пчелиный ход сомнамбул, пьяниц,

в ночной столице фотоснимок

печально сделал иностранец,

и выезжает на Ордынку

такси с больными седоками,

и мертвецы стоят в обнимку

с особняками.

Плывет в тоске необьяснимой

певец печальный по столице,

стоит у лавки керосинной

печальный дворник круглолицый,

спешит по улице невзрачной

любовник старый и красивый.

Полночный поезд новобрачный

плывет в тоске необьяснимой.

Плывет во мгле замоскворецкой,

пловец в несчастие случайный,

блуждает выговор еврейский

на желтой лестнице печальной,

и от любви до невеселья

под Новый Год, под воскресенье,

плывет красотка записная,

своей тоски не обьясняя.

Плывет в глазах холодный вечер,

дрожат снежинки на вагоне,

морозный ветер, бледный ветер

обтянет красные ладони,

и льется мед огней вечерних,

и пахнет сладкою халвою,

ночной пирог несет сочельник

над головою.

Твой Новый Год по темно-синей

волне средь моря городского

плывет в тоске необьяснимой,

как будто жизнь начнется снова,

как будто будет свет и слава,

удачный день и вдоволь хлеба,

как будто жизнь качнется вправо,

качнувшись влево.

28 декабря 1961

х х х 

Сбегают капли по стеклу

как по лицу. Смотри,

как взад-вперед, от стен к столу

Брожу внутри. Внутри.

Дрожит фитиль. Стекает воск.

И отблеск слаб, размыт.

Вот так во мне трепещет мозг,

покуда дождь шумит.

СОНЕТ

          Г.П.

Мы снова проживаем у залива,

и проплывают облака над нами,

и современный тарахтит Везувий,

и оседает пыль по переулкам,

и стекла переулков дребезжат.

Когда-нибудь и нас засыплет пепел.

Так я хотел бы в этот бедный час

приехать на окраину в трамвае,

войти в твой дом, и если через сотни лет

придет отряд раскапывать наш город,

то я хотел бы, чтоб меня нашли

оставшимся навек в твоих обьятьях,

засыпанного новою золой.

ноябрь 1962

СОНЕТ

Переживи всех.

Переживи вновь,

Словно они - снег,

Пляшущий снег снов.

Переживи углы.

Переживи углом.

Перевяжи узлы

Между добром и злом.

Но переживи миг.

И переживи век.

Переживи крик.

Переживи смех.

Переживи стих.

Переживи всех.

Т.Р.

Из ваших глаз пустившись в дальний путь,

все норовлю - воистину вдали!

увидеть вас, хотя назад взглянуть

мешает закругление земли.

Нет, выпуклость холмов невелика.

Но тут и обрывается пучок,

сбегающий с хрустального станка

от Ариадны, вкравшейся в зрачок.

И, стало быть, вот так-то, вдалеке,

обрывок милый сжав в своей руке,

бреду вперед. Должно быть, не судьба

нам свидеться - и их соединить,

хотя мой путь, верней, моя тропа

сужается и переходит в нить.

ФЛАММАРИОН

Одним огнем порождены

две длинных тени.

Две области поражены

тенями теми.

Одна - она бежит отсель

сквозь бездорожье

за жизнь мою, за колыбель,

за царство Божье.

Другая - поспешает вдаль,

летит за тучей

за жизнь твою, за календарь,

за мир грядущий.

Да, этот язычок огня,

он род причала:

конец дороги для меня,

твоей - начало.

Да, станция. Но погляди

(мне лестно):

не будь ее, моей ладьи,

твоя б - ни с места.

Тебя он за грядою туч

найдет, окликнет.

Чем дальше ты, тем дальше луч

и тень - проникнет.

Тебя, пусть впереди темно,

пусть ты незрима,

пусть слабо он осветит, но

неповторимо.

Так, шествуя отсюда в темь,

но без тревоги,

ты свет мой превращаеь в тень

на полдороге.

В отместку потрясти дозволь

твой мир - полярный

лицом во тьме и тенью столь,

столь лучезарный.

Огонь, предпочитая сам

смерть - запустенью,

все чаще шарит по лесам

моею тенью.

Все шарит он, и, что ни день,

доступней взгляду,

как мечется не мозг, а тень

от рая к аду.

ШВЕДСКАЯ МУЗЫКА

          К.Х.

Когда снег заметает море и скрип сосны

Оставляет в воздухе след глубже, чем санный полоз,

До какой синевы могут дойти глаза? до какой тишины

Может упасть безучастный голос?

Пропадая без вести из виду, мир вовне

Сводит счеты с лицом, как с заложником мамелюка.

...так моллюск фосфоресцирует на океанском дне,

Так молчанье в себя вбирает всю скорость звука,

Так довольно спички, чтобы разжечь плиту,

Так стенные часы, сердцебиению вторя,

Остановившись по эту, продолжают идти по ту

Сторону моря.