- Да, и у нас тут... того... тать завелся, - напоследок предупредил Олуп, - третий день шкодит, стервец, тащит, что под руку подвернется. Гостей-то много посъезжалось, поди угадай, который по дегтю с перьями истосковался. Так что вы кошель потуже затягивайте да покрепче к поясу привязывайте... не ровен час...

Я кивнула скорее из вежливости. Татя, покусившегося на мой тощий кошель, мне было искренне жаль.

* * *

С утра пораньше я уже стояла у разделявшего избы забора, опершись на него локтями. Как Олуп и предсказывал, на свадьбу явились не только все приглашенные гости, но и их родственники, а также родственники родственников с друзьями. Нанятые музыканты вовсю наяривали на трех дудках, двух бубнах, расстроенных гуслях и гнусавой волынке. Выходило нечто равно схожее с плясовой, застольной и поминальной.

Выкуп, как и положено, прошел весело и шумно, мать молодой радостно всплакнула, Олуп одобрительно подкрутил усы. Парочка подобралась живописная. И без того излишне упитанная, в пышном свадебном платье невеста напоминала подушку с накрахмаленными оборками, из-за которых робко выглядывал щупленький, кучерявый женишок. Впрочем, друг на друга они смотрели с одинаковым восторженным умилением, а это главное.

Своего храма в Медовках не было, народ старательно верил по домам, отвешивая поклоны засиженным мухами иконам, но ради свадьбы родители молодых пригласили священника из дальнего села, дайна Дуппа - немолодого, бойкого толстячка с залысинами. Дайн искренне радовался предстоящему мероприятию, облизываясь на запечатанные кувшины с медовухой. Поздороваться со мной за руку он не осмелился, но, представленный, вежливо кивнул в ответ, отлично понимая, что открытое выступление против ведьмы скорее всего закончится срывом свадьбы и нам обоим не заплатят. С венчанием он не затянул, без сучка и задоринки окрутив молодых под ближайшим дубом.

Гости радостно кинулись занимать места на длинных лавках. Хватило всем - накрытые столы выставили во двор, благо денек не уступал вчерашнему. Я окинула гостей наметанным взглядом. Упырей нет, лихомов, глызней, оборотней - тоже. Традиция приглашать на свадьбу магов-практиков возникла не на пустом месте - нечисть любит шумные человеческие сборища, особенно уважая крепко подвыпивших гостей, беспечно храпящих в кустах. Слева от меня сидел сгорбленный застенчивый дедок с клюкой, справа - дайн. Последний уже после третьей чарки одобрительно крякнул, стянул через голову богато расшитую праздничную рясу, метко бросил ее на забор и взялся усердно меня потчевать. Прочие гости с опаской поглядывали на мою перекошенную физиономию, не осмеливаясь чокаться и пить на брудершафт.

Перед самым началом пира в калитку вошла одинокая девушка с красиво подобранным букетом полевых цветов. На первый взгляд ее скромно опущенные глаза показались мне серебряными, но, удивленно приглядевшись, поняла светло-серые, просто так странно отсвечивают на солнце. Девушка привлекла не только мое внимание - на нее откровенно уставились все парни, половина взрослых мужчин и застенчивый дедок. А поглядеть было на что: точеная фигурка, выгодно подчеркнутая льняным облегающим платье с высоким расшитым воротом и разрезами до бедер, хрупкое правильное личико, по-детски открытое и беззащитное. Подружки невесты обрадовались ей, как хорошей знакомой, и, потеснившись, выделили кусочек лавки.

Ничуть не огорченная отсутствием упырей и иже с ними, я с куда большим интересом изучила стоящие передо мной кушанья. Цельные окорока, куски жареной птицы и рыбы, всевозможные колбасы, салаты прямо в кадушках, фаршированные щуки с глазами-клюквинками, горы фруктов и реки медовухи одновременно радовали и ужасали глаз. Посреди стола гордо восседал на яблоках гусь в перьях - то ли заново утыканный ими после жарки, то ли несъедобное чучело для красоты. Надо всем этим изобилием возмущенно вились пчелы, норовя присесть на краешек миски с медом или кувшина с медовухой. Особенное негодование крылатых тружениц вызывал свадебный пирог на меду. Они кружили над ним, как над погребальным курганом. Пирующие привычно отмахивались от пчел в воздухе, стряхивали с поднесенных ко рту ложек и выплескивали из кружек. Я же сидела как на иголках, то и дело шарахаясь от въедливого гудения над ухом.

Как и положено, медовуха оказалась горькой, молодые, дорвавшись, соединились в таком страстном поцелуе, что гости в конце концов сбились со счета и налили себе по второй. Выпивать и закусывать приходилось в ускоренном темпе, ибо через каждые пару минут пирующие вздрагивали от пронзительного голоса свахи:

- А ну-ка отложим ложки, да встанем на ножки! Отец молодой - не гляди, что седой! - нальет вина, выпьет до дна, да расскажет, чем невеста красна!

Несчастный Олуп, кряхтя, вылезал из-за лавки и, смущаясь, с чаркой в руке начинал расхваливать дочь и желать всяческого и полного счастья. Не успевали гости одобрительно крякнуть и потянуться ложкой к закуси, как сваха взвизгивала еще радостней:

- А вот теща свежеиспеченная, зятем озолоченная! Расскажи, как на духу - рада ли жениху?!

Естественно, теща была рада. Печальная участь не миновала ни тестя со свекровью, ни родственников, ни друзей. Когда очередь дошла до меня, я мрачно, не вставая, смерила сваху взглядом и неприязненно буркнула:

- Поздравляю.

Больше меня не трогали.

Вечерело. Над лугами пополз голубоватый осенний туман, но веселье и не думало утихать, хотя понимать собеседников становилось все труднее. Дружки жениха, зажав в зубах ножи, а кому не хватило - ложки и обглоданные кости, с жаром исполняли танец горцев, то есть с приглушенными воплями скакали вокруг стола под надрывное дребезжание гуслей и визг дудок. Застенчивый дедок тонким голосом выкрикивал похабные частушки, стол в такт вздрагивал от дружных ударов кулаками.

- А я тоже колдовать умею! - хвастался изрядно захмелевший дайн, - с малолетства ложки взглядом двигал, потом девкам на сенокосе подолы будто ветром поднимать наловчился. Только это - секрет, ни-ни!

Дайн таинственно зашипел на приложенный к губам палец.

- В храме... ик!... узнают - отлучат, ибо сие одержимость бесовская, служителя божьего недостойная. О, закусь!