«Да, сейчас бы оленятинки! — размечтался Ник. — Как тогда, на Чукотке: жареная печень, чуть недоваренная розовая грудинка, запечённые на углях мозги…»

— А вот эта жёлтая рыба как называется? — спросил любопытный Банкин, указывая пальцем на миску, в которой истекали капельками жира янтарные куски рыбы.

— Это прошлогодний лох, — пренебрежительно махнул рукой старшина. — Я лоха не люблю, больно уж жирён, после него часто бывает изжога.

— Чилийский лох? — попробовал пошутить Ник.

Иван юмора не понял, объяснил совершенно серьёзно:

— Обычный лох, ловозёрский. Лох — это не человек вовсе, как на Большой Земле принято считать, а сёмга, зашедшая поздней осенью на нерест. Отнерестилась, но не успела вовремя уйти в море. Перезимовав в проточном озере, через которое проходит нерестовая река, такая рыба из «красной» превращается в «жёлтую», да и вкус её ухудшается. Но саамы считают, что лучше ловить лохов, чем всякую там сорную рыбу — плотву, окуня, щуку…

Ник осторожно разломил ржаную лепёшку, поднёс к носу, понюхал:

— А почему эта выпечка пахнет хвоёй?

Иван только тяжело вздохнул:

— Понимаете, лопари всегда в муку добавляли сосновую заболонь, это такой белый внутренний слой сосновой коры. Потому добавляли, что муки всегда не хватало. Сейчас с мукой всё хорошо, перебоев в снабжении не наблюдается, а всё равно — добавляют. Привычка, одно слово, никак не могу отучить…

Агафья унесла тарелки и миски с недоеденной рыбой, вернулась с небольшим кипящим самоваром в руках. Другая саамка, на голове которой вместо платка находилось странное сооружение, отдалённо напоминающее русский кокошник, принесла заварной чайник, сахарницу с белыми неровными кусками рафинада, большие эмалированные кружки и несколько очень крупных, уже очищенных от шкурок, луковиц.

Илья, смахивая с глаз частные мелкие слезинки, ловко нарезал лук на тоненькие ломтики, разложил эти ломтики по кружкам, залил до половины кипятком, немного погодя добавил заварки.

— Разбирайте кружки, дорогие гости! Угощайтесь лопарским чайком!

Напиток получился забористым: у всех на лбу выступил обильный пот, на глазах навернулись крупные слёзы, захлюпали носы. Несмотря на это, напиток получился по-настоящему вкусный, более того, ощущалось, что он ещё полезный, особенно — при лечении простудных заболеваний.

Илья Озеров отодвинул свою пустую кружку в сторону, рукавом фуфайки вытер пот со лба, достал из кармана заранее набитую табаком трубку, раскурил, спросил у Ника — нарочито небрежно:

— Так что вам у нас надо, уважаемый начальник? Куда вас надо проводить-то?

— До Сейдозера нас проводи, очень уж хочу я с одним человеком познакомиться. Его Синицей кличут, — спокойно ответил Ник, не отрывая взгляда от плоского лица председателя сельсовета.

Показалось, или действительно глаза бывшего шамана блеснули нехорошим огоньком, а лицо чуть заметно дрогнуло? Было не разобрать. Ильюшка тут же принялся изучать узоры на фанерной столешнице…

Поиграв желваками, Илья заговорил, негромко и почти равнодушно:

— Надо отвести к Сейдозеру? Отведу, раз надо. Это нетрудно, погоды сейчас хорошие стоят, снега мало совсем осталось. За трое суток дойдём, если в дороге ничего не случится. Только до самого озера я вас не доведу. Боюсь очень. Вместе только до Тайболы дойдём, это такое ущелье в скалах, по нему до озера три часа всего идти. Сами дойдёте.

— А почему ты с нами до озера не пойдёшь?

— Тайбола — дорога в один конец нынче. Только в одну сторону пускает, к озеру. Обратно уже никто не возвращается, ни люди, ни олени. Раньше — все возвращались. А после того, как ваш Барченко там что-то нехорошее сделал, уже не возвращаются. — Ильюшка посмотрел на Ника правдивыми спокойными глазами, неторопливо раскурил заново потухшую трубку.

— Товарищ Озеров правду говорит, — подтвердил старшина Ефремов. — Последние годы много народу, включая людей нашей службы, отправлялись к этому Сейдозеру. Никто не вернулся, ни одного человека! Проклятое место…

Ник достал из планшета географическую карту, развернул на столе.

