Беранже остался один. Он чувствовал такую страшную слабость, что не мог шевельнуться и лежал в совершенном изнеможении. Казалось, вся жизненная сила оставила его. Потом он заснул глубоким, но тяжелым и беспокойным, как кошмар, сном.

На следующий день маркиз проснулся очень поздно. Он был так истощен, что за завтраком, вместо прописанного молока, выпил стакан старого вина. Затем, перейдя в кабинет, он еще раз перечитал письмо Алисы и, по зрелом размышлении, написал ей ответ.

За этим занятием его застал Бертран, который имел очень озабоченный вид и объявил маркизу об исчезновении Мушки. Истощенный вид Беранже и его страшная бледность очень удивили Бертрана.

- Какой у тебя нехороший вид, Беранже! Что с тобой? Болен ты или отъезд жены до такой степени огорчает тебя? Вероятно, это письмо ты пишешь ей?

- Увы! И какое письмо! Но прочти лучше сам, - сказал маркиз, с гримасой подавая другу письмо.

Бертран надел пенсне и прочел вполголоса:

"Дорогая моя Алиса! Никогда я не предположил бы, что в твоем маленьком ангельском сердечке может заключаться столько ревности и гнева. Как можешь ты так близко принимать к сердцу мою выходку, дурную и недостойную, сознаюсь в этом, но вызванную слишком большим количеством шампанского? Скажу даже больше! Как могла ты хоть на минуту подумать, что я предпочитаю тебе падшую женщину, которая только играет в любовь? Нет, нет! Тебя одну я люблю! Несмотря на все мои безумства, ты всегда была и будешь истинной царицей моего сердца, чистым ангелом моего домашнего очага!

Ты убежала от меня, дорогая моя, и написала мне суровое и жестокое письмо, в котором требуешь развода. Позволь мне ответить тебе, что я никогда не соглашусь расстаться с тобой. Но зато клянусь тебе, что никогда больше не повторится сцена, подобная той, которая так оскорбила тебя. Если бы я не был болен, то вместо этого письма лично приехал бы к тебе и на коленях вымолил бы твое прощение. Ты, может быть, еще не знаешь, что Ренуар хотел убить меня и что я страдаю от раны в голову. Как только я буду в силах, я тотчас же вернусь в Париж, к твоим ногам, моя обожаемая Алиса! Надеюсь, что к тому времени гнев твой успокоится и ты снисходительно отнесешься к своему легкомысленному и раскаивающемуся Беранже".

- Браво! Какой стиль! Какое неотразимое красноречие! Раскаяние несомненно. Если у маркизы нет задней мысли, она будет тронута и простит тебя, - сказал, смеясь, Бертран. - Но ты серьезно не хочешь разводиться со своей идеальной супругой?

- Черт возьми! К чему я буду разводиться? Алиса так мало стесняет меня!

- Но если ты стесняешь ее, и она найдет кого-нибудь, кто утешит ее в твоих безумствах? Тогда она, конечно, потребует развода. А белокурый немец кажется мне очень подозрительным.

- Пусть попробует! Я не соглашусь - и баста! Такая удобная жена - отличная гарантия против всех претензий остальных женщин. Например, Мушка сейчас же пожелала бы занять вакантное место. Но благодарю покорно! Несмотря на все мое обожание, мне весьма мало улыбается перспектива сделать маркизой женщину, которая способна залезть к вам в карман.

- Все это я отлично понимаю. Но, видишь ли, конкуренции Мушки теперь уже нечего опасаться. Я и приехал именно с тем, чтобы передать тебе печальное известие о ней.

- Какое?

- Она исчезла, и ее нигде не могут найти. Она все бросила в своей комнате, как человек, отлучившийся только на несколько часов. Но со дня бала она не возвращалась домой, и мы имеем основание предполагать, что она умерла.

- О! Что же привело вас к этому убеждению? - с лукавой улыбкой спросил Беранже.

- Вчера вечером, видишь ли, умер Ренуар. Перед своей кончиной он исповедался и открыл на исповеди, что по небесному велению он совершил суд и бросил проклятую цыганку в пропасть с того самого балкона, откуда некогда был сброшен Савари. Священник счел долгом сообщить властям об этом заявлении сумасшедшего, но все поиски не привели ни к чему...

