— Расскажи мне, что ты придумал.

Джек Куинси приехал к Каннннгтонам в их работный дом для подкидышей и сирот на следующий же день.

В этом человеке все было огромным. Голос гремел и раскатывался по комнате, будто исходил не из его грудной клетки, а из пещеры. У него были толстые руки и ноги — мощные, как стволы деревьев. Рукопожатие было сильным и горячим, а манера говорить и действовать — напористая и даже несколько агрессивная. Широко расставленные глаза Джека наводили на мысль, что боковым зрением он видит ничуть не меньше, чем когда смотрит прямо. Нос у него был явно сломан неоднократно и каждый раз скверно вправлен. О нем ходила шутка, что Джек Куинси постоянно искал случая снова подраться, чтобы наконец выправить свой нос как надо.

Когда он шумно ввалился в кабинет директора работного дома, в комнату вместе с ним ворвались запахи соленой воды и свежего морского воздуха. И чего-то еще. Колин даже наклонился вперед, чтобы уловить аромат приключений, исходивший, как ему показалось, от этого человека.

Джек Куинси не стал ждать, когда директор протянет ему руку для приветствия. Он взял ее сам, дважды стиснул в своей огромной ладони и сказал без всякого вступления:

— Где мальчик, о котором вы мне говорили?

— Он позади вас, — ответил мистер Каннингтон, показав взглядом назад, за плечо Куинси, где стоял Колин. — Садитесь, пожалуйста, и мы с вами сейчас обсудим все условия.

Куинси бросил на Колина беглый взгляд.

— Что-то не очень густо, — прямо заявил он.

— Он очень плохо ест, — поспешил объяснить директор. — Очень мало. Вам обойдется совсем дешево его содержание.

— И совсем нетрудно выкинуть за борт. — Куинси пристально посмотрел на мистера Каннингтона и, тыча толстым пальцем в директорскую сторону, продолжил:

— А если по существу, я думаю так: на него даже рыба не клюнет — просто выплюнет! Каннингтон, что за дрянной товар вы мне подсовываете?

Он сделал особое ударение на двух первых слогах фамилии директора, которые можно было трактовать как «хитрость» и «коварство».

— Мой корабль отплывает через два часа, и вы сказали мне, что у вас есть то, что мне нужно. Как вы думаете, что мне делать с этим мальчишкой?

Мистер Каннингтон вдруг рассвирепел. Ему не понравился тон этого паршивого янки.

— Это именно то, что я вам обещал!

— Но он болен! Вы не сказали мне, что он болен!

И тут как нарочно у Колина начался приступ кашля. Куинси снова оглянулся, оценивающе посмотрел на лицо мальчика. Он увидел тени под глазами, его запавшие щеки и бледные губы и резко обернулся к директору:

— У него чахотка?

— Нет, простуда.

Куинси подошел к Колину, взял его за подбородок и жестко спросил:

— Это правда?

Колин подумал, что палец незнакомца сейчас приподнимет его над полом, но прикосновение этого могучего человека было неожиданно мягким. Он сделал невероятное усилие, чтобы не кашлять.

— Это правда, сэр, — произнес он. — Ни один доктор не говорил мне, что у меня чахотка.

Куинси сразу понял уловку Колина. В его словах не было лжи, правда состояла в том, что ни один доктор вообще никогда не осматривал его.

— Ты пойдешь со мной, мальчик? — спросил его Куинси. Держа пальцем острый подбородок мальчика, он внимательно посмотрел ему в лицо и оценил мужество и гордость, которые светились в его глазах. — Что скажешь…

— Колин, сэр! — с достоинством сказал мальчик. — Меня зовут Колин Торн, и я хочу пойти с вами!

— А ты знаешь, что я не собираюсь с тобой цацкаться, а заставлю работать на борту «Морской танцовщицы»?

Изо всех сил пытаясь показаться молодцом, Колин как мог выпрямил свое худенькое тело.

— Я хотел бы рискнуть, сэр.

Джек Куинси отпустил подбородок мальчика.

— Сколько вы просите за него? — спросил он директора.

— Три фунта.

— Да это целое состояние! — загрохотал Куинси. Колин вдруг испугался: что, если Каннингтон раздумает продавать его или Куинси раздумает платить?

