Прежде всего, были мы оба поражены тем, какой редкостный порядок и какое налаженное благополучие царили в доме нашего индийского приятеля. Мы уже знали, конечно, что он принадлежал к касте браминов, высшей в этой стране, а брамины, даже обедневшие, остаются состоятельными людьми в сравнении с соотечественниками из иных каст. Но дом Джесвала - двухэтажный особняк с верандами, пристройками, флигелями и прочими "службами", говоря языком русских помещиков, был слишком роскошным владением даже для человека из этого социального слоя, тем более для младшего инженера с небольшим заработком. А еще к дому прилегали угодья, сад с прудом, виноградник, рисовое, пшеничное и кукурузное поля - словом, настоящее поместье, имение находилось в собственности "Васи Теркина" из штата Мадхья-Прадеш... Но даже не это поразило нас. Если хороший дом можно сравнить с полной чашей, то жилье нашего приятеля было не просто такой чашей, но и надраенной до блеска. Мне к тому времени уже доводилось быть гостем в домах очень обеспеченных индийцев. (Некоторых из них по-нынешнему можно было бы даже олигархами назвать.) Но такой ухоженности, такого уюта, такой чистоты, как в доме Джесвала, не встречалось мне в Индии ни до, ни после этого гостевания. Все под его крышей, казалось, дышало улыбчивым добром, все излучало свет не просто обеспеченности, достатка - но того, что по-русски зовется "ладом": свет семейного дружества и душевного тепла... А уж для того чтобы хоть вкратце описать все, чем потчевал нас хлебосольный наш хозяин, мне надобна была бы не одна страница. Скажу так: на столе перед нашими глазами развернулась вся роскошь местной вегетарианской кулинарии, искусно "разбавленная" и прореженная замечательными образцами европейской мясной кухни. Блюда сменялись на столе (а потом и на ковре в просторной садовой беседке), как танцовщицы в восточном хороводе, и каждое новое не пресыщало, но лишь разжигало предвкушение следующего. И каждое (поверьте, люди, находящиеся далеко от родного дома, от "дыма Отечества", это очень остро чувствуют) было приготовлено не просто умело и с толком, со вкусом, но - с любовью...
А подавали, приносили эти блюда на стол две женщины, одна чуть помоложе, другая чуть постарше, но и старшая выглядела лет на тридцать, не больше. Две этих южных красавицы несли яства на больших медных подносах, держа их над головами, причем несли, покачиваясь на быстром ходу так изящно, как только могут покачиваться при ходьбе женщины Индостана: а они не просто идут - они вершат танец шествия, вдобавок озвучивая его звоном многочисленных украшений, которыми увешаны их тела - бусами, ожерельями, серьгами, головными, ручными и ножными браслетами... Когда подобное волшебство видишь и слышишь в застолье - вы думаете что, становится не до яств и напитков? Ничего подобного: аппетит повышается вдвое, а то и втрое. Причем - на все! Помогали же двум прекрасным молодухам две другие женщины, более почтенного возраста, хотя ни старушками, ни просто пожилыми назвать их язык бы не повернулся, - каждая из них была еще красива и даже обладала неким зрелым изяществом. И одного взгляда на них доставало, чтобы понять: это матери двух молодых женщин. Но с первого же взгляда становилось ясно и другое: прекрасные молодухи - отнюдь не сестры друг дружке. Короче, мы с моим запорожским приятелем сидели заинтригованные... Кое-какие слухи о "нетипичной" для индуистского мира семейной жизни Джесвала до нас уже доходили, но они казались нам небылицами.
Тут надо добавить, что мужское население этого дома (кроме самого хозяина, конечно) было представлено тремя-четырьмя, но может быть, и пятью совсем молодыми пареньками, которые явно не годились Джесвалу в сыновья. Они то помогали женщинам в их заботах о нашей трапезе, то кто-либо из них выбегал в сад и возвращался либо с корзиной, полной фруктов или овощей, либо с вязанкой хвороста или соломы. Позже выяснилось, что все они приходились дальними родственниками Джесвалу. И все они жили в его доме. Он, что называется, "высвистал" их из деревень, затерянных в джунглях индостанского плоскогорья: там был переизбыток рабочей силы, и ребятам там некуда было деваться. А здесь он их определил на строительство энергоцентра, но еще и на курсы - нечто вроде наших вечерних школ и профтехучилищ одновременно, чтобы у этих парнишек было надежное место в многотрудной индийской жизни... Конечно, эти юные домочадцы Джесвала стали и помощниками ему в обихаживании его обширной садово-огородной усадьбы. Но еще - в заботах о его многочисленном потомстве.
А потомство это и впрямь впечатляло своей многочисленностью. Я просто не в силах был сосчитать, сколько же малышни бегало, ползало или еще лежало в люльках под крышей дома, где происходило наше пиршество. Казалось, тут сразу и детский садик, и ясли поселились, а у нескольких детей постарше, глазевших издалека на наше застолье, в руках замечались тетрадки и школьные учебники. В конце концов я первым не выдержал и спросил хозяина дома:
- Джесвал, неужели это все твои дети?
- Мои! - ответил он с горделивой улыбкой.
- А сколько же их? - спросил мой приятель-запорожец.
Джесвал было открыл рот для ответа, но тут же задумался, словно сомневаясь в правильности ответа. Потом пошевелил губами, загнул несколько пальцев и, озарив свое лицо улыбкой, уже просто преисполненной гордости, выпалил:
- Семнадцать! - и добавил: - Троим старшим по восемь, а двое только полгода назад родились, вот я немножко и сбился со счета...
Ошеломленные, оба гостя стали наперебой забрасывать своего индийского товарища громогласными вопросами:
- Почему так много? И когда ты успел, тебе же самому только тридцать?! И когда же успела твоя жена столько нарожать?!
- Она не одна, - ответил Джесвал. - Их две. Вот они! - и он еще более горделиво показал на молодых красавиц с подносами.
- Но как же так, друг? Тебе же нельзя, ты ведь не мусульманин, ты ведь индус! Вам же не положено заводить больше одной жены, так? Вам же запрещено вашими религиозными законами гарем иметь!
По лицу нашего приятеля пронеслась легкая тень обиды, и мы оба сразу почувствовали невольную бестактность в шторме наших по-русски откровенных и прямых расспросов. Но через миг Джесвал вновь широко улыбался, и его улыбка на сей раз означала, что он все понимает: его гостям было от чего прийти в потрясенное состояние... Он опять наполнил вином наши чарки (пенджабской работы, из чеканного серебра), потом произнес свой любимый тост, которому научился у кого-то из своих советских наставников: "Ваше здоровье - наше удовольствие!" Пригубив, хитро подмигнул нам и, растягивая английские слова, сказал: