– Как же тогда было дело с винтовкой?

– Они отправили ее почтой, – ответил Ричер. – «Федерал-экспрессом», «Ю-пи-эс», чем угодно. Скорее всего, сунули в связку пил и молотков и назвали все это доставкой образцов инструментов.

Бэннон ничего не сказал. Он просто встал и вышел. Стайвесант остался сидеть, он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Нам надо поговорить, – сказал он.

– Вы нас увольняете, – отозвалась Нигли.

Он кивнул, сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил два тонких белых конверта.

– Это уже не внутреннее дело, – сказал он.

– Но вы же знаете, что Бэннон ищет не там, где следует.

– Надеюсь, он и сам это поймет. Пока же мы будем защищать Армстронга. У нас нет юридических оснований для опережающего использования посторонних.

– Дайте нам время до конца дня, – сказал Ричер. – Нам нужно поговорить с Армстронгом. Наедине – он, я и Нигли.

– Я не могу позволить вам разговаривать с Армстронгом в мое отсутствие.

– А в вашем присутствии он говорить не станет. Стайвесант промолчал. Ричер взглянул ему в лицо:

– Расскажите мне о почте. Давно вы проверяете почту Армстронга?

– С тех пор, как он стал кандидатом.

– И все, кроме угроз, передается ему?

– Естественно.

– Нам необходимо увидеться с Армстронгом. Мне и Нигли, наедине. После этого мы будем считать себя уволенными, а вы никогда нас больше не увидите.

Стайвесант вернул оба конверта в карман пиджака.

Наступил следующий за Днем Благодарения день, Армстронг по-прежнему отказывался появляться на публике, однако договориться о встрече с ним оказалось делом очень непростым. Главным препятствием было десятилетней давности правило, согласно которому ни один из охраняемых не может оставаться с посетителями наедине. Стайвесант без особой охоты, но все же решился сделать из него исключение. А затем позвонил Армстронгу домой, чтобы договориться о встрече.

Армстронг сказал Стайвесанту три вещи: во-первых, его матери стало хуже, поэтому, во-вторых, он собирается сегодня после полудня слетать в Орегон и поэтому, в-третьих, встреча с Ричером и Нигли должна быть короткой.

– Никаких физических контактов, – сказал им у себя в кабинете Стайвесант.

– Даже рукопожатия? – улыбнулся Ричер.

– Рукопожатие, я думаю, допустимо. Но не более того. И ни слова о текущей ситуации. Ему ничего не известно, и я не хочу, чтобы он узнал что-либо от вас. Это понятно?

Ричер кивнул.

– Понятно, – сказала Нигли. Стайвесант отвел взгляд в сторону.

– Хочу поблагодарить вас за все, что вы сделали, – сказал он. – Я намереваюсь подать в отставку. Теперь мне приходится драться, чтобы сохранить за собой это место, а я не настолько привязан к нему, чтобы за него драться.

– Эти люди никогда не были вашими агентами, – сказал Ричер.

– Знаю. Но я потерял двух человек. Вам же я хотел сказать, что испытывал настоящее удовольствие, работая с вами.

Все помолчали.

– И еще, я рад, что в последние минуты М.-И. вы были рядом с ней. – Стайвесант снова вынул из кармана два конверта и протянул их через стол. – Внизу вас ждет машина, – сказал он. – Вы доедете в ней до Джорджтауна, а оттуда будете двигаться своим ходом.

Брезентовый навес так и стоял на тротуаре перед домом Армстронга. В беловатом сумраке под ним Ричера и Нигли встретили трое агентов. Один из них выставил перед собой руку и несколькими быстрыми жестами показал, что им придется подвергнуться обыску. Нигли стояла напрягшись, пока чужие руки охлопывали ее, впрочем, обыск оказался поверхностным. К ней почти и не прикасались. А керамический нож Ричера они и вовсе прошляпили.

Агенты ввели их в прихожую и заперли дверь. Один из охранников провел их в кухню-столовую. Здесь стоял сильный запах кофе. Армстронг с женой сидели за столом с тяжелыми фаянсовыми кружками и газетами. На миссис Армстронг был костюм для пробежек. Выглядела она усталой и павшей духом. Армстронг же выглядел собранным. В чистой рубашке с закатанными до локтей рукавами. Без галстука.

– Грустно было услышать о вашей матери, – сказала Нигли.

Армстронг кивнул:

– Стайвесант сказал, что вы хотите поговорить с глазу на глаз.

– Это было бы неплохо, – отозвался Ричер. Армстронг кивнул снова:

– Тогда пойдемте.

Он провел их в соседнюю комнату. Армстронг закрыл дверь и сел за стол. Ричер с Нигли заняли по креслу.

– Все это выглядит очень конфиденциальным, – сказал Армстронг.

Ричер кивнул:

– И в конечном итоге мы, я думаю, договоримся, чтобы конфиденциальным оно и осталось.

– Что вы хотите мне сообщить?

– Мистер Стайвесант ознакомил нас с основными правилами, – сказал Ричер. – Сейчас я начну их нарушать. Секретная служба перехватила пять писем с адресованными вам угрозами. Первое пришло по почте восемнадцать дней назад. На всех стоит вместо подписи отпечаток большого пальца. Мы нашли в Калифорнии старика, которому он принадлежит. Палец был отрезан и использовался на манер резинового штемпеля.

Армстронг молчал.

– Второе письмо обнаружилось прямо в кабинете Стайвесанта. Со временем выяснилось, что его доставил туда ведающий системой наблюдения технический сотрудник по имени Нендик. Чтобы заставить Нендика сделать это, у него похитили жену. Он до того боялся, что неизбежный допрос может стать для нее опасным, что впал в кому.

Армстронг по-прежнему молчал.

– В службе работает исследователь по имени Суэйн, сделавший важное умозаключение. Он понял, что и самому Нендику отведена роль сообщения, то есть их оказалось уже не пять, а шесть. Потом мы добавили к ним человека с отрезанным пальцем – получилось семь. Плюс еще двое, убитые во вторник, это восьмое и девятое сообщения. Два ничем не связанных человека по фамилии Армстронг, их убили в виде демонстрации того, что сделают с вами.

– О нет, – произнес Армстронг.

– Итак, девять посланий, – продолжал Ричер. – Цель всех – помучить вас, да только вам никто о них не сказал. В конечном итоге я задумался, а может быть, счет у нас все еще не полный? Я думаю, посланий было самое малое десять.

– И каково же десятое? – спросил Армстронг.

– Что-то, проскользнувшее непосредственно к вам. Думаю, оно пришло в самом начале, еще до того, как Секретная служба насторожилась. Думаю, вы знаете, кто все это делает и почему.

– Это очень серьезное обвинение, – сказал Армстронг. Ричер наклонился к нему.

– Дело-то вот в чем: если я стою в том дворе, раздавая куски индейки, и вдруг кто-то открывает стрельбу, а кто-то еще заливает меня кровью, лежа на мне, я задаюсь вопросом: кто они, черт побери, такие? Какого дьявола им нужно? Самые что ни на есть основные вопросы. Но вы их не задали. Единственное возможное объяснение: вы уже знали ответы.

Армстронг промолчал.

– И потому я думаю, что вы чувствуете себя немного виноватым, – сказал Ричер. – Думаю, поэтому вы и согласились выступить по телевидению с заявлением, поэтому согласились сами явиться на заупокойную службу.

– Я политик. У каждого из нас сотни врагов.

– Это не политика. Это дело личное, – отозвался Ричер. – Ваш политический враг – это какой-нибудь фермер в Северной Дакоте, обедневший на десять центов в неделю из-за того, что вы изменили размеры субсидий.

Армстронг хранил молчание.

– Я не дурак, – сказал Ричер. – Я мужчина, на глазах у которого умерла любимая женщина.

– Да ведь и я тоже не дурак, – произнес Армстронг.

– Я так и думал. Что-то возвращается к вам из прошлого, вы полагаете, что можете просто отмахнуться от него и надеяться на лучшее? – Ричер немного помолчал. – Я думаю, вы были подвержены вспышкам ярости. Так же, как ваш отец. Думаю, что задолго до того, как вы научились контролировать их, вы причиняли людям страдания – некоторые забыли об этом, некоторые – нет. Думаю, что кто-то подавлял в себе злобу, пока в один прекрасный день не включил телевизор и не увидел, впервые за тридцать лет, ваше лицо.