При прощании моем с ним желал он благополучного пути и сказал мне, что он приказал шести весьма сильным Каклогалянам быть мне во всем послушными; и что он полагается в послании нашем на мой разум и верность. Я ему отвечал на то приличным образом, и потом возвратился в мою комнату, где нашел выдумщика, который спрашивал меня, намерен ли я завтрашнего утра выехать. Я спрашивал его, что если предприятие наше удастся, то каким образом сокровища привезти можем. «Если мы счастливы будем, — отвечал он, — и искомое нами богатство найдем, то в другой раз поедем с колясками. Однако мне хочется от золота отделить дух и по возвращении нашем сообщать оный свинцу, так что после столько будем иметь золота, что все улицы можно вымостит оным, ибо одною гранью можно целую унцию свинца сделать золотом. Итак, когда из куска величиною в один штивер сего золотого духа можно будет сделать 24 унции золота, то подумай, какое несчетное богатство привезем мы с собою, располагая, что носильщики в одной носилке могут снести пятьсот фунтов».

На другой день поутру в 3 часа отправились мы в путь, и в 4 часа доехали до горы, где остановились для отдохновения и где я, нашед случай один остаться, распечатал указ, который был следующего содержания:

«Понеже искусство довольно доказало, что ты основательный имеешь разум и посредством своей верности и особливого знания труднейшие и сокровеннейшие дела отправлять можешь, то Его Величество, Всемилостивейший Государь Каклогалянский, не нашел никого способнее, кому бы мог поручить исполнение сего толь важного предприятия. А чтобы намерение Его Величества можно было тем наискорее достигнуть и ты о собственной своей пользе тем наиболее старался, то наипаче имеешь исполнять следующее: всего более должен ты приказать Волатилию, который был причиною сего путешествия, идти за день прежде тебя на верх горы, дабы мог тебе дать обстоятельное известие о свойстве тамошнего воздуха; и когда найдешь оный сходный с своею природою, то ступай за ним; если же ты достигнешь верха горы, и воздух там столько будет тонок, что невозможно будет дышать, то сойди обратно на низ и отправь гонца к Его Величеству, а Волатилия заключи в оковы; одного же из шести отправленных с тобою служителей пошли вперед. Сей Волатилии и вся свита должны тебе повиноваться, пока доедете до атмосферы; ибо тогда уже должен ты будешь и все с тобою находящиеся ему последовать, что принадлежит до дороги, по которой вам ехать. Если же может на верху горы иметь свободное дыхание, то прикажи Волатилию за день пред собою отъехать и на другой день возвратиться; после чего немедленно отправь с сим известием гонца и ожидай дальнейшего наставления. Не нужно говорить тебе, что публике необходимо должно подать надежду, что все идет с особливым успехом, хотя бы и противное тому случилось; бесполезно также кажется подавать тебе в том пространное наставление».

Последуя сему повелению, послал я Волатилия наперед. Как достиг он верха горы, где воздух нашел столь тонким, что принужден был употреблять для дыхания мокрую губку, то носильщиков отослал назад и отправил ко мне с известием, что он еще день пробудет в пути и потом приедет на то место, где его товарищи ожидали и куда бы и я отправился. Притом просил меня, чтобы я помешкал посылать гонца к Его Величеству, пока он со мною не увидится.

Я сам пошел на средину горы, где приметил чрезвычайную перемену воздуха, который был весьма тонок. Волатилио прибыл ко мне в назначенное время и сказал, что он не сомневается о счастливом успехе нашего предприятия, воображая себе, что воздух второго слоя еще гуще того, который землю непосредственно окружает; что он также надеется, что на верху горы воздух не холоднее и, следовательно, мы будем иметь свободное дыхание и сносную стужу. Я отвечал ему, что мне кажется гораздо сходнее с естеством, что прежний воздух на земле гуще верхнего, ибо тяжелое тело всегда упадает. «Сим еще не доказывается, — перервал он речь мою, — ибо воздух, окружающий непосредственно землю, гораздо сильнее оною притягается, нежели отдаленный, подобно, когда поднесены будут к магниту два куска железа, то всегда магните сильнее к себе тянет тот, который к нему ближе. Итак, если положим, что воздух бывает равной густоты, когда мы отдаляемся от земли, которая чрез отражение жара от гор вокруг находящийся воздух делаете гораздо тонее того, который находится вверху оных, то ясно видно, что гораздо легче можем иметь дыхание, ибо я, не пробыв еще и 6 часов, оставил губку».

По сем отправил я нарочного с полученным известием и положил ожидать на верху горы дальнейшего повеления. Я был еще на довольном расстоянии от верха горы, но уже принужден был употребить губку, и не прежде суток мог ее оставить. Каклогаляне могли легче дышать, нежели я; но напротив того, несноснее был для них холод, а особливо ночью. Мы тут пробыли целые 8 дней, дабы хотя мало привыкнуть к сему воздуху.

