в зрачки красивых глаз.

Корнет свистит и сердится.

И скучно, и смешно!

По коридору шляются -

и не совсем темно...

Сказал блондинке-девушке,

что ужинать пора,

И проводил смущенную

в молчаньи до двора...

В палате венерической

бушует зычный смех,

Корнет с шербетом носится

и оделяет всех.

Друзья по койкам хлопают

корнета по плечу,

Смеясь, грозят, что завтра же

расскажут всё врачу.

Растут предположения,

растет басистый вой,

И гордо в подтверждение

кивнул он головой...

Идет блондинка-девушка

вдоль лазаретных ив,

Из глаз лучится преданность,

и вера, и порыв.

Несет блондинка-девушка

в свой дом свой первый сон:

В груди зарю желания,

в ушах победный звон.

[1910]

          Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.

У двух проституток сидят гимназисты:

Дудиленко, Барсов и Блок.

На Маше - персидская шаль и монисто,

На Даше - боа и платок.

Оплыли железнодорожные свечи.

Увлекшись азартным банчком,

Склоненные головы, шеи и плечи

Следят за чужим пятачком.

Играют без шулерства. Хочется люто

Порой игроку сплутовать.

Да жутко! Вмиг с хохотом бедного плута

Засунут силком под кровать.

Лежи, как в берлоге, и с завистью острой

Следи за игрой и вздыхай,

А там на заманчивой скатерти пестрой

Баранки, и карты, и чай...

Темнеют уютными складками платья.

Две девичьих русых косы.

Как будто без взрослых здесь сестры и братья

В тиши коротают часы.

Да только по стенкам висят офицеры...

Не много ли их для сестер?

На смятой подушке бутылка мадеры,

И страшно затоптан ковер.

Стук в двери. "Ну, други, простите, к нам гости!"

Дудиленко, Барсов и Блок

Встают, торопясь, и без желчи и злости

Уходят готовить урок.

[1910]

          Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

На перевернутый ящик

Села худая, как спица,

Дылда-девица,

Рядом - плечистый приказчик.

Говорят, говорят...

В глазах - пламень и яд,

Вот-вот

Она в него зонтик воткнет,

А он ее схватит за тощую ногу

И, придя окончательно в раж,

Забросит ее на гараж

Через дорогу...

Слава богу!

Все злые слова откипели,

Заструились тихие трели...

Он ее взял,

Как хрупкий бокал,

Деловито за шею,

 Она повернула к злодею

Свой щучий овал:

Три минуты ее он лобзал

Так, что камни под ящиком томно хрустели.

Потом они яблоко ели:

Он куснет, а после она,

Потому что весна.

          100 Стихотворений. 100 Русских Поэтов. Владимир Марков. Упражнение в отборе. Centifolia Russica. Antologia. Санкт-Петербург: Алетейя, 1997.

Хочу отдохнуть от сатиры...

У лиры моей

Есть тихо дрожащие, легкие звуки.

Усталые руки

На умные струны кладу,

 Пою и в такт головою киваю...

Хочу быть незлобным ягненком,

Ребенком,

Которого взрослые люди дразнили и злили,

А жизнь за чьи-то чужие грехи

Лишила третьего блюда.

Васильевский остров прекрасен,

Как жаба в манжетах.

 Отсюда, с балконца,

Омытый потоками солнца,

Он весел, и грязен, и ясен,

Как старый маркёр.

Над ним углубленная просинь

Зовет, и поет, и дрожит...

Задумчиво осень

Последние листья желтит,

Срывает,

Бросает под ноги людей на панель...

А в сердце не молкнет свирель:

Весна опять возвратится!

О зимняя спячка медведя,

Сосущего пальчики лап!

Твой девственный храп

Желанней лобзаний прекраснейшей леди.

Как молью изъеден я сплином...

Посыпьте меня нафталином,

Сложите в сундук и поставьте меня на чердак,

Пока не наступит весна.

[1909]

          Мысль, вооруженная рифмами. изд.2е. Поэтическая антология по истории русского стиха. Составитель В.Е.Холшевников.

          Ленинград, Изд-во Ленинградского университета, 1967.

На дачной скрипучей веранде

Весь вечер царит оживленье.

К глазастой художнице Ванде

Случайно сползлись в воскресенье

Провизор, курсистка, певица,

Писатель, дантист и певица.

"Хотите вина иль печенья?"

Спросила писателя Ванда,

Подумав в жестоком смущенье:

"Налезла огромная банда!

Пожалуй, на столько баранов

Не хватит ножей и стаканов".

Курсистка упорно жевала.

Косясь на остатки от торта,

Решила спокойно и вяло:

"Буржуйка последнего сорта".

Девица с азартом макаки

Смотрела писателю в баки.

Писатель за дверью на полке

Не видя своих сочинений,

Подумал привычно и колко:

"Отсталость!" и стал в отдаленьи,

Засунувши гордые руки

В триковые стильные брюки.

Провизор, влюбленный и потный,

Исследовал шею хозяйки,

Мечтая в истоме дремотной:

"Ей-богу! Совсем как из лайки...

О, если б немножко потрогать!"

И вилкою чистил свой ноготь.

Певица пускала рулады

Все реже, и реже, и реже.

Потом, покраснев от досады,

Замолкла: "Не просят! Невежи...

Мещане без вкуса и чувства!

Для них ли святое искусство?"

Наелись. Спустились с веранды

К измученной пыльной сирени.

В глазах умирающей Ванды

Любезность, тоска и презренье

"Свести их к пруду иль в беседку?

Спустить ли с веревки Валетку?"

Уселись под старой сосною.

Писатель сказал: "Как в романе..."

Девица вильнула спиною,

Провизор порылся в кармане

И чиркнул над кислой певичкой

Бенгальскою красною спичкой.

[1910]

          Саша Черный. Собрание сочинений в 5-ти томах. Москва: Эллис Лак, 1996.

Голова моя - темный фонарь с перебитыми стеклами,

С четырех сторон открытый враждебным ветрам.

По ночам я шатаюсь с распутными, пьяными Феклами,

По утрам я хожу к докторам. Тарарам.

Я волдырь на сиденье прекрасной российской словесности,

Разрази меня гром на четыреста восемь частей!

Оголюсь и добьюсь скандалёзно-всемирной известности,

И усядусь, как нищий-слепец, на распутье путей.