– Десять-пятнадцать тысяч шоколадных медалек! Дэн, я рассчитываю получить от тебя самое меньшее два миллиона! И мы еще не успеем закончить, как ты уже начнешь выпрашивать побольше акций! Ведь это – величайшая операция с недвижимостью со времен раздела Папой Нового Света. Не спрашивай, как именно мы сделаем на этом деньги – я не смогу расписать тебе все по пунктам – однако вот что скажу. В активе у нас – целая планета! Планета, Дэн, притом – нетронутая! А дальше – тысячи таких планет! И если мы не срубим на этом деле пару-другую долларов, нам пора уходить от дел. Это ж все равно, что нам предлагают остров Манхэттен за двадцать четыре доллара и ящик виски!

– Тебя послушать, так это – наш единственный в жизни шанс, – буркнул Диксон.

– К дьяволу – единственный в жизни! Это величайшая возможность в истории! Это манна небесная – успевай только раскрывать рот!

Сидевший рядом с Энтенсой Гастон Джонс, директор «Транс-Америки» и еще полдюжины банков, один из самых богатых в зале людей, аккуратно стряхнул со своей сигары два дюйма пепла и сухо произнес:

– Мистер Харриман! Я готов продать вам все мои дивиденды от вашего лунного предприятия, как в настоящем, так и в будущем, за пятьдесят центов.

– Продано! – в восторге заорал Харриман.

Энтенса напряженно следил за происходящим, а затем потянув себя за нижнюю губу, сказал:

– Минутку, мистер Джонс. Я даю доллар.

– Полтора, – ответил Харриман.

– Два, – протянул Энтенса.

– Пять!

Так они некоторое время набавляли, но на десяти долларах Энтенса сдался и сел на место, все еще сохраняя задумчивый вид. Харриман радостно оглядел присутствующих.

– Эй, негодяи! В законах из вас кто-нибудь смыслит?

Вопрос был чисто риторическим: из семнадцати членов правления одиннадцать человек были юристами.

– Тони, – продолжал Харриман, – сделай-ка мне документик на эту покупку, да так, чтобы даже Страшный Суд не мог опротестовать. Все интересы – имущественные, природные, прямые и косвенные, настоящие и будущие, и так далее. Чтоб латынь там… Суть контракта в том, что любой доход на Луне, каковой мистер Джонс сейчас имеет, либо может заиметь в будущем – мой. За десять монет, деньги уплачены.

Харриман шлепнул кредиткой о стол.

– Верно, мистер Джонс?

Джонс слегка улыбнулся.

– Верно, друг мой.

Он спрятал бумажку.

– Вставлю ее в рамку. Пусть внуки видят, как легко иногда делать деньги.

Энтенса тем временем переводил взгляд с Джонса на Харримана и обратно.

– Отлично, – сказал Харриман. – Джентльмены! Мастер Джонс определил стоимость доли одного человека в стоимости спутника нашей планеты. Народу у нас около трех миллиардов; стало быть. Луна оценивается в тридцать миллиардов долларов.

Он вынул пачку денег.

– Есть еще идиоты? Покупаю каждый предложенный пай по десятке!

– Даю двадцать! – воскликнул Энтенса. Харриман грустно посмотрел на него:

– Не надо, Джек. Мы ведь заодно. Давай вместе скупать паи по десять.

Диксон постучал по столу, призывая к порядку.

– Джентльмены! Прошу вас заключать подобные сделки после собрания. Кто поддерживает предложение мистера Харримана?

Гастон Джонс сказал:

– По процедуре я обязан довести предложение мистера Харримана до голосования. Прошу поднять руки.

Возражений не последовало. Провели голосование. Одиннадцать против трех. Харриман, Энтенса и Стронг – за, остальные против. Но не успел кто-то предложить разойтись, как Харриман вскочил:

– Я так и думал. Но раз уж Компания более не заинтересована в космических полетах, не будете ли вы любезны продать мне кое-что из патентов, технологий, оборудования, словом, всего, что находится во владении Компании, связано с космосом и не имеет отношения к производству энергии на Земле? Короткий наш медовый месяц со спутником оставил кое-какие запасы, и я хочу задействовать их. Ничего формального: только решение, что политика Компании направлена на всяческое мне содействие, разумеется, не в ущерб своим интересам. Ну как, джентльмены? Это избавит вас от хлопот со мной.

