— Ну, что же сидеть-то! Идём, что ли, к избе.

Поднялись и пошли. На дворе, под навесом, залаяла, рванув цепью, собака. Мельник свистнул, она застучала в темноте хвостом. Тихонько, крадучись, обогнули строения и подошли к крыльцу. Со ступеней поднялась чёрная тень, и измученный голос проговорил:

— А Макар где?

Это была Варвара. Алексея так и отшатнуло назад.

— Где Макар? — крикнула Варвара, двинувшись к нему.

Алексей оглянулся. Мельника уже не было: он или ушёл назад, или незаметно проскользнул в темноте мимо них. В неожиданном ужасе Алексей пустился было бежать, по Варвара догнала его и с криком вцепилась в плечо:

— Где Макар? Говори! Где?

— Варварушка, матушка! — жалко лепетал огромный мужик. — Не знаю я. Видит Бог, не знаю. Остался там.

— Зачем остался? Говори! Всё говори!

— Вышло уж так. А что с ним, не знаю.

— Убило? — крикнула Варвара.

— Не знаю я, — лепетал Алексей. — Ничего не знаю. Выскочило из озера, загремело и огнём стало жечь. Мельник побёг, и я за ним. А Макар остался.

— Покарал Бог! — крикнула Варвара и опустилась на землю.

Алексей растерянно стоял.

— Прости меня. Алексей Никанорович, в чем пред тобой согрешила, — тихо заговорила Варвара, поднимаясь. — За всякое неразумное слово прости. Не помнила и себя. Изболело у меня сердце… Прости! — Ещё раз поклонилась и спешно пошла.

Не сообразив сразу, в чем дело, Алексей постоял, потом кинулся вдогонку за ней.

— Да ты, Варвара, куда?

— Надо мне, — плача, отвечала она. — Пойду я.

— Да куда ты пойдёшь-то?

— К Макарушке пойду. Убило его сердешного. Может, и косточек-то от него не осталось, а одна только зола серая, — заливаясь слезами, причитала Варвара. — Пойду, разыщу, что осталось от него. Наплачусь в остатний раз.

— Да куда ты пойдёшь-то? — держал её Алексей. — Ты и дороги-то не знаешь. Заблудишься в лесу. Утопнешь болоте. Подожди до утра. Вместе пойдём.

— Пойду я, — твердила Варвара и вырывалась из его рук. — Найду я тебя, желанный! Паду на тело твоё изувеченное, забьюсь, закричу источным голосом. Пустите меня, люди добрые, не держите! Надо мне туда, Пусти! — взвизгнула она. — Враг! Нечистая сила! Не боюсь тебя. Провались!

И прежде, чем Алексей успел опомниться, она вырвалась и скрылась — точно сгинула в темноте.

— Аввакум! — изо всей силы кричал Алексей, бегая вокруг избы. — Аввакум!

Стояла тьма, шумела вода, и точно вымерло всё в проклятой мельнице. Никто не отвечал. У Алексея путалось в голове.

«Ума решилась Варвара-то…» — выплыла у него мысль и нырнула в тёмную муть.

Он присел на крыльцо. Тёплый августовский мрак так плотно обступал кругом, что ничего не было видно в двух шагах. Всё сегодня случившееся, всё, что он видел и пережил, показалось Алексею смутным сном. Он прислонился спиной, примостился удобнее, и сладкий зевок до ушей растянул его рот. Алексей хотел что-то подумать и сразу заснул, точно провалился в чёрную дыру.

Он проснулся, потому что его давно уже что-то беспокоило во сне. Сразу вскочил и в ужасе раскрыл глаза. На нижней ступеньке, свиной к нему, опрокинувшись, лежал Макар и тихо стонал. Взошло уже солнце, но стоял серый туман, и моросил незаметный дождь.

— Макар! — крикнул Алексей. — Господи благослови!

Макар медленно повернул к нему лицо. Вся голова, шея и рубаха у него были залиты кровью, один глаз был закрыт, другой жалобно смотрел из-под багрового подтёка.

— Макар!.. — кричал Алексей, соскочив с крыльца. — Господи Батюшка! А мы, было, думали… Аввакум! Аввакум!.. Да как ты ушёл-то? А?

— Михайла да Гришка, Стёпка с Яковом, да наши мужики то были… — простонал Макар. — Из ружей палили… Ловко обработали. Думал, не дойду…

Алексея так и осенило.

