. Честно говоря, оно у него неважное.

– Спасибо, Филлип, – сказала Элизабет, хотя ей показалось странным благодарить человека, сообщившего неутешительную весть.

– На какое-то время я оставлю вас с ним наедине, – сказал Филлип, выходя из палаты.

Элизабет посмотрела на мачеху. Никакая косметика не могла скрыть, как плохо выглядит Анита, как она переживает из-за отца.

– Он поправится, – попыталась подбодрить ее Элизабет. – Он слишком силен духом, чтобы умереть.

Анита ответила ей благодарным взглядом.

– Да, он сильный. Это точно.

– Не... так уж... и силен.

Обе изумленно вскрикнули. А потом склонились над больным. Глаза отца были открыты. Но одна сторона лица оставалась совершенно неподвижной.

– Папа, скажи хоть что-нибудь, – проговорила Элизабет. – Мы обе здесь, рядом с тобой.

Анита крепко сжала его неподвижную руку. Слезы покатились у нее из глаз.

– Я знала, что ты меня не оставишь.

Он протянул здоровую руку и дотронулся до щеки Аниты:

– Вот ты где, мама. А я искал тебя.

– Я здесь, папа, рядом с тобой, – прошептала Анита, сдерживая рыдания.

Элизабет знала, что это глупо, но все равно чувствовала себя лишней всегда, когда они бывали вместе и она видела, как они любят друг друга. Между ними были какие-то особенные отношения, все остальное по сравнению с этими отношениями как бы не имело значения, отодвигалось на второй план.

– Видишь, и Птичка тоже здесь. Она, как только узнала, сразу села на самолет и прилетела, – сказала Анита, гладя его по голове.

Он медленно перевел взгляд на Элизабет. В его глазах она увидела то, чего никогда не видела раньше. Это был взгляд человека, потерпевшего поражение.

Ей стало страшно.

– Папа, как ты нас напугал, – прошептала Элизабет.

– Оставь нас на минутку одних, мама, я хочу поговорить с дочкой.

Анита наклонилась и поцеловала его в лоб.

– Я люблю тебя, – прошептала она и вышла из палаты.

– А где твой... красавчик? И мои внучки?

– Джек ждет внизу. А Стефи и Джеми скоро подъедут. Эдвард сделал несколько хриплых вдохов и дотронулся до ее руки:

– Я неправильно себя вел, теперь-то мне ясно. Элизабет не могла понять, что он имеет в виду. Она хотела было спросить, но он сам продолжил:

– Анита... Твоя мама... Надо было все сделать по-другому. Но твоя мама чуть не убила меня... Клянусь, я не знал, как тебе все это сказать.

– Папа, о чем ты?

– Я думал, тебе лучше об этом не знать. Вот и все. Хотел защитить тебя. Но Аните пришлось заплатить за это. Да и нам всем тоже.

– Папа...

– Ты у меня замечательная, Птичка. Ты всегда была такой. Надо было почаще тебе об этом говорить.

– Ты и говорил.

Он попытался приподняться, но снова рухнул на подушки.

– Я хочу попросить тебя об одном одолжении. Но тебе это будет нелегко.

– Я сделаю все, о чем бы ты ни попросил. Ты ведь знаешь.

– Позаботься об Аните. Ты слышишь меня?

– Не надо так говорить, – сказала Элизабет, услышав в его голосе нотки отчаяния. – Ты еще сам позаботишься о ней.

– Не перебивай. Это важно. – Он начал задыхаться. – Пообещай, что позаботишься о ней.

– Обещаю, – сказала Элизабет. Она наклонилась и поцеловала его в лоб. – Папа, я люблю тебя.

Он смотрел на нее. Но взгляд его стал каким-то стеклянным, потухшим. Как будто его покидали последние силы.

– Эта любовь поможет мне войти во врата рая. А теперь позови Аниту.

– Нет... пожалуйста.

– Пора, Птичка. Иди, позови маму.

Элизабет через силу сделала несколько шагов. С порога она в последний раз улыбнулась отцу и вышла.

– Он просит тебя зайти, – сказала она Аните.

У мачехи вырвался не то вздох, не то рыдание. Она поспешила в палату и закрыла за собой дверь.

Элизабет стояла у стекла, вне пространства их любви, и не отрывала от них взгляд. Про себя она заклинала отца: держись, держись, папа.