– Как это может быть? Скорее это выглядит так, будто все они были в сговоре.

– Не знаю, но страховщики перевели всё своё имущество на жён. Это называется имущественным планированием. А мой отец называет это грязной игрой.

– По-моему, твой отец совершенно прав, – заметил Квиллер. – Если они выйдут сухими из воды, то с этим округом что-то по-настоящему не в порядке.

Когда он вошёл в гостиную с подносом, на котором стояли два бокала с вином и один с содовой, Элизабет грациозно поднялась с пола.

– У нас произошёл важный разговор, – заявила она. – Они рады меня видеть.

Все пятеро уселись за большой квадратный журнальный стол, на котором Квиллер разместил три вазочки с кабиблами. Ещё на столе лежал последний номер «Всякой всячины». Фран высказалась по поводу глубины освещения скандальных событий, Квиллер позлорадствовал насчёт журналистской сноровки; Элизабет вежливо слушала. У этой девушки, как известно, был высокий коэффициент умственного развития, к тому же она интересовалась эзотерическими предметами и обладала солидным кредитом, но она не имела ни малейшего представления о том, что происходит в мире. Газет она старалась не читать, считая это занятие слишком тягостным.

Несколько минут спустя хозяин перевёл разговор на то, что могло интересовать Элизабет.

– До меня дошли слухи, – начал он, – что вы делаете костюмы к пьесе. Как вы собираетесь одеть эльфов?

– Мы их называем «зелёненькими», – ответила она. – Предположительно они явились из космоса. Мы, конечно, в курсе, что инопланетяне посещали нашу планету на протяжении тысячелетий.

– Понятно, – сказал он.

– В нашей постановке они будут в зелёных трико, в зелёных париках и с зелёным гримом. Что касается молодежи, нам понадобится разрешение родителей на использование зелёного грима. Эффект будет абсолютно сюрреалистический. Фран учит наших инопланетян двигаться так, чтобы они выглядели дружелюбными и слегка комичными.

– А как насчёт короля и королевы… «зелёненьких»? Оберон и Титания обычно выходят в чём-то вроде королевского наряда.

– Они предстанут во всём блеске: мы оденем их в костюмы из зеленой фольги, в развевающиеся накидки из газа и придумаем фантастические головные уборы. Я просто обожаю эту пьесу! – заключила она с блеском в глазах.

Квиллер вспомнил, какая скука была в её глазах, когда они впервые встретились на острове. Мускаунти или Дерек явно оказал на Лиз благотворное влияние.

– А у вас есть в этой пьесе любимый персонаж? – спросил он её. – Если бы вам предлагали играть, то кого бы вы выбрали? – Квиллер не сомневался в том, что она выбрала бы Титанию в зелёной фольге.

– Гермию, – последовал краткий ответ.

– Йау! – изрёк Коко, чьи уши прислушивались к беседе, а нос принюхивался к кабиблам.

– Мне близки и понятны её проблемы с отцом, – объяснила Элизабет, – хотя в моём случае мать пыталась упорядочить мою жизнь.

– Нам бы очень хотелось, – вступила в разговор Фран, – чтобы зелёненькие прибывали на космическом корабле, но, к сожалению, наша сцена технически плохо оснащена. Ларри предложил, чтобы они появились из клубов дыма. Пикаксская публика любит сценический дым. Но всё-таки хочется чего-то более сложного технологически. У Элизабет есть одна идея, но я не очень понимаю, как её можно осуществить. Расскажи Квиллу о своих пирамидах, Лиз.

– Вы знаете об энергии, исходящей от пирамид? – обратилась к Квиллеру Элизабет.

– Что-то читал. Правда, довольно давно.

– Здесь нет ничего нового. Это известно уже тысячи лет, и мой отец по-настоящему в это верил. Он распорядился выстроить для меня и моих братьев пирамидки, и мы должны были на них сидеть, чтобы потом происходили всякие чудеса. Мне это казалось волшебным, а матери – вредным. После смерти отца она приказала сломать пирамидки. – В голосе девушки послышалась тоска и сожаление.

