Тем временем в войну вступили Россия, Германия, Франция и Англия. На вокзалах перед отправкой на фронт собирались полки. Среди них особенно выделялся драгунский эскадрон. У драгун были блестящие шлемм" белые плащи с пронзительно красными отворотами и сверкающие палаши - очевидно, для того чтобы неприятельским пулеметчикам было легче целиться. Нашим вояжам казалось, что в таком одеянии лучше воевать. Через два месяца никого из них не осталось в живых.

Драгунский эскадрон слыл гордостью нашего города. Мне же он принес только горе, разрушил семью - жена убежала с капитаном Имре Ковачем в Шальготарьян. С тех пор я не люблю военных, особенно драгун. Оставшись один, я перебрался в свой рабочий кабинет в подвале, там дневал и ночевал и ел только то, что изредка приносила прислуга, я неприхотлив. Лишь в воскресные дни и праздники или когда уж очень болели глаза и не было сил читать, я заходил к доктору Маху и играл с его детьми. Мах оставался моим единственным другом, не принявшим предложение Орела и не предавшим меня. Я продолжал работать, хотя до гистологии в эти дни никому не было дела. Время от времени приходили угрожающие письма, в которых меня поливали грязью, но происходящие события оттесняли все это на второй план. Русский фронт и продвижение немецких войск-вот что было главным. Когда объявили дополнительную мобилизацию, моего ассистента призвали одним из первых. Наверняка это сделал брел из мести. Мах попал в саперные войска. Я провожал его на фронт. На вокзале шестилетний сынишка доктора спросил меня:

- А правда, если бы у нас был этот газ, папа через неделю вернулся бы домой?

Вероятно, дома они частенько говорили об этом и под конец осудили мое решение. На проводах жена Маха упала в обморок. Женщины кругом плакали в причитали, рвали на себе волосы совсем как в античной трагедии. Служащие вокзала к этому привьжяи, и в специальном помещении их отхаживали водой. Столысо слез и горя мне никогда не приходилось видеть. По перрону прохаживался офицер. Поравнявшись со мной, он пренебрежительно оглядел меня - это был Имре Ковач, теперь уже в звании майора. Наконец-то он дождался повышения и получил назначение в наш город.

- Nieder mit den Serben!* - кричал он вместе с другими офицерами и размахивал саблей.

Порой все происходящее казалось кошмарным сном, глупым фарсом, стоит только проснуться - и спектакль окончится. Но не смеялся никто, кроме смерти. Через неделю мы получили из Галича известие о гибели доктора Маха. Ко мне явилась его вдова с обвинениями. Отдай я тогда военным свой газ - Мах спокойно работал бы в тылу, твердила она. Выходит, я, который отказался во всем этом участвовать, виновен в смерти своего ассистента. Но ведь это брел послал Маха на фронт,

* Долой сербов! (нем.).

он и никто другой, убил моего любимого ученика и преемника! Тогда-то и родилась у меня эта мысль, и на следующий день я отправился к министру.

- Я готов передать вам "этнакронит Г", но прежде мне необходимо провести еще несколько испытаний.

- Все к вашим услугам, дорогой вы наш патриот.

И министр тут же выделил мне нужную сумму. На эти деньги можно было переоборудовать весь город для нужд гистологии. Но им нужен был только яд. Для охраны объекта мне выделили сотню солдат. Я потребовал, чтобы ими командовал майор Ковач - так он стал моим подчиненным. Одновременно я получил красивую секретаршу и еще одну, которая к тому же могла и работать. Не говорю уже о десятке новых ассистентов (четверо из них служили в контрразведке) и двадцати лаборантках. Все мы теснились в подвале, где работать не представлялось возможным. К тому же по коридорам то и дело топали драгуны, будто в любую минуту ждали нааддения неприятеля. Я потребовал новое помещение, срезу три этажа. Предложение переселиться в другое здание отверг и направил ультиматум: требую освободить здание не позднее чем через шесть часов, запретить все оскорбительные публичные высказывания в адрес гистологии (в дальнейшем именовать их антигистологическими), уволить лаборантов, ассистентов, уборщиц, расследовать антигистологическую деятельность всей кафедры и наказать виновных, затруднявших мои исследования и способствовавших смерти моего ассистента. Другими словами - наказать Орела. Я лично намерен принять участие в расследовании.

Ассистенты сочли было мои требования розыгрышем, но я быстро поставил их на место. Ультиматум предъявил Ковач, сопровождаемый тремя драгунами. Как же они тряслись передо мной, еще бы - ведь я спас их от фронта!

Через минуту позвонил Орел. Он-де не понимает... поражен... готов все обсудить...

- Именно так говорило сербское правительство. - С этими словами я бросил трубку.

Они не могли никак опомниться. Подождав до вечера, я приступил к действиям.

- Nieder mit den Fysiologen!* - кричал Ковач, размахивая саблей. Его драгуны стали выбрасывать из окон пробирки и дорогостоящее оборудование, выпустили на свободу кроликов, собак и других подопытных животных. Началась неразбериха, паника, как на войне. Коллеги пытались меня образумить:

- Из-за каких-то нескольких комнат вы намерены с ними сражаться?

- А вы знаете, что такое Шатт-эль-араб? Или Португальская Западная Африка и Скадар? Говорят, война началась из-за этого.

Взяв микроскоп, я отправился за своим Аписом, то бишь профессором Орелом. Он в те минуты докладывал кому-то по телефону о моих выходках. Я разбил ему череп подставкой от микроскопа. К несчастью, не убил, о чем весьма сожалею. Ежедневно на фронтах убивают тысячи людей - нападая на физиологов, я руководствовался той же логикой. Все акции, которые я предпринимал, в точности соответствовали тому, что творили Гетцендорф и Берхтольд, Вилем, Грей или Пашич. Почему же их деяния никто не считал безумством? Их не показывали психиатрам, как меня, не сажали в тюрьму и уж тем более не судили. Война - не что иное, как убийство. Приговор, который мне вынесут, господа, падет и на головы этих политиков. Мои действия ничем не отличаются от их, и коль скоро меня считают преступником, то и они - убийцы.

Профессор замолчал. Во всяком случае, стенография заседания, недавно обнаруженная в моравском,

* Долой физиологов! (нем.).

на этих словах прерывается. Журналисты, бывшие в зале суда, не написали ни строчки. Об этом процессе никто не узнал. Да и много воды утекло с тех пор. Столько произошло событий: две мировые войны...