— Это ваше Ловозеро, — коснулся остриём простого карандаша крохотного кружка на карте, — вот это — Сейдозеро. А это — твоя Тайбола?

— Смотри-ка, как хорошо нарисовали! — удивился Ильюшка, склоняясь над картой. — Да, это она и есть — Тайбола. Там Злые Духи живут. Не ходи туда, начальник!

— Хорошо, к Тайболе не пойдём, — благодушно согласился Ник. — Вот сюда пойдём, на северную оконечность озера. Доведёшь, товарищ Озеров?

— Там скалы очень высокие, в этом месте нельзя к озеру спуститься, — непонимающе передёрнул плечами Ильюшка.

— А мы — спустимся! — гордо заверил его Банкин, до этого момента оживлённо шептавшийся с Мэри. — Мы это умеем, да и всё необходимое снаряжение имеется!

— Прямо по скалам — к озеру спуститесь?

— Прямо по скалам — к озеру, — подтвердил Ник. — Так что, Озеров Илья, сейчас мы заканчиваем наши посиделки и незамедлительно ложимся спать. Завтра подъём на рассвете, завтракаем, собираемся и выступаем! Подготовь вьючных оленей, сам сообразишь, сколько голов требуется, не маленький. Есть вопросы?

— Нет вопросов, начальник! Оленей подготовлю! — Бывший шаман посмотрел на Ника озабоченно, и даже — с некоторым страхом…

По утренней росе вышли на маршрут, соблюдая следующий порядок: походную колонну самолично возглавлял Илья Озеров с охотничьим карабином, оснащённым оптическим прицелом, на плече (подарок от крайкома — за отказ от шаманских идеалов), за ним цепочкой шествовали семь северных оленей, равномерно нагружённых поклажей, потом — Ник, Банкин и Мэри, за ними трусили ещё два олешка, но налегке, замыкающим шёл молодой рослый саам по имени Ёнька.

— Не нравится мне этот Ёнька, — так, чтобы Мэри не услышала, бухтел Гешка. — Совсем не нравится. Как он, урод здоровый, пялится на Мэри! Не, командир, я точно его пристрелю, ежели что! Вот же образина дикая!

Молодой саам действительно посматривал на девушку с интересом, даже подмигивал ей изредка. Мэри, которой просто безумно шёл её чёрный флотский бушлат, это нисколько не смущало, она только беззаботно улыбалась Ёньке в ответ, а Банкину изредка показывала розовый язык.

Ник только рукой махнул: мол, не до вас, сами разбирайтесь с вашим любовным треугольником!

Сопки — покатые, горбатые, всякие; холодные ручьи, которые приходилось переходить вброд; сосновое мелколесье; беспрестанно жужжащие полчища комаров и гнуса…

Комары, впрочем, почти не донимали: перед самым стартом Ильюшка выдал каждому пол-литровую стеклянную бутылку, наполненную какой-то мутной желтоватой жидкостью, коротко проинструктировал:

— Немного вылить на руку, перемешать в ладонях, протереть открытую кожу… Как часто? Да как хотите!

Неизвестная жидкость воняла тухлой рыбой, но всех кровососущих насекомых отпугивала качественно…

За световой день прошли более сорока пяти километров. Мэри держалась наравне со всеми, не отставала и ни на что не жаловалась.

— Нормально идём! — радовался Озеров. — Лишь бы проклятые дожди не зарядили!

Заночевали на плоском каменистом плато, поросшем рыжими и сиреневыми мхами, рядом с крохотным родником. Развели костёр, освободили оленей от груза, отвели к ближайшим зарослям мха, привязали к вбитым в землю металлическим стержням, поужинали вяленым хариусом и плоскими ржаными лепёшками, пахнувшими сосновой корой.

Ёнька быстро соорудил три кувасы: три шалаша, крытых сверху мешковиной и старыми оленьими шкурами, внутрь на землю набросал пышные охапки еловых лап.

Устав за день, путники завалились спать, предварительно установив очередность дежурств.

Ничего странного за время своего дежурства Ник не заметил: несколько раз где-то блажила вдали весенняя, а потому озабоченная росомаха, пару раз рыкнул бурый медведь, в ответ ему с другой стороны нагорья насмешливо протрубил лось.