В ее салонах - все, толпою смелой,

Содравши шкуру с девственных идей,

Хватают лапами бесчувственное тело

И рьяно ржут, как стадо лошадей.

Там говорят, что вздорожали яйца

И что комета стала над Невой,

Любуясь, как каминные китайцы

Кивают в такт, под граммофонный вой.

Сама мадам наклонна к идеалам:

Законную двуспальную кровать

Под стеганым атласным одеялом

Она всегда умела охранять.

Но, нос суя любовно и сурово

В случайный хлам бесштемпельных "грехов"

Она читает вечером Баркова

И с кучером храпит до петухов.

Поет. Рисует акварелью розы.

Следит, дрожа, за модой всех сортов,

Копя остроты, слухи, фразы, позы

И растлевая музу и любовь.

На каждый шаг - расхожий катехизис,

Прин-ци-пи-аль-но носит бандажи,

Некстати поминает слово "кризис"

И томно тяготеет к глупой лжи.

В тщеславном, нестерпимо остром зуде

Всегда смешна, себе самой в ущерб,

И даже на интимнейшей посуде

Имеет родовой дворянский герб.

Она в родстве и дружбе неизменной

С бездарностью, нахальством, пустяком.

Знакома с лестью, пафосом, изменой

И, кажется, в амурах с дураком...

Ее не знают, к счастью, только... Кто же?

Конечно - дети, звери и народ.

Одни - когда со взрослыми не схожи,

А те - когда подальше от господ.

Портрет готов. Карандаши бросая,

Прошу за грубость мне не делать сцен:

Когда свинью рисуешь у сарая

На полотне не выйдет belle Helene.*

        * Прекрасная Елена (франц.).- Ред.

          Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.

Середина мая и деревья голы...

Словно Третья Дума делала весну!

В зеркало смотрю я, злой и невеселый,

Смазывая йодом щеку и десну.

Кожа облупилась, складочки и складки,

Из зрачков сочится скука многих лет.

Кто ты, худосочный, жиденький и гадкий?

Я?! О нет, не надо, ради бога, нет!

Злобно содрогаюсь в спазме эстетизма

И иду к корзинке складывать багаж:

Белая жилетка, Бальмонт, шипр и клизма,

Желтые ботинки, Брюсов и бандаж.

Пусть мои враги томятся в Петербурге!

Еду, еду, еду - радостно и вдруг.

Ведь не догадались думские Ликурги

Запрещать на лето удирать на юг.

Синие кредитки вместо Синей Птицы

Унесут туда, где солнце, степь и тишь.

Слезы увлажняют редкие ресницы:

Солнце... Степь и солнце вместо стен и крыш.

Был я богоборцем, был я мифотворцем

(Не забыть панаму, плащ, спермин и "код"),

Но сейчас мне ясно: только тошнотворцем,

Только тошнотворцем был я целый год...

Надо подписаться завтра на газеты,

Чтобы от культуры нашей не отстать,

Заказать плацкарту, починить штиблеты

(Сбегать к даме сердца можно нынче в пять).

К прачке и в ломбард, к дантисту-иноверцу,

К доктору - и прочь от берегов Невы!

В голове - надежды вспыхнувшего сердца,

В сердце - скептицизм усталой головы.

[1909]

          См. Бальмонт и Брюсов.

          Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.

С горя я пошел к врачу.

Врач пенсне напялил на нос:

"Нервность. Слабость. Очень рано-с.

Ну-с, так я вам закачу

Гунияди-Янос".

Кровь ударила в виски:

Гунияди?! От вопросов,

От безверья, от тоски?!

Врач сказал: "Я не философ.

До свиданья".

Я к философу пришел:

"Есть ли цель? Иль книги - ширмы?

Правда "школ" - ведь правда фирмы?

Я живу, как темный вол.

Объясните!"

Заходил цветной халат

Парой егеревских нижних:

"Здесь бессилен сам Сократ!

Вы - профан. Ищите ближних".

- "Очень рад".

В переулке я поймал

Человека с ясным взглядом.

Я пошел тихонько рядом:

"Здравствуй, ближний..." - "Вы "ахал!"

- "Извините..."

Я пришел домой в чаду,

Переполненный раздумьем.

Мысль играла в чехарду

То с насмешкой, то с безумьем.

Пропаду!

Тихо входит няня в дверь.

Вот еще один философ:

"Что сидишь, как дикий зверь?

Плюнь, да веруй - без вопросов.:

- "В Гунияди?"

- "Гу-ни-я-ди? Кто такой?

Не немецкий ли святой?

Для спасения души

Все святые хороши..."

Вышла.

[1909]

          Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.

Опять опадают кусты и деревья,

Бронхитное небо слезится опять,

И дачники, бросив сырые кочевья,

Бегут, ошалевшие, вспять.

Опять, перестроив и душу, и тело

(Цветочки и летнее солнце - увы!),

Творим городское, ненужное дело

До новой весенней травы.

Начало сезона. Ни света, ни красок,

Как призраки, носятся тени людей..

Опять одинаковость сереньких масок

От гения до лошадей.

По улицам шляется смерть. Проклинает

Безрадостный город и жизнь без надежд,

С презреньем, зевая, на землю толкает

Несчастных, случайных невежд.

А рядом духовная смерть свирепеет

И сослепу косит, пьяна и сильна.

Всё мало и мало - коса не тупеет,

И даль безнадежно черна.

Что будет? Опять соберутся Гучковы

И мелочи будут, скучая, жевать,

А мелочи будут сплетаться в оковы,

И их никому не порвать.

О, дом сумасшедших, огромный и грязный!

К оконным глазницам припал человек:

Он видит бесформенный мрак безобразный,

И в страхе, что это навек,

В мучительной жажде надежды и красок

Выходит на улицу, ищет людей...

Как страшно найти одинаковость масок

От гения до лошадей!

[1908]

          Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.

Утро. Мутные стекла как бельма,

Самовар на столе замолчал.

Прочел о визитах Вильгельма

И сразу смертельно устал.

Шагал от дверей до окошка,

Барабанил марш по стеклу

И следил, как хозяйская кошка