Создателем парты является «Эрисман[275]— знаменитый российский гигиенист девятнадцатого века, имя которого носят несколько институтов. (…)

В работе «Влияние школ на происхождение близорукости» (1870) он указал на рост числа близоруких детей и усиление степени близорукости среди учащихся по мере приближения окончания школы. Вскрыв причины этого явления, Ф.Ф. Эрисман разработал мероприятия по предупреждению близорукости и гигиенические требования к освещению классных комнат. Он-то и предложил конструкцию парты, получившей впоследствии название «парты Эрисмана», определил основные требования к конструкции парты и её размеры. Ф.Ф. Эрисман результаты этих исследований обобщил в проекте так называемой образцовой классной комнаты»[276].

Парта — своего рода компромисс между конторкой и обычным столом: с одной стороны — в интересах учителя в исторически сложившейся системе преподавания, в которой учитель — активная сторона, а ученик — пассивная, вследствие чего всякое «шевеление» в классе — антисистемная помеха учителю, а с другой стороны — в интересах младших школьников, которым стоять за конторкой в течение 45-минутного урока было непосильно. И парты были стандартом обустройства классов в российской традиции построения системы образования на протяжении длительного времени.

Однако в СССР в период с 1965 по 1970 год парты исчезли из школ: они были заменены столами и стульями. Это нуждается в пояснении. Парты были четырёх типоразмеров, и количество парт каждого типоразмера во всех школах отвечало статистическому распределению учащихся всех классов по росту. Поэтому все (может быть за исключением самых высоких и самых маленьких) сидели на уроках за партами, соответствующими росту каждого из учеников. Конструкция парты была разработана так, что сидеть, ссутулившись и уткнувшись носом в тетрадь, за партой — было неудобно; удобнее было сидеть с прямой спиной. Перекладина спинки находилась на уровне поясницы. Наклон рабочей поверхности при правильном освещении и соответствии парты росту ученика обеспечивал низкую утомляемость глаз.

Как видно на фотографиях выше, секция наклонной рабочей поверхности парты или вся наклонная поверхность целиком, крепилась петлями и могла откидываться вверх, чтобы школьник мог встать при ответе учителю (так было принято) и чтобы удобно было садиться за парту. Эта же подъёмная секция рабочей поверхности парты открывала доступ к полке, на которой должен был лежать портфель или ранец с тетрадями, учебниками, дневником и прочими школьными принадлежностями. Ниже полки была ещё поперечная перекладина (её частично видно на нижнем левом снимке — она выступает из-за боковой стойки, и хорошо видно на правом нижнем), на которую ученику следовало ставить ступни ног, и это тоже препятствовало тому, чтобы он сутулился. Хотя рабочая поверхность парты была наклонной для обеспечения низкой утомляемости глаз при чтении и письме, но была и горизонтальная секция, в которой были гнёзда для чернильниц (во времена, когда писали перьевыми ручками без чернильных резервуаров) и желобок, в который можно было положить ручки и карандаши, чтобы они не скатывались. В целом это была довольно эргономичная конструкция, разработанная добросовестным человеком, вникшим в суть проблем сохранения здоровья учащихся школ. Хотя, безусловно, по эргономике парта уступает конторке, сконструированной в соответствии с ростом и физиологическими особенностями человека.

После уничтожения парт[277]рабочие столы в классах стали в большинстве случаев одного типоразмера для всех школьников без различия роста, с горизонтальной поверхностью стола, а стул может стоять на любом расстоянии от них. В результате большинству школьников сидеть с прямой спиной при чтении и письме стало неудобно, а малыши часто упираются грудной костью край стола. Как результат после 11 лет обучения в школе редко кто из выпускников имеет правильную осанку: сколиозы, лордозы и прочие подчас весьма непростые искривления позвоночника и деформации грудной клетки — стали статистической нормой. Искривление позвоночника имеют следствиями весь спектр болезней, которые знает медицина, и прежде всего — ухудшение мозгового кровообращения, что, мягко говоря, не способствует росту успеваемости школьников, психическому здоровью и интеллектуальной полноценности повзрослевших.

Кроме того, когда после 45-минутного урока в школах наступает перемена, то детям просто необходимо размяться: это объективная физиологическая потребность. Они начинают бегать по школе, а школьная администрация начинает бороться с их беготнёй и всевозможными подвижными играми и лазаньем по всему, на что хватит фантазии, поскольку такая активность детей создаёт предпосылки к травмам (за которые отвечает школа) и поднимает пыль, создавая угрозу здоровью вследствие запылённости воздуха, поскольку на частицах пыли много бактерий и вирусов, да и сами частицы пыли не несут пользы, попадая в дыхательные пути.

Редкие уроки физкультуры (к тому же проводимые неквалифицированным преподавателями[278]и от которых освобождены порядка 30 % школьников) компенсировать ущерб, наносимый телесному развитию детей (а через него — опосредованно — биополевому и психическому) прочими уроками и навязываемой малоподвижностью и школьным буфетом (или торговыми автоматами), не могут. И увеличение количества уроков физкультуры (вплоть до ежедневных) тоже не может исправить положение дел, поскольку они ориентированы на отбор кандидатов в социально вредный «спорт высоких достижений», а не на решение специфических проблем телесного развития каждого из детей, что требуетмедицински и психологически обоснованнойиндивидуальной программы физподготовки для каждого школьника.

Когда ребёнок возвращается из школы домой, то в большинстве случаев «дом» это — квартира, в которой есть диван и телевизор, часто кроме этого есть компьютер и интернет. Если этого набора нет дома, то он есть у одноклассников и друзей-соседей, к которым можно сходить в гости. Плотность застройки в большинстве городов такова, что природная среда, её биоценозы для школьника недоступны. Спортивные секции в постсоветские времена либо отсутствуют, либо платные, а их тарифы неподъёмны для большинства родителей. При этом большинство из них реально опасны, поскольку ориентированы на дальнейший отбор кандидатов для «спорта высоких достижений». Пиво, курево, слабоалкогольные напитки и «энергетики» (всё названное — более или менее сильные психотропы, не говоря уж о биохимической кастрации подростков, систематически употребляющих пиво) — доступны. Кроме того, прежде чем пойти на следующий день в школу, необходимо сделать домашнее задание, и не в каждом доме есть специально выделенное эргономически правильное рабочее место, где бы школьник мог без вреда для здоровья выполнить домашнее задание.

В итоге школа обездвиженностью и гиподинамией, от которых в ней школьнику никуда не деться вследствие специфики организации учебного процесса и обустройства архитектурной среды школьных зданий и классов, нарушает подавляет генетическую программу роста организма и развития его структур. Как следствие, и мальчики, и девочки к моменту окончания школы имеют проблемы, связанные с недоразвитостью организма и нарушениями в его структуре: в частности репродуктивных систем, что ухудшает показатели здоровья последующих поколений, стабильность семей и т.п. Дело доходит до случаев выявления у подростков-мальчиков простатита и онкологических поражений матки у девочек, не говоря уж обо всём остальном в спектре соматических (телесных) заболеваний, которыми вследствие гиподинамии одаривает практически всех современная общеобразовательная школа и не по одному разу[279]. И как следствие психика детей — под давлением извращённой системы образования — тоже калечится. В силу того, что в личностном развитии (развитии тела, биополя и психи как информационно-алгорит­ми­чес­кой системы) всё должно происходить своевременно, то ущерб, наносимый школой здоровью и личностному развитию детей, в последующем не может быть устранён и компенсирован.