Вскоре Квиллер увидел сельский почтовый ящик в виде локомотива, а между шпал – указатель, гласивший: «Круглый дом». Ничего круглого в доме, стоявшем на холме, он, правда, не обнаружил: длинное одноэтажное современное здание с широкими навесами и большими трубами – почти отвратительное в своей наготе. Кедровые доски наружной обшивки здания были выкрашены в мрачный коричневато-зелёный цвет.

Квиллер оставил машину у начала аллеи, серпантином поднимавшейся к дому, взбежал по широким ступеням, сделанным из железнодорожных шпал, и, дернув дверной звонок, стал ждать, испытывая обычное состояние неопределенности: выйдет ли из интервью что-нибудь стоящее или всё это обернётся пустой тратой времени?

Дверь открыл мужчина, одетый в мятые шорты и футболку защитного цвета, – бесспорно, один из тех «волосатых валлийцев», которыми славился Содаст-сити. Несмотря на то что со лба мужчина начинал уже серьезно лысеть, виски его были покрыты густыми чёрными волосами; чёрными волосами были покрыты его руки и ноги и даже спина. Квиллер заметил это, когда следовал за ним в прихожую.

Хозяин отрывисто поздоровался:

– Из газеты?

– Джим Квиллер. Двайт Сомерс говорил мне, что у вас дома – целая железнодорожная империя.

– Внизу. Виски или пиво?

– Не сейчас, спасибо. Давайте сначала взглянем на коллекцию. Я ничего не смыслю в моделях железных дорог, поэтому этот визит будет скорее образовательным.

Следуя за коллекционером к широкой лестнице, ведущей вниз, Квиллер быстро и оценивающе осмотрел первый этаж: архитектурно задуманное на широкую ногу, помещение было довольно плохо обставлено. Пока они спускались вниз, Квиллер для разминки наспех задал несколько вопросов: «Как долго вы занимаетесь коллекционированием?», «С чего начинали?», «Сохранился ли ваш первый экспонат?».

Ответы были такими же вялыми, как и вопросы: «Долго… Н-знаю… Ага».

Лестница привела их в большую светлую комнату с окнами во всю стену; за окнами виднелся мощёный дворик, а за ним – зелёные холмы. У противоположной стены помещалась диорама, представлявшая сельский и городской пейзажи. Пересекая дороги, реки, холмы, минуя фермы и поселки, причудливо вились железнодорожные пути. Там пассажирский состав отдыхал в депо, тут товарняк переходил на запасной путь; из туннеля выглядывал нос паровоза.

– Сколько у вас поездов? – спросил Квиллер, доставая диктофон.

– Шесть. А железнодорожных путей – свыше трёхсот метров.

Любитель поиграл различными кнопками клавиатуры на переднем краю стола, и сцена мгновенно осветилась: загорелся головной прожектор локомотива, выглядывавшего из туннеля, зажглись огни в салонах пассажирских вагонов и все дорожные фонари и семафоры. Поезда задвигались, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Вот один поезд остановился, чтобы пропустить другой; вот локомотив, подпрыгивая на стрелках, пропыхтел мимо, выпуская из трубы белый дым. Приблизившись к шлагбауму, он дал гудок и наконец с шипением остановился у платформы.

Квиллер был потрясён увиденным, но сказал довольно сухо:

– Вполне реалистично.

Железная дорога жила своей жизнью: там паровоз тянул вагоны вверх на мост, а другой в то же время проходил под мостом; тут, чтобы сцепить вагоны, поезда давали задний ход; чуть дальше товарный состав – цистерны и платформы – останавливался, давая проехать дизелю с пассажирскими вагонами и одним экскурсионным…

– Вы только поглядите, как они справляются с этими поворотами, – гордо произнёс Тривильен, ловко оперируя пультом дистанционного управления. Повинуясь его приказам, вагонетки с откидным дном освобождались от угля, а платформы – от брёвен. На сортировочной станции с семью параллельными путями стрелочный механизм переводил товарные вагоны с одного пути на другой. – Надо быстро шевелить извилинами, чтобы сообразить, с какой скоростью и по какому пути их пустить, какую стрелку перевести… Хотите попробовать?