– Уолли Тоддуисл. – сказала Фран, – мог бы соорудить нам прозрачную переносную пирамиду. Для смены декораций мы на мгновение погасим свет, а когда вновь зажжем, то в лесу на сцене уже будет стоять пирамида, сделанная из неоновых трубок. Ну как?

Квиллер поинтересовался, поймёт ли публика, на что намекает пирамида, в чём, собственно, её магия? И получил ответ: всё будет объяснено в программке.

– Да, но многие ли зрители читают программки? – не унимался Квиллер. – Если судить по болтовне перед началом спектакля, большинство интересуется объявлениями о вкусной еде у Отто или гаражами Гиппела. Такое у меня впечатление от болтовни перед началом спектакля. А что говорит Ларри?

– Он считает, что пирамида только загромоздит сцену, не привнеся ничего значительного в развитие сюжета. Но мы не сдаёмся. Правда, Элизабет?

Квиллер предложил ещё выпить, но Фран объявила, что им пора ехать. Выходя, она протянула ему чёрный фломастер.

– Где ты это нашла? – спросил он.

– На полу под журнальным столиком.

– Опять Юм-Юм! Эта кошка – неисправимая ворюга. – Он сунул фломастер на место, в оловянную кружку на телефонном столике, и проводил дам до машины, не забыв сначала надеть свою жёлтую кепку. Когда они уехали, он несколько раз обошёл вокруг амбара, не торопясь зайти в дом в такую чудную летнюю ночь. Оставив на время скептицизм, можно было с легкостью представить Пэка и других зелёненьких, материализующихся из клубов дыма среди леса… Однако пронзительный вой, доносившийся из кухонного окна, напомнил ему о том, что он не выполнил свой долг.

– Пожалуйте к столу! – провозгласил он, открывая дверь на кухню.

Юм-Юм отозвалась сразу, а Коко… но где же Коко? Если он не откликнулся на приглашение к столу, значит, что-то не так. Квиллер отправился на поиски и обнаружил кота на большом квадратном журнальном столе – не пожирающим кабиблы, не играющим с деревянным паровозным свистком и не обнюхивающим книгу о Панамском канале. Кот восседал на «Всякой всячине», прямо на первой странице, – на статье о скандале в Помойке и на большой фотографии президента банка. Такая же точно фотография висела в вестибюле Ламбертаунского ссудного банка.

Поведение Коко указывало на то, что всё гораздо сложнее и дело не только в растрате. Квиллер почувствовал лёгкое покалывание над верхней губой и с силой пригладил усы. Коко явно пытался сообщить нечто важное. Возможно, закрытие банка было розыгрышем. Возможно, ревизоры пытались скрыть собственную ошибку. Возможно, Тривильена, так сказать, подставили.

Словно прочитав мысли человека, кот медленно поднялся, выгнул спину и распушил хвост. Встопорщив усы, скосив глаза и встав на коготки, он завертелся по газете в диком танце. Квиллер содрогнулся всем телом: Коко исполнял танец смерти.

Глядя, как Коко исполняет на журнальном столике свой мрачный танец, Квиллер, поразмыслив, решил, что произошло самоубийство. Заносчивый, эгоцентричный самоучка скорей покончил бы с собой, чем унизился до ареста, суда и заключения под стражу. Он был слишком богат, слишком дерзок, слишком тщеславен и деспотичен, чтобы вернуться в родной город в наручниках.

Но во время совместного субботнего ужина Квиллер ни словом не обмолвился Полли о своей версии. Директор библиотеки, подобно «Мировому альманаху», доверяла только фактам и всегда вежливо опровергала фантастические предположения Квиллера. Поэтому он никогда ей не рассказывал ни о сверхъестественной интуиции Коко, ни о его уникальных способностях передавать свои мысли. В сравнении с Коко её обожаемый Бутси был просто неандертальцем.

За ужином в ресторане «Типси» в Северном Кеннебеке Квиллер и Полли вообще не упоминали о скандале, всколыхнувшем весь Мускаунти. Полли волновало другое: будет ли готов дом ко Дню благодарения? Не повредят ли пяти чувствам Бутси испарения краски, винила и лака – то есть всё, чем пахнет в только что отстроенном доме? Попытки Квиллера сменить тему лишь ненадолго отвлекали её от главного – изоляции и кровельных работ.