У Элизабет всегда были с дочерьми очень близкие, теплые отношения. И теперь отчужденность, их боль и гнев были для нее невыносимы.

– Лучше, наверное, было бы вернуться к Джеку, – в сотый раз сказала она Аните. – Все тогда были бы довольны.

Элизабет отошла на шаг от картины, сосредоточенно вгляделась в нее и добавила фиолетовый мазок. Это была картина, которую она начала писать, когда Анита только приехала. Она уже закончила четыре картины для фестиваля, но из-за дождя теперь вынуждена была работать дома.

Анита сидела за кухонным столом и вязала. Она мельком взглянула на Элизабет и заявила:

– Не думаю, что все были бы довольны и счастливы.

– Ну, по крайней мере девочки успокоились бы, – сказала Элизабет. – Ну вот и все. Я закончила.

– Можно наконец-то посмотреть?

Элизабет кивнула и вдруг заволновалась. Она отошла в сторону, чтобы Анита хорошенько рассмотрела свой портрет.

Анита очень долго стояла перед ним. На портрете она выглядела хрупкой, какой-то даже неземной, но в то же время сильной. В ее серых глазах проглядывала легкая грусть, хотя на губах играла едва заметная улыбка.

– Я никогда не была такой красивой, – сказала она наконец неожиданно охрипшим голосом.

– Но ты такая и есть, ты очень красивая.

– О боже, как бы мне хотелось, чтобы твой отец это увидел. Он бы повесил портрет на стену и всем его показывал. «Идите скорее сюда, – говорил бы он, – посмотрите, это написала моя дочь». – Анита повернулась к Элизабет. – А теперь это буду делать я.

Элизабет от волнения не знала, куда себя деть. Фестиваль должен был начаться через час, и она – как же она была глупа, как она могла на такое решиться! – согласилась выставить свои картины. Она не могла вспомнить, когда ей было так страшно.

– Может, я была пьяна? – пробормотала Элизабет себе под нос, переодеваясь уже в третий раз.

Наконец она надела черное трикотажное платье и спустилась вниз. Анита уже ждала ее у двери.

– Ну как ты? – спросила она.

– Ужасно. Я бы сейчас на все согласилась, лишь бы не идти в галерею. Может, не ходить? А вдруг мне там станет плохо?

Анита подошла к ней и обняла за плечи.

– Дыши глубже! Все мы чего-то боимся, – сказала она. – Главное – не сдаваться!

– Спасибо за поддержку. – Элизабет обняла Аниту.

– Пора идти, а то опоздаем.

Эко-Бич приукрасился, как на вечеринку. Повсюду были развешаны красочные плакаты и воздушные шары. Погода выдалась на удивление хорошей. Правда, по небу плыли серые облака и дул холодный ветер, но по крайней мере дождя не было.

Элизабет стояла на тротуаре напротив галереи «Эклектика». Всю витрину занимал огромный плакат: «ПРЕДЛАГАЕМ ВАШЕМУ ВНИМАНИЮ РАБОТЫ ХУДОЖНИЦЫ ИЗ НАШЕГО ГОРОДА – ЭЛИЗАБЕТ ШОР».

Анита сказала: «Удачи!» – и подтолкнула ее ко входу.

Когда Элизабет вошла, она увидела женщин из своей группы поддержки, которые тут же разразились громкими аплодисментами.

Элизабет остановилась в дверях.

– Привет! – тихо сказала она. Ее голос предательски задрожал. – Как это мило с вашей стороны, что вы пришли.

Все заговорили разом:

– Потрясающие работы! Изумительные! Когда ты начала писать? Где ты училась?

Элизабет так и не удалось ответить ни на один из сыпавшихся на нее вопросов, да это было и не важно. Воодушевление подруг помогло ей справиться с нервами. Она почти успокоилась, в ней даже проснулась надежда: может, выставка все-таки пройдет успешно, она получит хорошие отзывы и кто-нибудь купит ее картины?

– Элизабет! – позвала ее Мардж, подходя к ней с большим букетом роз. – Это тебе.

– О, спасибо! Тебе не стоило... Мардж улыбнулась, передавая ей цветы:

– А это вовсе и не от меня.

В букете была карточка со словами: «Мы все еще сердимся, но все равно тебя любим. Удачи тебе, мы гордимся тобой. Джеми и Стефани».

Гордимся тобой! Элизабет прослезилась.

Анита подошла и прошептала ей на ухо:

– Это я рассказала им о выставке. Надеюсь, ты на меня не в обиде.

– Нет, конечно. Спасибо тебе, Анита.

Анита дотронулась до ее руки:

– Все будет хорошо, дорогая.

К десяти часам утра улицы заполнились туристами и местными жителями. На тротуаре оркестр играл старые популярные мелодии, в магазинах толпился народ.

Туристы покупали мороженое и воздушных змеев, майки и прочую мелочь. Они расхватывали колокольчики, сделанные из старых ложек, и маленькие акварели с видами побережья. Но работ Элизабет никто не покупал.

Мардж стояла за кассой, пробивая покупки. День казался бесконечным. К обеду туристы раскупили все, кроме картин Элизабет.

Женщины из группы по одной уходили. В галерее оставалась только Анита. Она сидела на стуле в уголке и усердно вязала. Но Элизабет знала, что мачеха внимательно наблюдает за ней и в любой момент готова прийти на помощь.

Над дверью зазвенел колокольчик. Элизабет взяла себя в руки и приготовилась улыбаться очередному посетителю.

Посетителем оказался Дэниэл. С его ростом он занял почти весь дверной проем. Выглянувшее солнце золотило его светлые волосы.

– Ну как идут дела? – спросил он.

– Да не очень-то хорошо. А если честно – просто ужасно. Он прошел мимо Элизабет и остановился напротив ее работ.

А потом обернулся к ней и сказал:

– Просто превосходны. У вас большой талант.

– Ну да, конечно.

Элизабет была на грани срыва и, чтобы он этого не заметил, выбежала на улицу. Дэниэл вышел следом за ней:

– Как насчет кофе?

– С удовольствием.

Они пошли по оживленной улице. Дэниэл купил кофе и мороженое, и они уселись на лавочке.

– Вам нечего стыдиться, – сказал он.

– Я знаю, – ответила Элизабет, и эти слова даже на ее слух прозвучали фальшиво. – От этого эксперимента можно впасть в депрессию.

– А вы думали, будет легко?

– Я надеялась, что хоть одну картину кто-нибудь да купит. Дэниэл дотронулся до ее щеки.

– Для вас это так важно?

– Нет, но...

Слезы, которые Элизабет сдерживала весь день, потекли по ее щекам. Дэниэл обнял ее. Он гладил ее по голове, давая выплакаться на своем плече. Наконец она отстранилась, все еще всхлипывая и чувствуя себя полной дурой.

– Извините, просто у меня выдался ужасный день.

– Не сдавайтесь! У вас есть талант. Я понял это сразу же, как только увидел ваш первый натюрморт с апельсином. Боюсь, раньше вы всегда слишком легко сдавались.

Элизабет вдруг осознала, что он все крепче и крепче прижимает ее к себе. Она подняла на него глаза. Дэниэл вытер ей слезы.

– Чтобы выставить свои работы, вам понадобилось большое мужество. Я знаю, как это бывает трудно – представить картины на суд публики. Это все равно что встать перед людьми голым.

Элизабет не отрываясь смотрела на его губы, и все, что она услышала, было «голым».

– Вы должны гордиться собой, Элизабет. Вы это заслужили. Дэниэл склонился к ней. Она чувствовала, что сейчас он ее поцелует. Сердце бешено стучало у нее в груди.

Его губы коснулись ее губ. От Дэниэла пахло кофе. Она обняла его за шею и сильнее прижалась к нему.

И... ничего не произошло. Никаких фейерверков, земля не ушла у нее из-под ног.

Дэниэл отпустил ее и, нахмурив брови, спросил:

– Ну что, искры не пробежало?

Элизабет и сама была удивлена:

– Дело в том, что я, оказывается, более серьезно замужем, чем полагала.

– Жаль, но тут ничего не поделаешь.

Дэниэл встал и подал ей руку. Они перешли улицу и снова направились к галерее.

До Элизабет слишком поздно дошло, куда он ее ведет. Она попыталась остановиться.

– Ну правда же, Дэниэл, для меня это все равно что пойти на виселицу.

– Тогда вам остается только сунуть голову в петлю – ведь многие художники именно так заканчивают свою жизнь. – Он улыбнулся: – Я ожидаю от вас, Элизабет Шор, больших свершений. Давайте же, идите наконец туда, где вам место.

Мардж была очень рада, что Элизабет вернулась.