и мы прошли их, видимо, насквозь

и черным ходом в будущее вышли.

          Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

х х х 

Сумев отгородиться от людей,

я от себя хочу отгородиться.

Не изгородь из тесаных жердей,

а зеркало тут больше пригодится.

Я созерцаю хмурые черты,

щетину, бугорки на подбородке...

Трельяж для разводящейся четы,

пожалуй, лучший вид перегородки.

В него влезают сумерки в окне,

край пахоты с огромными скворцами

и озеро - как брешь в стене,

увенчанной еловыми зубцами.

Того гляди, что из озерных дыр

да и вообще - через любую лужу

сюда полезет посторонний мир.

Иль этот уползет наружу.

1966

          Сочинения Иосифа Бродского. Пушкинский фонд. Санкт-Петербург, 1992.

ОСВОЕНИЕ КОСМОСА

Чердачное окно отворено.

Я выглянул в чердачное окно.

Мне подоконник врезался в живот.

Под облаками кувыркался голубь.

Над облаками синий небосвод

не потолок напоминал, а прорубь.

Светило солнце. Пахло резедой.

Наш флюгер верещал, как козодой.

Дом тень свою отбрасывал. Забор

не тень свою отбрасывал, а зебру,

что несколько уродовало двор.

Поодаль гумна оседали в землю.

Сосед-петух над клушей мельтешил.

А наш петух тоску свою глушил,

такое видя, в сильных кукареках.

Я сухо этой драмой пренебрег,

включил приемник "Родина" и лег.

И этот Вавилон на батарейках

донес, что в космос взвился человек.

А я лежал, не поднимая век,

и размышлял о мире многоликом.

Я рассуждал: зевай иль примечай,

но все равно о малом и великом

мы, если узнаём, то невзначай.

1966

          Сочинения Иосифа Бродского. Пушкинский фонд. Санкт-Петербург, 1992.

НЕОКОНЧЕННЫЙ ОТРЫВОК

В стропилах воздух ухает, как сыч.

Скрипит ольха у дальнего колодца.

Бегущий лес пытается настичь

бегущие поля. И удается

порой березам вырваться вперед

и вклиниться в позиции озимых

шеренгой или попросту вразброд,

особенно на склоне и в низинах.

Но озими, величия полны,

спасаясь от лесного гарнизона,

готовы превратиться в валуны,

как нимфы из побасенок Назона.

Эгей, эгей! Холмистый край, ответь,

к кому здесь лучше присоединиться?

К погоне, за которую медведь?

К бегущим, за которых медуница?

1966

          Сочинения Иосифа Бродского. Пушкинский фонд. Санкт-Петербург, 1992.

МОРСКИЕ МАНЕВРЫ

Атака птеродактилей на стадо

ихтиозавров. Вниз на супостата

пикирует огнедышащий ящер

скорей потомок, нежели наш пращур.

Какой-то год от Рождества Христова.

Проблемы положенья холостого.

Гостиница. И сотрясает люстру

начало возвращения к моллюску.

Июнь 1967, Севастополь

          Сочинения Иосифа Бродского. Пушкинский фонд. Санкт-Петербург, 1992.

х х х 

Отказом от скорбного перечня - жест

большой широты в крохоборе!

сжимая пространство до образа мест,

где я пресмыкался от боли,

как спившийся кравец в предсмертном бреду,

заплатой на барское платье,

с изнанки твоих горизонтов кладу

на движимость эту заклятье!

Проулки, предместья, задворки - любой

твой адрес - пустырь, палисадник,

что избрано будет для жизни тобой,

давно, как трагедии задник,

настолько я обжил, что где бы любви

своей не воздвигла ты ложе,

все будет не краше, чем храм на крови,

и общим бесплодием схоже.

Прими ж мой процент, разменяв чистоган

разлуки на брачных голубок!

За лучшие дни поднимаю стакан,

как пьет инвалид за обрубок.

На разницу в жизни свернув костыли,

будь с ней до конца солидарной:

не мягче на сплетне себе постели,

чем мне на листве календарной.

И мертвым я буду существенней

для тебя, чем холмы и озера:

не большую правду скрывает земля,

чем та, что открыта для взора!

В тылу твоем каждый растоптанный злак

воспрянет, как петел ледащий.

И будут круги расширятся, как зрак

вдогонку тебе, уходящей.

Глушеною рыбой всплывая со дна,

кочуя, как призрак, по требам,

как тело, истлевшее прежде рядна,

как тень моя, взапуски с небом,

повсюду начнет возвещать обо мне

тебе, как заправский мессия,

и корчится будут на каждой стене

в том доме, чья крыша - Россия.

Июнь 1967

          Сочинения Иосифа Бродского. Пушкинский фонд. Санкт-Петербург, 1992.

х х х

Волосы за висок между пальцев бегут,

как волны, наискосок, и не видно губ,

оставшихся на берегу, лица, сомкнутых глаз,

замерших на бегу против теченья. Раз

розненный мир черт нечем соединить.

Ночь напролет след, путеводную нить

ищут язык, взор, подобно борзой,

упираясь в простор, рассеченный слезой.

Вверх по теченью, вниз я. Сомкнутых век

не раскрыв, обернись: там, по теченью вверх,

что (не труди глаза) там у твоей реки?

Не то же ли там, что за устьем моей руки?

Мир пятерни. Срез ночи. И мир ресниц.

Тот и другой без обозримых границ.

И наши с тобой слова, помыслы и дела

бесконечны, как два ангельские крыла.

1967

          Сочинения Иосифа Бродского. Пушкинский фонд. Санкт-Петербург, 1992.

ПОДРАЖАНИЕ САТИРАМ, СОЧИНЕННЫМ КАНТЕМИРОМ

На объективность

Зла и добра,

больно умен,

грань почто топчешь?

Та ли пора?

Милый Дамон,

глянь, на что ропщешь.

Против вины

чьей, не кричи,

страсть обуяла?

Ты ли с жены

тащишь в ночи

часть одеяла?

Топчешь, крича:

"Благо не печь.

Благо не греет".

Но без луча,

что ни перечь,

семя не зреет.

Пусто речешь:

"Плевел во ржи

губит всю веру".

В хлебе, что ешь,

много ль, скажи,

видел плевелу?

"Зло входит в честь

разных времен:

в наши и в оны".

Видишь ли днесь,

милый Дамон,

злу Пантеоны?

"Зло и добро

парою рук

часто сдается.

Деве равно

все, что вокруг

талии вьется.