Первый раз я смотрела на пчел без содрогания, со злорадным удовольствием. А когда они разлетелись, оголенный скелет пошатнулся и рухнул на обугленную землю, рассыпавшись от удара.

Я обернулась. Поле догорало, редкие дымки пугливо прижимались к земле. Высоко в небе правильным кругом висел рой, а под ним, в центре, скрестив руки на груди, с загадочной полуулыбкой на губах стояла матка, и ветер трепал белые пряди ее волос.

Мы обе прекрасно знали, что у меня не осталось ни капли магической силы.

* * *

У околицы меня встретил Олуп, переминающийся с ноги на ногу и озадаченно почесывающий макушку.

- Госпожа ведьма! Где ж вы пропадали-то? Мы тута без вас упыря изловили, кустами к дому подбирался, поганец! Сам голый, лохматый, рожа опухшая - во! - а уж какими словами ругался, распоследнему пьянчуге повторять зазорно. Дескать, не упырь он вовсе, а дайн Дупп, бандитом в лесу оглушенный и обобранный, а мы хамье неотесанное, богомерзкого разбойника от дайна благочестивого отличить не можем. И зубами на меня лязгает, будто от холода. Я, отвечаю, не хамье, выходит, и ты не дайн, полезай-ка в погреб до выяснения. Ну, заперли, значицца, его в погребе, колом осиновым подперли, вас дожидаемся... а он через окошечко пуще прежнего ругается, ребятня со всей округи слушать сбежалась...

Выпущенный из подвала дайн и впрямь здорово смахивал на упыря искусанным комарами лицом и черной взъерошенной бородой до пупа. Как оказалось, он еще не исчерпал запас ругательств, оставив для меня самые замысловатые.

- Настоящий, - со вздохом констатировала я.

- И что ж нам теперь делать? - Неподдельно огорчился Олуп. Венчание-то, выходит, силы не имеет, зря свадьбу играли...

- Ну сыграйте ее по второму разу, - предложила я, - кушанья-то остались... все равно свиньям выбрасывать.

Мужик просиял. Уговорить дайна оказалось труднее, но, когда мы с Олупом преувеличенно громко и обеспокоено стали совещаться, не поспешила ли я с выводами и не накормить ли нам самозванца двумя-тремя десятками чесночин для надежности, он предпочел облачиться в сброшенную магом ризу и повторно обвенчать молодых.

* * *

- Менес, стой!

Вор обреченно сжался в комок, как нашкодивший кот под занесенной хозяйской рукой. Пегий жеребец, которого он начал отвязывать от общей коновязи, облегченно всхрапнул и снова опустил морду в кормушку с ячменем.

- Скажи, - вкрадчиво поинтересовалась я, подходя и задушевно приобнимая вора за плечи, - ты не одалживал у предыдущего дайна такую маленькую серебряную штучку? Медальон на цепочке, слишком короткой для шеи, скорее, браслетной. Возможно, с камушком в центре или по ободку. Или с рисунком.

Менес задрожал, как осиновый лист, и начал робко блеять про "бес попутал", "малых деток" и "хлебушек-то нынче дорог", но я не стала дослушивать, ободряюще похлопала его по плечу и занялась лошадью. Вор торопливо ощупал себя с ног до головы, благодарно закатил глаза и исчез без моей помощи.

Чуть погодя подошел Олуп, сонный и слегка помятый трехдневным застольем.

- Рановато вы, госпожа, кобылку заседлали. Уж и молодые в новую избу переселились, обжили, а гости никак разъезжаться не хотят. И то правда кушанья-то никак не переведутся, хоть уже немного и с душком. Посидели бы с нами хоть до обеда - не в службу, а в дружбу, а?

- Нет уж, спасибо, - с притворным ужасом отказалась я, - я в службу-то третье утро похмельем страдаю, а что же на четвертое, дружеское, будет?!

- Ну, воля ваша. Да, покамест не забыл - вам тут подарочек передать велели, - Олуп с усилием приподнял и протянул мне... ведерный горшок с медом, над которым суматошно металась одинокая раздраженная пчела, лихорадочно решающая - успеет ли она слетать в улей за подмогой или не стоит оставлять сладкий пост на длительное время.

Я шарахнулась от "подарочка", как мракобес от благовоний.

- Кто велел?

- Рушка, подружка Паратина, девка из соседнего села. Белая такая, рядом на свадьбе сидели. Горе у ней - изба сгорела, попросилась у нас до зимы пожить, пока родичи новую не отстроят. Говорит: "Мол, госпожа ведьма мне службу сослужила, а заплатить ей нечем, авось медком не побрезгует". Я, грешным делом, не утерпел - пробу с краешка снял, уж больно дивный мед, скорее на шмелиный смахивает. Совсем свежий, будто пчелы его прямо в горшок носили, а ведь нынче только красный клевер да златогорлица лесная и цветут, пчеле к ихнему нектару нипочем не подобраться.

Вздохнув, я взяла горшок и пристроила между собой и передней лукой. Олуп со степенной медлительностью отсчитывал на ладони монеты - мой гонорар за две свадьбы.

- А как же тот разбойник? - Вспомнил он. - Ну, которого вупыр засмоктал?

- Он-то и был упырем, а с восходом солнца испарился. - Серьезно сказала я. - Всю свадьбу на молодых поглядывал и, если бы не мои титанические усилия...

Лишняя монета со звоном упала в кошель.