В седьмой день приехал ко мне посланный и привез как Волатилию, так и мне грамоты к Государю, в землю которого мы ехали, с тем повелением, чтобы мы путь наш продолжали. Сей посланный рассказывал мне, что сколь скоро содержание моего письма обнародовали, то весь город был иллюминован, и такое множество заказано было делать колясок и носилок, что он думал, что по возвращении своем никого не найдем без оной. Грамоты наши гласили так:

«Гиппомене Коннуференто, Великий Государь и Владетель пространнейшего на всем земном круге государства, Раздавателъ королевств, Судья Королей, Защититель справедливости, Свет мира, Радость солнца, Увеселение смертных, Бич мучителей, Покровитель притесненных, посылаем сильному Владетелю Луны и Государю сея прекрасные Планеты наш поклон.

Дражайший и любезнейший брат!

Сильнейший Государь!

Понеже как во времена наших предков, так уже и в наши века сомнением колебались, обитаема ли Луна или нет, то Мы, имея всегда особливое желание к споспешествованию общего блага, и твердо надеясь, что Между сими двумя светами к общей их пользе доброе согласие восстановлено будет, отправили Наших двух Послов, Волатилия и Пробузомо, с тем, чтоб найти путь в Ваш свет и Вас сколько возможно уверить, что Мы ничего так много не желаем, как восстановить взаимное вечное дружество и сыскать случай доказать Вам самым делом Нашу преданность; и в сем намерении просим Вас отправить и в Наш свет Ваших Послов, с коими бы могли советовать об общей пользе. Наконец, Послов Наших препоручаем Мы Вашему покровительству. Прощайте. Дана при Нашем дворе и пр.»

Волатилио последовал сему повелению и полетел вверх, одевшись весьма тепленько и взяв с собою двух служителей. Он ехал так скоро, что мы в короткое время потеряли его из виду. Десятеро из свиты летели за ним часа с три, дабы узнать, в которую сторону он путь свой направит.

Для избежания же паров, подымающихся вверх от солнечного зною, и которые бы препятствовали ему ночью в пути, отправился он на самом рассвете. Как скоро провожатые его назад возвратились, то я отправил ко двору нарочного с известием, что как тонкость воздуха, так и стужа нам в пути ни мало не препятствуют. Сия ведомость была причиною, что всякий с великою жадностью покупал акции новой компании за такую цену, какую требовали.

Следующего дня ввечеру возвратился к нам Волатилио. Как скоро он меня увидел, то вскричал: «Радуйся, любезный друг! я достиг атмосферы и нашел, что догадки мои были основательны. Ибо, как скоро вылетели мы из пределов магнитной силы земли, то на воздухе сидели так точно, как на твердой земле; воздух там умеренный, и нимало не тонее здешнего». Тогда отправил я вторично нарочного ко двору с сим известием; но понеже придворные распродали уже все свои акции, то разгласили по всему городу, что Волатилио назад не возвратился, а потому и я начал сомневаться о счастливом успехе в нашем предприятии и думал, что он, конечно, умер.

Сие вселило в жителей такой страх, что цена акций вполовину умалилась. Придворные не покупали, да и не продавали их более, потому что чрез своих поверенных раздали по другим, хотя и объявляли, что они имеют их еще довольное количество. Я говорю здесь о таких придворных, которые всю тайну знали.

Посланный от меня возвратился назад и привез мне тайное повеление, чтобы разглашенное подтвердить известие, что я и принужден был учинить. Притом в особливом о том нам указе приказано было пробыть на месте 8 дней. Сие Волатилию весьма не понравилось, да и я должен признаться, что сия ведомость произвела во мне великое любопытство, и медленность сия казалась чрезмерно неприятною. Со всем тем, должны мы были повиноваться тому без всякого размышления. Возвратившийся посланный рассказывал мне, что после последних моих писем упали акции пятью процентами, что на улицах везде слышны были стенания, так что не мог он довольно описать происшедшую от того перемену. В письме, полученном мною от Министра, приказывано мне было уведомить его, что Волатилио назад возвратился и что, не нашед никаких препятствий, приуготовляюсь я к продолжению пути. Наконец объявлял мне в оном, что двор скупил великое множество акций и, чтобы я ни мало не сомневался быть при том забыту и, не дожидаясь более никаких наставлений, поспешал своим путешествием.

Я тотчас объявил нашим спутникам, что на другой день выедем, что и воспоследовало, и в тот день, как мог я приметить, перелетели мы 180 миль. Всего же более привело меня в удивление, что, препроводя в пути не более полутора часа, Волатилио вышел из колясочки и, поджав крылья, подошел ко мне, при чем говорил, чтобы и я также вышел из колясочки. Носильщики мои остановились и подтвердили его речи, говоря при том, что они за четверть часа чувствовали мою тяжесть, которая, однако же, мало-помалу так уменьшалась, что наконец ни мало не чувствуют оной.