Видя, что маркиз громко расхохотался, Бертран умолк.

- Ты смеешься! - с недоумением заметил он.

- Смеюсь, потому что все это вздор! Тело Мушки бесполезно искать, так как она жива.

- Это невозможно!

- Если ты поклянешься мне в абсолютном молчании...

- Клянусь тебе!

- Ну, так знай, что Мушка была у меня прошлую ночь.

- Черт возьми! В таком случае, за каким же чертом она прячется? Где же она?

- Этого я сам не знаю. Только она умоляла меня не говорить никому, что я ее видел. Я начинаю думать, что она прячется потому, что во время бала стянула какую-нибудь драгоценность... может быть даже у Ренуара. Или, может быть, она стащила что-нибудь в магазине, так как бедняжка страдает клептоманией. Вероятно, мне придется заплатить за нее.

Чувство деликатности и собственного достоинства до такой степени атрофировались у маркиза, что, несмотря на его гордость аристократа, его нисколько не шокировали близкие отношения с воровкой, которая ускользала от исправительной полиции только благодаря случаю и великодушию своих любовников. Бертран еще меньше был способен понять всю гадость и все неприличие шутки друга. Достойные друг друга товарищи громко расхохотались. Затем, покончив с этим вопросом, они снова вернулись к Алисе.

- Итак, ты бесповоротно решил не соглашаться на развод?

- Бесповоротно! Пусть она обращается к самому папе!

- Но вся вина на твоей стороне, а теперешние посещения Мушки, конечно, не уменьшат ее.

- Это простая глупость, сделанная под влиянием досады за ее бегство. Без сомнения, в настоящую минуту малютка страшно взбешена и сильно ревнует. Необходимо дать ей время немного успокоиться. Затем я напущу на нее монсиньора Боркена - прелата, венчавшего нас. Он будет говорить ей о долге, об обязанности христианки прощать обиды, о святости брака и прочее.

- Ему это тем легче говорить, что он будет указывать путь, по которому сам не следует, - заметил Бертран.

- Это решительно все равно! Хорошие проповеди всегда отлично действуют на женщин, в особенности когда они вроде моей жены. Затем я приму вид кающегося грешника - это тоже отлично действует, и будь я проклят, если не добьюсь прощения in Urbi et Orbi! (* Urbi et orbi (лат.)-на весь мир, всему миру.)

- Xa, xa, xa! А вечер ты приятно проведешь в обществе Мушки? - вскричал Бертран, держась от смеха за бока.

Маркиз ничего не ответил и только улыбаясь покрутил усы. Минуту спустя он насмешливо заметил:

- Сейчас видно, что ты дольше меня носишь супружское иго! Ты так основательно изучил все тайны супружеской жизни.

- Обстоятельства заставили! Как было не сделаться смелым при некотором благоразумии, когда так жестоко приходится расплачиваться за всякие пустяки. Достаточно носового платка с подозрительной меткой, забытого в кармане, перчаток, случайно попавших в чемодан, или записки, выроненной на глазах законной супруги - и гроза готова!

- Увы! Ты глубоко прав. В конце концов, я думаю, наши жены скорей ненавидят нас, чем любят.

- Во всяком случае, они без сожаления отворачиваются от нас и с удовольствием изменяют нам, чтобы отплатить той же монетой. Знаешь ты, что мне ответила жена, когда после одной сцены и обоюдных упреков (это было шесть месяцев спустя после нашей свадьбы) я сказал ей, что наши любовные интриги мимолетны, законным же женам мы принадлежим до самой смерти, а потому и требуем от них верности? "Я знаю, - нетерпеливо ответила она, - что вы делаетесь домоседами, когда ноги перестают вам служить. Когда ваша песня спета и ни одной женщине вы уже больше не нужны, вы являетесь к домашнему очагу, со своими ревматизмами, подагрою и брюзжанием. Тогда жена должна ухаживать за вами. Поэтому не справедливо ли, чтобы она немного развлеклась прежде, чем примет на себя такую высокую миссию?"

- Добрейшая госпожа Бертран не совсем не права! Поэтому, если кто имел счастье напасть на ангела, признающего только вторую часть женской миссии, тот всячески должен стараться удержать его при себе, - со смехом ответил маркиз.