- Фогарти, приложи ухо к двери!
Фогарти приложил. Глаза его широко раскрылись:
- До чего же она громкая, эта чертова музыка!
Один из братьев Келли толкнул другого локтем:
- Скоро кончится. Кому полагается умереть, сейчас умирает, а тот, кому жить, над ним наклоняется.
- Еще сильней загремела! - оповестил нас Фогарти, не отнимая уха от дверной панели. - Вот: та-тамм! Значит, на экране уже КОНЕЦ!
- Бегут! - вырвалось у меня.
- Приготовиться! - скомандовал Тималти.
Мы все смотрели теперь, не отрываясь, на дверь.
- Гимн!
- Смирно!
Мы выпрямились. Кто-то отсалютовал.
Но взгляды по-прежнему были устремлены на дверь.
- Кто-то бежит, - прислушался Фогарти.
- Успел до гимна, а это главное...
Дверь распахнулась.
Хулихен вылетел наружу, запыхавшийся, но с улыбкой победителя.
- Хулихен! - закричали те, кто выиграл пари.
- А Дун, - еще громче заорали те, кто проиграл, - Дун где?
Ибо хотя Хулихен был первым, соперника его видно не было.
Из кино повалил народ.
- Может, идиота понесло не в ту дверь?
Мы стояли и ждали. Скоро во мраке ночи растаяли последние зрители.
Первым в пустое фойе заглянул Тималти:
- Ду-уун!
Ни звука.
- Может, он... там?
И они рывком открыли дверь мужского туалета.
- Ду-ун!
Ни ответа, ни даже аха.
- Боже, - воскликнул Тималти, - неужто сломал ногу и умирает где-нибудь на полу?
- Не иначе!
Кучка людей, как плавающий островок, качнулась в одну сторону, но тут же изменила направление и поплыла в другую, к двери в зал, втекла в нее и двинулась вниз по наклонному проходу; я поспешил следом.
- Ду-ун!
Но встретили нас Кланнери и Нолан, и они молча показали на что-то в глубине зала. Я два раза подпрыгнул, пытаясь заглянуть вперед, через головы. В огромном зале царила полутьма. Я не увидел ничего.
- Ду-ун!
Вдруг у четвертого ряда все остановились, и я услышал испуганные возгласы: оказалось, что Дун сидит на своем месте в четвертом ряду, у прохода, и глаза его закрыты, а руки сложены на груди.
Мертвый?
Да ничего подобного!
Слеза, огромная, сверкающая и прекрасная, скатилась по его щеке. А вот и еще одна, больше и прекраснее прежней, выкатилась из другого глаза. Подбородок у Дуна был влажный, и было ясно, что начал плакать он не сейчас.
Его обступили, над ним склонились, тревожно всматриваясь в лицо.
- Ты что, заболел?
- Плохую новость услышал?
- О боже! - воскликнул Дун. Он тряхнул головой, будто хотел с нее что-то сбросить.
- О боже, - произнес он наконец, - ведь у нее ангельский голос!
- Ангельский?
- Да, - кивнул он.
Взгляды всех обратились на пустой серебристый экран.
- Это ты... про Дину Дурбин?
Дун всхлипнул:
- У нее голос как у моей дорогой покойной бабушки...
- Что ты плетешь? - оборвал его Тималти. - Совсем не такой был у нее голос!
- А кто это может знать лучше меня? - Дун вытер глаза и высморкался.
- Значит, не побежал ты только из-за этой девки, из-за Дурбин?
- "Только", - горько передразнил его Дун, - "только"! Да это кощунство, бежать после такой музыки! Все равно что прыгнуть во время венчания через алтарь или затанцевать на похоронах.
- Хоть бы предупредил нас, - и Тималти посмотрел на него злым взглядом.
- Как я мог предупредить? Было такое чувство, будто мне бог открыл вдруг глаза и уши. Последнее, что она пела... "Прекрасный остров Иннисфри", да, Кланнери?
- А что еще она пела? - спросил Фогарти.
- "Что еще она пела"! - вскипел Тималти. - Половина из нас потеряла по его милости весь сегодняшний заработок, а его, видите ли, интересует, что еще она пела! Пошел отсюда!
- Оно конечно, деньги правят миром, - согласился Дун, снова смежая веки, но выносить их власть помогает нам музыка.
- Что происходит? - громко раздалось откуда-то сверху.
Кто-то, перегнувшись через перила балкона, смотрел на нас и дымил сигаретой.
- Из-за чего шум?
- Киномеханик, - прошептал Тималти и уже вслух: - Здорово, Фил! Это мы, команда! У нас тут один небольшой спор по этике, если не хуже - по эстетике. И... э-э... скажи, пожалуйста, нельзя ли еще раз проиграть гимн?
- Гимн? Еще раз?
Те, кто выиграл, обеспокоенно зашевелились, стали переступать с ноги на ногу и подталкивать друг друга локтями.
- Хорошая мысль, - сказал Дун.
- Неплохая, - подтвердил Тималти, теперь сама хитрость.
- Богу было угодно лишить нашего Дуна сил.
- Попался, как рыба на крючок, на фильм тридцать седьмого года, - добавил Фогарти.
- Чтобы все было по-честному... - И Тималти без тени смущения снова посмотрел вверх. - Фил, мальчик мой, скажи, пожалуйста, последняя часть фильма еще здесь?
- Не в дамском же туалете, - ответил, попыхивая сигаретой, Фил.
- До чего остроумный малый! Ну а теперь, Фил, голубчик, скажи, пожалуйста, не мог бы ты снова прокрутить последние кадры, повторить для нас конец?
- Только это и нужно?
На какой-то миг всеми овладела растерянность, но мысль о новом состязании слишком соблазняла даже тех, чьи выигрыши ставились теперь под вопрос. Все закивали, и недолгое молчание кончилось.
- В таком случае, - крикнул сверху Фил, - я и сам ставлю шиллинг на Хулихена!
Те, кто выиграл, разразились смехом и победными кликами; они явно собирались выиграть снова. Хулихен благодарно помахал им рукой. Проигравшие стали тормошить Дуна:
- Слышал, как тебя оскорбляют? Не спи, старина!
- Как только девица, черт бы ее побрал, запоет, сразу оглохни!
- Все по местам, быстро! - И Тималти начал торопливо распихивать на две стороны собравшихся.
- Нет зрителей, - сказал Хулихен, - а какое же это состязание без зрителей, какой это бег с препятствиями?
- Тогда... - и Фогарти обвел нас, моргая, взглядом, - зрителями будем мы сами!
- Идет!
Довольные, все бросились рассаживаться по креслам.
- Или еще лучше, - послышался откуда-то из передних рядов голос Тималти, почему бы нам не разделиться на две команды? Дун и Хулихен - это само собой, но за каждого болельщика Дуна или, соответственно, Хулихена, который выскочит до того, как гимн приморозит его к месту, будет засчитываться дополнительное очко - согласны?
- Согласны!
- Простите, - сказал я, - но ведь некому судить снаружи.