Джонс снова принялся изучать свою сигару.

– Не вижу причин для отказа, джентльмены… Говорю это вам как лицо незаинтересованное.

– Да, Делос, это можно, – согласился Диксон. – Только продавать не будем, мы все дадим вам в долг. Значит, если вам удастся сорвать банк. Компания сохранит свой интерес. Есть возражения?

Возражений не было. Решение внесли в протокол как стратегию Компании, и собрание было закрыто.

Харриман чуть задержался, чтобы посекретничать с Энтенсой и назначить ему встречу. Гастон Джонс, разговаривавший в дверях с Диксоном, помахал компаньону Харримана Стронгу.

– Джордж, можно личный вопрос?

– Давайте. Только ответа не гарантирую.

– Я всегда считал вас человеком здравомыслящим. Скажите, почему вы поддерживаете Харримана? Он же не в своем уме!

Ответил Стронг не совсем уверенно:

– Я бы должен вас одернуть, он ведь – мой друг… Однако не могу. И все же, черт побери, всякий раз, как у Делоса появлялась дикая идея, она вскоре становилась реальностью! Я терпеть не могу поддерживать его: это заставляет меня нервничать… Но его предчувствиям научился доверять – больше, чем чьим-либо точнейшим финансовым отчетам.

Джонс поднял бровь:

– У него что, дар Мидаса?

– Можно сказать, да.

– Что ж, не будем забывать, чем Мидас кончил. До свидания, джентльмены.

Харриман наконец отпустил Энтенсу, и Стронг присоединился к нему. Диксон проводил их задумчивым взглядом.

Дом Харримана построен был еще в те времена, когда всякий, кто мог, старался поселиться где-нибудь на периферии, да вдобавок – закопаться поглубже в землю. Поэтому над поверхностью виден был лишь коттедж-купол с мощным слоем брони под облицовкой, вокруг которого раскинулся искуснейше спланированный парк. Под землю же дом уходил на несколько этажей и защищен был вполне надежно – разве что бомба упадет прямо на крышу. В случае чего дом мог обеспечить жильцов и воздухом в течение целой тысячи часов. Когда настали «смутные времена», хозяева были вынуждены снести обычную ограду вокруг парка и выстроить взамен новую – с виду точно такую же, однако способную остановить даже танковую атаку.

Ворота тоже не давали поводов для тревоги: новое оборудование охраняло их куда надежнее хорошо вышколенных сторожевых псов.

Вдобавок «крепость» Харримана была снабжена почти всеми мыслимыми удобствами. Дорого, конечно, но тут Харриман не жался – Шарлотте дом очень нравился и являлся предметом постоянных ее забот и попечения. В самом начале их супружеской жизни она безропотно сносила все неудобства тесной квартирки над бакалейным магазином; если теперь ей нравится играть с домом «в замок», что на это можно возразить?

Но сейчас Харриман, считай, с нуля начинал новое дело. Несколько тысяч, ежемесячно уходящих на содержание и налоги, могли ощутимо повлиять на ход событий и направить их либо к госпоже Удаче, либо – к судебному исполнителю. Вечером, после ужина, Харриман решился поговорить с супругой. Как только подали кофе и портвейн, он обратился к Шарлотте:

– Дорогая! А почему б тебе не поехать во Флориду? Отдохнешь пару месяцев…

– Во Флориду?! – Жена изумленно уставилась на него. – Делос, ты с ума сошел! Флорида в это время года невыносима!

– Или в Швейцарию… Да выбирай сама местечко по вкусу и устрой себе настоящий отдых!

– Ох, Делос. Ты снова что-то затеял.

Хариман подавил вздох. «Что-то затеять» для любого мужа было непростительным, даже названия не имеющим грехом. «Что-то затеявший» муж немедля подвергался беспощадному осуждению и суровому наказанию. Он на минуту представил себе, что стряслось бы, если б мужчины всегда и во всем обязаны были подчиняться женщинам – их логике и принципам – точь-в-точь сопливые школяры под присмотром строгого учителя…

– Возможно. Слушай, а этот дом… Он не напоминает тебе известного белого слона? Работать не заставишь – все же священное животное; однако жрет не меньше обычного серого работяги.