— Если вы не возражаете, сэр, — вклинился он в разговор, — я буду считать себя обязанным вознаградить вас. С процентами, если вам будет угодно.

Куинси прищурился.

— Бог мой! Да он разговаривает, как настоящий банкир! — воскликнул он, обращаясь не столько к Колину или Каннингтону, сколько к самому себе. — Сколько тебе лет, мальчик?

— Десять, — ответил Колин, сплетя пальцы за спиной.

— Двенадцать, — сказал одновременно с ним Каннингтон.

Джек Куинси хмыкнул, не поверив ни тому, ни другому.

— Черт побери, это не имеет значения. Все равно мальчишка нужен мне в этой поездке.

Он распахнул свое шерстяное пальто и вынул из внутреннего кармана три серебряные монеты. Повертев между пальцами одну из них, он положил затем все три на стол директора:

— Это все, что у меня есть. Пусть будет, как вы хотите.

Мистер Каннингтон живо подобрал серебро.

— Иди за своими вещами, Колин, и жди мистера Куинси у ворот.

Колин медлил, ожидая от Куинси распоряжения или одобрения, боясь, как бы его не выставили с вещами за ворота и не бросили одного.

Джек Куинси провел рукой по губам, чтобы скрыть улыбку. Да, в этом настырном парнишке-задохлике что-то есть! Он определенно нравился ему.

— Иди спокойно, малыш! Собирайся. Я не уеду без тебя.

Колин посмотрел Джеку Куинси в глаза, удостоверился, что тот говорит правду, повернулся и вышел из комнаты, неся свое достоинство, как доспехи.

Куинси проводил его взглядом. Убедившись, что Колин его не услышит, он повернулся к директору:

— Держитесь, Каннингтон! Если парнишка умрет раньше, чем «Морская танцовщица» доберется до Бостона, я вернусь сюда и разнесу и вас, и ваш работный дом. — Если же он доживет до Бостона, то потом… — Он умолк, пожал плечами. — Что будет потом — это уже не важно.

«Морская танцовщица» вышла из Лондона с опозданием на три часа. Все это время Колин со страхом ожидал, что кто-нибудь из Каннингтонов передумает или что сам Джек Куинси вдруг поймет, какую невыгодную сделку он заключил.

Тугой узел в животе у Колина начал рассасываться лишь тогда, когда очертания английского берега скрылись за горизонтом.

Они были уже на полпути к Америке, когда мистер Эллиот Уиллогби прибыл в Лондон из Роузфилда и начал наводить справки о местонахождении работного дома для подкидышей и сирот Каннингтонов. Адвоката особенно интересовала информация о троих детях — братьях по фамилии Торн.

Лондон, июнь 1841 года

Удар грома поднял его из постели. Колин еще не спал, по крайней мере не успел заснуть крепко, но он с большой неохотой выбрался из-под одеяла, осторожно освободившись из-под длинных красивых ног, закинутых поперек его бедер.

Он тихонько подошел к окну и раздвинул старые выцветшие занавески. Молния рассекла небо пополам, и на какое-то мгновение его обнаженное тело осветилось ослепительно белым светом. Он приложил ладонь к стеклу. Через несколько секунд прогремел гром, и он почувствовал, как дрожь пронизала его руку от плеча до запястья.

Его брюки лежали на подлокотнике единственного кресла в комнате. Он добрался до них и натянул на себя. Очередная вспышка молнии выхватила из темноты кровать, с которой он только что встал. Его подружка сладко спала, уютно посапывая. Это неплохо! Он открыл защелку и распахнул окно. Значит, будет время вспомнить ее имя.

Теплый влажный воздух хлынул в комнату, и Колин жадно вдыхал его, подставив голову под живительную струю. Подогнув под себя ногу, он уселся на подоконник и оперся руками о колено. Первые крупные капли дождя упали ему на плечо, не долетев до земли. Он не двинулся с места. На фоне дождя были видны очертания его руки и локтя. Одна капля повисла в волосах на затылке, сверкая, как бриллиант.

Колин, откинувшись, оперся на оконную раму. Очередной удар грома прогремел, как ему показалось, прямо в его теле, пронизав его от пяток — через ноги и грудь — до самой макушки. Он глубоко вздохнул, и ему почудился запах моря. Уже восемь дней как он пребывал на берегу, но уже на третий день он был готов снова вернуться на корабль.