— Аввакум! — кричал он. — Аввакум! Иди сюда! Макар пришёл. Слышь, что говорит! Наши мужики то были!

Из сеней, подпрыгивая боком, появился сердитый Аввакум.

— Испить бы… — широко раскрывая рот, простонал Макар. — Ой, голова… — Впадая в беспамятство, он начал бормотать бессвязные слова.

Варвару долго не могли разыскать. Уложив Макара, мельник с Алексеем сейчас же отправились за ней. Прошли по берегу Крякши, осмотрели весь прилегающий лес, дошли до Дикова озера, кричали и звали целый день, но не нашли ничего.

На следующий день пришли Михайла с Гришкой и несколько кузьминских мужиков. Опять искали и не нашли. Сошлась наконец почти вся деревня Кузьмино, разошлась партиями по разным сторонам, обшарили все лесные закоулки и тайники, обошли всё Диково озеро кругом. Два дня лес беспокойно стонал от ауканья и криков.

Нашли Варвару только на пятый день. Вороньё сильно кружилось и хлопотало над Казанским болотом и всё над одним местом, где рос густой ивняк. Отправились туда, перешли по кочкам через окна и зыбуны, добрались до ивняка и нашли.

Покрытая тиной и илом, Варвара, скорчившись, сидела в воде, в неглубоком бочажке, уцепившись руками за корневище и увязнув ногами в топком дне. Кругом каркали и не хотели улетать вороны, успевшие уже расклевать у мёртвой пальцы и глаза.

Макар этого не знал. Связанный по рукам и ногам, он четыре недели рвался и бушевал на постели в мельничной пристройке. Выздоровев месяца через два, он вернулся к себе в Кузьмино. Целую зиму молчаливо ковал в своей кузнице и в свободное время уходил к мельнику за реку. А весной, когда вскрылись реки, он сходил на могилу Варвары, попрощался с Еленой и Алексеем, надел на плечи котомку, дошёл до города, сел там на пароход и уехал неизвестно куда.

1912 г.

В это туманное октябрьское утро гимназистка седьмого класса Соня Горшкова, которой подруги за общественные её добродетели дали прозвище «Гражданин», сидела на постели возмущённая до глубины души. Подобной низости она не могла даже предположить.

Её ботинки, юбка и сак исчезли. Было очевидно, что их спрятала мать. А она должна была идти. Вчера на митинге, после речи последнего оратора, Наташа, Головастик и она — втроём они дали торжественную клятву прийти, во что бы то ни стало. Она не могла не прийти.

Оратором был Володя, а митинги были в университете.

Жизнь давно уже перевернулась вверх дном. Старый мир умирал. Вся Россия клокотала. Летом приходил броненосец Потёмкин и пытался объявить южнорусскую республику. На улицах бросали бомбы и дрались. В гимназиях не учились. Каждый день могло прийти что-то небывалое. Вот уже две недели, как в университете открылись митинги. Там собирался и обсуждал свои нужды весь народ. Соня-Гражданин и её подруги проводили там целые дня. Вечером, возвращаясь домой, они были пьяны, как от самого крепкого вина, и хотели только одного, — взлететь высоко, так, чтобы захватило дух, к прекрасному и страшному, что заревом вставало впереди, — и умереть.

Часы в столовой пробили восемь. В девять надо было явиться на место. В последний раз обыскав все места, Соня установила только одно: большой шкаф в прихожей был заперт, и ключа в нём не было. Несомненно, вещи были там, ключ мать взяла с собой, а сама ушла на базар.

От негодования Соня горько всхлипнула несколько раз. Выход, конечно, имелся. Всё нужное можно было достать у кухарки Даши. Но она не ожидала этого от своей матери.

Поплескав второпях на лицо водой, Соня взглянула в зеркало, почувствовала, по обыкновению, укол, увидев там широкое, с толстыми губами и вздёрнутым носом лицо, но немедленно подавила личные чувства и тихо, чтобы не разбудить мирно спящей старшей сестры, скользнула через коридор в маленькую кухню.

Конечно, дело устроилось в две минуты. При неистовом хохоте Даши. Соня надела её кофту и туфли-лодочки, набив в них бумаги, чтобы они не сваливались с ног, крепко поцеловала свою избавительницу и вырвалась через чёрный ход на лестницу.

Всё происшедшее сразу представилось ей в смешном виде и, заметив на следующем углу поджидающих подруг, она ещё издали с хохотом закричала: