Е. ЗОЗУЛЯ

ПИСЬМО МУРЕЛЯ

Глава из сатирического романа

"Мастерская Человеков"

Дорогой Капелов, я исполнил вашу просьбу. Я наблюдал прохожих в центре города Москвы в трудовой полдень, многих из них записал и подробный доклад отправил к вам. Не знаю, получили ли вы? Я писал вам о том, что нервность проглядывает у многих. За двадцать минут наблюдения на Петровке прошли три человека, которые разговаривали сами с собой. Один из них был высокий, с портфелем. Он говорил самому себе речь и при этом энергично жестикулировал свободной рукой. Трудно сказать, что его обуревало: грандиозный план, реорганизация, борьба с кем-нибудь, или это был обиженный - из типа тех малонаходчивых людей, которые ответы на выдвинутые против них упреки или обвинения блестяще произносят через несколько часов или через несколько дней, но зато уже очень остроумно и убедительно? Жаль только, что произносить их приходится самому себе, так как слушать их больше некому. Кстати сказать, в Москве это обычное явление: люди очень загружены, "держать ответ" . приходится очень часто, и люди часто лопочут всякую чепуху, но уже зато потом, оставаясь наедине или шагая по улице, придумывают удивительно остроумные и правильные ответы. Вот почему разговаривающих с собою можно часто видеть на улицах Москвы.

Затем я писал вам о том, как небрежно ходят в Москве, как часто толкаются и, вместо извинений, обжигают друг друга уничтожающими взглядами. Я писал вам об огромном количестве людей с уязвленными самолюбиями, о раздражительности, происходящей от спешки и тесноты, о нетипичности московских фигур, одежд и лиц, о том, например, что скуластый человек с большим ртом и вздернутым носом может оказаться очень знающим, интересно и глубоко мыслящим, подлинно интеллектуальным и передовым человеком - в то время как человек с "породистым" лицом, большими глазами, длинными ногтями и десятками других признаков "высокого" происхождения может оказаться насквозь невежественным и "побитым" по элементарному знанию жизни любым пионером.

О многом другом писал я вам, но особенно я остановился на нескольких отрицательных фигурах. Первую из них я назвал шакалом. Я его легко узнал на улице. Это был коротковатый чистенький человек. Все на нем было приятно пригнано: все на месте и все вполне соответствовало "эпохе": ботинки почищены, но не так, чтобы это отдавало снобизмом, - чуть-чуть они все-таки были запачканы, чтобы видно было, что человек не очень думает о блеске на них. Его френчик точно в таком же "стиле": очень пригнан, перешит не без щегольства, но пуговица у воротника отстегнута (маленькая лихость, допустимая для ответственного работника). Волосы были у него причесаны, но один клок молодо и "буйно" свисал на лоб. Это тоже допустимо и даже до известной степени "полагается". Лицо молодое. Глаза голубые, открытые, как будто смелые и как будто честные. И кому придет в голову, что это самая неуловимая гнуснейшая разновидность самых безжалостных паразитов, с которыми жестоко борются советская власть и коммунистичеcкая партия. Он не растратчик, не преступник, даже не особенный бюрократ. Он - типичный представитель другой породы шакалов, Он - духовный вор, похититель чужих мыслей, идей, планов. Он живет соками чужого мозга. Он "заведует". Как скромно, потупясь, он принимает похвалы за то, что ему не принадлежит, за то, что выдумали и сделали его секретарь, помощник, заместитель! Какое у него умение подбирать таких помощников, которых можно грабить! Как ловко он умеет высасывать чужую инициативу! Как он умеет безжалостно пить цвет чужой мысли! Слизывать пенку с чужого духовного кипения! И с теми же голубыми и немигающими глазами, с той же внешностью, скромной, средней, порядочной внешностью советского работника выдавать это за свое. Вряд ли ему даже приходит в голову, что он держится на чужой крови. Впрочем, он это прекрасно понимает. Так или иначе, высосав помощника, он его выбрасывает. Совершенно бездумно: по сокращению штатов, по рационализации - как угодно. По улицам он ходит спокойно. Он жизнерадостен. Он улыбается. У него белые молодые зубы. У него, мерзавца, вид хорошего парня, и он нравится людям. В Мастерской Человеков нам нужно его исследовать обязательно. Это ужасный тип. Правда, с ним серьезно борется советская общественность, но все-таки он еще гнездится в достаточном количестве. Будьте добры ответить мне: получили ли вы мое письмо? Я писал там еще о многом.

Теперь вы просите меня продолжать наблюдения над московскими прохожими. Охотно это сделаю. Москва стала неузнаваема. Асфальтированные улицы и площади вытягивают москвичей из домов. Улицы стали более людными. Теперь не только бегут на работу и с работы, а ходят с явным удовольствием, совершенно не спеша. Мне нужно ловить на ходу людей, нужных нам для переделки и изучения в нашей Мастерской. Я могу более спокойно наблюдать их и в дополнение к прежним, отрицательным и положительным типам, могу вам добавить следующих.

Во-первых, склочника. Его нам надо изучить особенно основательно. Сколько у него разновидностей! Сколько оттенков! Как он разнообразен в своей технике! Многие из разновидностей этого типа я узнаю на улице. Вот идет один. По-моему, один из самых опасных видов склочника. Несет портфель под мышкой, смотрит по сторонам невинно-созерцательными и средне-лукавыми глазами. Говорливый, неопрятный склочный рот его будничной скучной скобой висит под носом. Уши, большие склочные уши, свисают из-под фуражки в тревожной настороженности. Ноги и руки у него тоже склочные: не прямые, не ясные. Чего он хочет, склочник? Он приходит утром в учреждение, и сразу же начинает излучаться его отравленная энергия. Кто-то выдвинулся, что-то сделал интересное и нужное, сказал, написал, - надо немедленно опошлить, написать какую-нибудь бумажечку, сделать пакость, донести кому-нибудь, натравить кого-нибудь, устроить запрос по телефону, вызвать, смутить. Что это? Зависть? В некоторой степени, конечно, и зависть, но склочник не совсем завистник. Ему просто скучно. Он твердо сознает свое ничтожество. У него периодические припадки глухой злобной тоски. Его раздражает всякая инициатива, его беспокоит блеск, радость, великолепие, пышность и сложность жизни. Он не понимает, зачем, для чего так быстро, бурно, ликующе действуют вокруг, говорят, двигаются, работают, строят.