Уж не помню, когда именно, я стал замечать, что все люди — и мои близкие, и сослуживцы, и просто прохожие — смотрят на меня сверху вниз.

Вначале я не придавал этому значения, но затем, не видя никаких перемен к лучшему, начал испытывать тоску и беспокойство.

Тогда я помчался к своим самым верным друзьям, которые еще смотрели на меня как на ровню, и попросил совета.

Оказалось, в нашем городе жил один старый врач, вот уже много лет исцелявший у людей недуги, схожие с моим.

Раздобыв адрес и номер телефона, по которому можно записаться на прием, я решил с этим дело не тянуть.

Врач встретил меня приветливо, усадил на стул против себя и налил в чашку крепкого кофе.

Я ожидал увидеть диковинные приборы, сложные машины — только с их помощью, мне казалось, можно вылечить мою болезнь, — однако в комнате не было ничего такого, разве что стол, покрытый белой клеенкой, шкаф, наполовину заставленный книгами, да два стула — вот и все убранство.

— Ну-с, — сказал врач, испытующе глянув на меня, — значит, вы жалуетесь на свое пресмыкание?

— Нет-нет, — обеспокоенно возразил я, — этого я вам не говорил. Я только посетовал, что все люди почему-то смотрят на меня сверху вниз…

— А не все ли это равно? — усмехнулся врач. — Вы — внизу, они — наверху. Так?

Я кивнул.

— Вы никогда не задумывались, отчего это могло произойти?

— Право, я затрудняюсь…

— Ну, конечно, — согласился врач, невесело вздохнув. — Все дело в таланте, друг мой.

— Как, — воскликнул я, — все настолько талантливы, что могут смотреть на меня сверху вниз?!

— Вовсе нет, — покачал головой врач. — Большинство из них ничего из себя не представляют. Просто они сами верят в свой талант, верят в свою необыкновенность, которую выдумали сами, и потому глядят на все свысока. Каждый смотрит на других свысока. Только вы еще не научились этому, но я помогу. Я пропишу вам порошки, и вы будете принимать их дважды в день — перед завтраком и после обеда.

— А потом? — не удержался я.

— Вы обнаружите в себе талант.

— Настоящий?

— Нет, зачем же. Талант глядеть на окружающих сверху вниз. Вы же этого хотите. Неподсадной талант позволяет смотреть, самое большее, в одной горизонтальной плоскости, а чаще — наверх: внизу для него нет никого.

— Понятно, — я встал. — Огромное спасибо. До свиданья.

Мне до того не терпелось испытать чудесную силу порошков, что уже на лестничной площадке я высыпал их в рот — всю недельную дозу.

И, когда вышел на улицу, вдруг обнаружил, что и впрямь смотрю на людей в одной горизонтальной с ними плоскости и они точно так же глядят на меня — прекрасно!

Был солнечный день, и моя голова наконец-то на одном уровне с другими головами впитывала майское тепло.

Я опустил глаза и увидел только серый шершавый тротуар и чьи-то спешащие ноги, одни лишь ноги, башмаки — людей внизу не было.

Так я нашел свой талант — порошки мне явно помогли.

Но до сих пор я не могу понять, правильно ли поступил, выпив все порошки сразу, — ведь после этого талант мой стал каким-то странным, я это чувствую, потому что внизу для меня по-прежнему нет людей.

Но ведь прав был врач: не к тому я стремился!

Я желал малого — исправить свое положение в пространстве, и не более того.

А теперь…

Да теперь говорят, что я подаю немалые надежды.

Может быть, может быть, не знаю.

На меня все равно опять многие глядят сверху, хотя мне-то ясно, что я хоть чуть, но — выше их.

Увы, рядом с ними я бессилен и что-то доказывать им — не могу Да и смысла особого нет.

Зато по вечерам, после никчемной дневной суеты, я сажусь за свой стол поработать. Порой мне кажется, что ничего я не умею, что получается совсем не так, как я хотел, выходит плохо и нелепо.

И тогда меня вдруг охватывает странное успокоение. Не отчаянье и не досада, нет, — какое-то всевластное, неодолимое успокоение…

Я бросаю все и выхожу на балкон.

В воздухе веет весенней прохладой, а у моих ног лежит огромный туманный город.

В этом городе живут люди, которые глядят на меня сверху вниз, хотя я умею придумывать почти что сумасшедшие истории, а им это не дано…

Я пытаюсь разглядеть их там, внизу, и, может быть, кого-нибудь окликнуть, чтобы он стоял, задравши голову, но нет, туман над крышами клубится, и я не вижу никого.

Я понимаю, что только так, наверное, и должно быть и будет впредь, и это немало меня утешает.

Тогда я перегибаюсь через железные перила и плюю в колодец темноты, на все свои страхи и глупые сомнения, которые всегда, в конечном счете, остаются где-то внизу.