– Чтобы все вагоны сошли с рельсов? Нет уж, спасибо, – сказал Квиллер. – А в детстве вы играли в железную дорогу?

– Я? Не-а, мои предки были слишком бедны. Но на заднем дворе у меня имелось кое-что почище. Наш дом стоял совсем близко от железнодорожных путей, и я знал все паровозные бригады и расписание всех поездов. Машинисты всегда давали гудок II махали мне, Э, приятель! Я ощущал такой подъём, как после большого глотка спиртного! По субботам я ходил на сортировочную и смотрел, как переводят стрелки. Мне хотелось спрятаться в товарном вагоне и уехать, но, сделай я это, мой папаша мозги бы из меня вышиб.

– Вы, наверно, мечтали стать машинистом? – предположил Квиллер.

– Смешно, но я хотел быть стрелочником, хотел сидеть наверху в маленькой будке, глядеть вниз на рельсы и орудовать шлагбаумом.

Помимо скрежета, производимого движущимися моделями, Квиллер вдруг услышал, как в дальнем углу комнаты открылась дверь лифта. Обернувшись, он увидел хрупкую, болезненного вида женщину, едущую к ним в инвалидном кресле на колесах. Несмотря на то что женщина была в поле зрения Тривильена, он сделал вид, что не замечает её.

– Нас было четверо детей, – продолжал рассказывать он. – Папаня работал на заводе по производству пластмассы, пока не отравился химией. В школе я получил профессию. Английский и разная там фигня – на кой ляд они нужны! Я умел строить всё на свете и чинить любые моторы, так зачем мне английский? Летом я подрабатывал на стройке. И в результате сам стал подрядчиком, получил лицензию и всё такое прочее.

Женщина в кресле на колесах не отрываясь смотрела на Квиллера. Он пробормотал вежливое «добрый день».

Дрожащим голосом она проговорила:

– Вы – мистер К. Я постоянно смотрю на вашу фотографию в газете.

Замечание оказалось несколько двусмысленным, но Квиллер учтиво поклонился.

Тривильен продолжал свой рассказ:

– Коллекция моделей паровозов у меня уже о'кей, и теперь я придумал кое-что получше. Двайт говорил вам, что мы собираемся…

Женщина резко прервала его:

– Мой отец был машинистом!

Тривильен нахмурился и нетерпеливым жестом приказал ей убираться. Она покорно покатила обратно к лифту, оставив Квиллера недоумевать, кто она такая. Её возраст было трудно определить, так как болезнь исказила её лицо и фигуру.

Поезда всё двигались, демонстрируя свой механический танец, но Квиллер уже получил необходимые ему сведения и даже узнал некоторые железнодорожные термины:

круглый дом – здание круглой формы, в котором производился технический осмотр подвижного состава в эпоху паровых котлов:

боров – локомотив;

пятак – машинист;

дикий кот – локомотив, потерявший управление;

состав – поезд с вагонами (ударение на первом слоге);

апельсин – ремонтник путей в ярко-оранжевой униформе;

заточка – прохождение поворота на большой скорости и торможение;

правило Г – правило ССЛ, запрещающее пьянство.

– В этом депо мы можем не соблюдать правило Г, – сказал Тривильен. – Как насчёт промочить горло? – Тривильен распахнул дверцу битком набитого бара, – Здесь всё, что душе угодно.

– А что вы обычно пьёте? – спросил Квиллер.

– Виски с содовой.

– Мне то же самое, но без виски.

Хозяин бросил на него недоверчивый взгляд и, покачав головой, налил ему полный стакан содовой. Со стаканами в руке они вышли из дому и устроились во дворике. Любитель железных дорог продолжал толковать о Ламбертаунском прогулочном поезде и о билетах ценою в пятьсот долларов.

– Сколько народу можно рассадить в вагоне-ресторане? – спросил Квиллер.

– Зараз – тридцать шесть человек. Думаю, стоит сделать две ходки – в два и в шесть. Билеты раскупят, уверен.

– Сколько будет длиться прогулка?

– Часа три туда и обратно, с остановкой во Флэп-джеке.

– А как вы собирали ваш подвижной состав?

– Шлялся по железнодорожным музеям, читал ЧД, откликался на объявы…

– Что такое ЧД?