- Менес, - представился он, блеснув улыбкой.

Я брезгливо посмотрела на протянутую лапу. Спохватившись, "медведь" высвободил руку из шкуры, но я по-прежнему не спешила с рукопожатием.

- Ведьма, - холодно сказала я. - А шкура вам идет. Прямо как по вас сшита. Даже не верится, что съемная... пока съемная.

Улыбка поугасла.

- Уважаемая госпожа ведьма, - тщательно подбирая слова, начал Менес, я никогда бы не позволил себе этот глупый маскарад, если бы знал, что перебегаю вам дорогу. Простите. Я готов искупить свою бестактность... э-э-э... двумя серебряными монетами.

Это становилось забавным.

- Которые вы только что вытащили из моего кошеля?

Вор заметно погрустнел. Он и впрямь знал свое ремесло, но с заговоренным карманом столкнулся впервые.

- Возможно, я ошиблась, - в раздумье продолжала я, - и деготь с перьями пойдут вам еще больше. А уж без руки вы и вовсе будете смотреться неотразимо.

Монетки с тем же проворством вернулись в кошель, вор безрезультатно похлопал себя по карманам и с надеждой предложил:

- Ну, хотите... э-э-э... мою шкуру?

Я с трудом удержалась от смеха:

- Вашу или медвежью?

- Медвежью, - торопливо поправился он, - вот, пощупайте - совсем новехонькая, позавчера на торжище купил.

- Вы купили шкуру стоимостью по меньшей мере в три золотых кладня, чтобы украсть улей, которому красная цена шесть серебряных кипок?!

Вор смущенно кашлянул и я поняла, что за шкуру он тоже не платил.

- Снимайте, - решила я. В конце концов, отлавливать воров я не нанималась, а шкура и впрямь была хороша.

Менес с похвальной расторопностью выкарабкался из шкуры, торжественно вручил мне обновку, раскланялся и был таков.

Скатанная в трубку шкура оказалась немногим легче неосвежеванного медведя. Я поволокла ее к дому по земле, за хвост, чувствуя себя убийцей, прячущим свежий труп. Морда подпрыгивала на кочках, выпирающие клыки оставляли два глубокие борозды. В конце концов они так крепко увязли в нижней ступеньке крыльца, что я чуть не упала. Обозленная, я дернула посильнее и хвост остался у меня у руках.

Плюнув, я бросила шкуру во дворе - у меня уже начинало шуметь в ушах, следовало как можно скорее приступить к врачеванию. Один-два пчелиных укуса я еще могла вынести, но от пяти как-то чуть не умерла.

Наглотавшись саднящих в горле декоктов и вытащив из различных частей тела с полдюжины пчелиных жал, я крепко призадумалась. Да, неприятно, но терпимо, и магия на сей раз не подвела - от укусов остались едва заметные красные точки и легкий зуд под кожей, в то время как левая щека по-прежнему занимала большую половину лица.

Измыслить что-либо путное я не успела - начало сказываться побочное действие снадобий. Я с трудом разделась, свернулась в клубочек под одеялом и мгновенно заснула.

* * *

Разбудил меня женский визг. Пронзительный невестин бас штопором ввинчивался в уши. "Пирог" - догадалась я, подскакивая к окну, - "опять с иллюзиями напортачила".

Паратя и впрямь стояла у пирога, но смотрела вниз, под стол, судорожно стиснув в кулаке приподнятую скатерть. Визг вырывался из нее безостановочно, на вдохе и выдохе.

Пока я оделась и выбежала во двор, вокруг невесты столпилось порядочно народу. Бесцеремонно растолкав селян локтями, я пробилась к столу. Визжать мне не позволяли высшее магическое образование и привычка, но сохранить ледяное спокойствие тоже не удалось.

Под столом лежал... нет, не дайн и даже не труп, а почти полностью истлевший скелет с присохшими остатками плоти, щеголевато обутый в сапожки Дуппа. Я присела на корточки и протянула руку к ощеренному черепу, но не прикоснулась, а медленно провела над лобной костью и ниже, вдоль грудины.

- Что-то мне здесь не нравится, - вслух подумала я, отдергивая ладонь.

- Да уж знамо, что, - хмуро поддакнул Олуп, - костяки вон эти!

Я промолчала, признавая свой промах. Да, меня не нанимали охранять заночевавших на свежем воздухе гостей, но одно присутствие ведьмы в селе должно было отбить аппетит у окрестной нечисти. Выходит, кто-то или что-то меня недостаточно боялось. И полагало, что не без оснований. Это же предстояло выяснить и мне.

- Люди добрые, гляньте! - взвизгнула сваха, тыча пальцем в дорожную пыль. - Следы!

Селяне в ужасе уставились на широкую полосу с парными штрихами, ведущую из ворот Олупа к калитке соседа. Прежде чем я успела вымолвить слово, толпа с воодушевленными воплями бросилась по следу, на ходу выламывая колья из плетней.

Нашим глазам открылось жалкое зрелище. Обильная ночная роса превратила шкуру в плешивую набрякшую тряпку, словно я затоптала несчастное животное ногами. Вываленный язык усугублял впечатление. Медведь с укоризной косил на присмиревших селян желтым стеклянным глазом; легкий запашок тухлятины домысливался без труда.

- На пасеке поймала, - пояснила я в гробовой тишине, - хотела немного припугнуть, но, кажется, слегка перестаралась...

- Как же это вы его, а? - робко поинтересовался Олуп.

- Взяла за хвост и покрепче дернула, - мрачно пошутила я, предъявляя лежащий тут же хвост.

Никому и в голову не пришло усомниться. Селяне воззрились на меня с суеверным уважением. И опаской, разумеется. Никто не осмелился попрекать ведьму, походя вытряхнувшую медведя из шкуры, каким-то там высохшим дайном. Олуп только вежливо поинтересовался, не могут ли они посодействовать мне в поисках злодея, и если да, то все село к моим услугам.

Для содействия я выбрала глазастого Олупова сынишку. Дети частенько запоминают кучу совершенно ненужных подробностей, игнорируя главное, но обыденное. И если болтливая баба принесет от колодца ворох сплетен и зависть к соседке в новом тулупе, то увязавшийся за ней ребенок непременно заметит обломок цветастого горшка, незнакомую кошку в кроне десятисаженного тополя, а то и - чем леший не шутит? - шмыгнувшего за угол ригенника. Главное, не говорить ребенку, что именно тебя интересует, не то кошки и ригенники будут сидеть на каждом заборе.

Так что я подловила мальчишку за переборкой сухой фасоли на порожке и, пристроившись рядышком, добросовестно лущила колючие стручки за компанию, исподволь выведывая сельские новости.