После кончины в январе Бернара де Бланкфора тамплиеры жили без Великого Магистра, но в августе 1169 года наконец-то избрали его преемника. Судя по всему, выбор был густо замешан на политике. Главой святого ордена сделали брата Филиппа де Мийи – вдовца, бывшего правителя Трансиордании – очевидно, в надежде наладить пошатнувшиеся отношения с королем Амальриком.

Филипп не только пользовался репутацией превосходного администратора и бойца, но и – что важнее – был близким другом Амальрика. По-видимому, великому собору рыцарей-тамплиеров пришлось сперва получить одобрение де Мийи по одному вопросу, прежде чем предложить ему этот пост: даже после его прихода к власти тамплиеры по-прежнему отказываются от участия в египетской кампании. Зато несут неоценимую службу, защищая христианское королевство во время отлучки короля.

Пока тамплиеры наводили порядок в своем иерусалимском доме, Саладин делал в точности то же самое в Каире. Тщательно разработав свой план, он велел телохранителям схватить главного евнуха, написавшего Амальрику тайное письмо. Пристрастие к эпистолярному жанру стоило евнуху головы, и пока двор пребывая в шоке, всех египетских чиновников, хранивших верность прежде всего халифу, скопом сместили, тотчас же заменив уже выказавшими себя приверженцами Саладина. Больше аль-Адиду рассчитывать на неопытность Сатадина не приходилось.

Дворцовую стражу по обычаю вербовали во всех уголках Египетской империи, и теперь халиф с изгнанными чиновниками подбили нубийских стражников на мятеж против Саладина. Когда они устремились на штурм дворца, Саладин отправил подчиненных поджечь Нубийские казармы за спинами восставших. Получив это известие, нубийцы развернулись и бросились прочь, думая теперь только о спасении собственных жен и детей. А сторонники Саладина, поджидавшие в переулках, набросились на них из тьмы и перебили всех до единого. Пожар перекинулся на казармы армянских стражников, сгоревших в своих домах заживо. На это халиф аль-Адид поспешил отозваться посланием Саладину, заверяя его в своей любви и лояльности.

Амальрик понемногу собирал армию, но на это уходила масса времени. Саладин, получавший регулярные донесения о его успехах, воспользовался полученной отсрочкой, чтобы перебраться в Билбейс к границе, полагая, что христиане пойдут той же дорогой, что и прежде. Однако на сей раз кампания представляла собой совместную операцию морских и сухопутных войск, так что этот городок в глубине суши христиан не интересовал. Куда лучше было нацелить удар на средиземноморский портовый город, где победа будет политически да и экономически весомее – если принять во внимание возможную богатую добычу. У греков хватало кораблей, чтобы доставить все войско католиков по морю, но те предпочли выступить маршем но суше, чем на пару недель задержали нанесение первого удара.

Экспедиция началась 16 октября 1169 года под командованием очень беспокойного византийского флотоводца. Греки взяли припасов всего на три месяца, рассчитывая на успех стремительных атак с суши и моря, но этот срок давно истек. Война еще и не начиналась, а им уже пришлось сократить пайки.

Целью своего нападения христиане избрали сильно укрепленный речной город Дамьетта, господствовавший над главным проливом в огромной дельте Нила. Если бы христиане двинулись вверх по реке прямиком до Каира, они могли бы одержать скорую победу, но наткнулись на тяжелую цепь, натянутую через реку и не пропускавшую их корабли дальше. Разорвать цепь, не взяв сначала Дамьетту, было попросту невозможно.

И хотя Саладин, находившийся в своей новой столице – Каире, был изумлен вестью об атаке с моря, он не терял зря времени, отправив в осажденный город свежие войска и припасы. Прийти на выручку ему ничего не стоило, поскольку баржам приходилось плыть по течению Нила от Каира до самой Дамьетты. В это время года господствовали попутные ветры, поэтому никакой парусник не смог бы выйти на перехват и помешать миссии.

Греческий флотоводец настаивал на немедленном штурме, потому что припасы у него были на исходе, но Амальрик, сомневаясь, что его армия сможет взять штурмом могучие стены, отправил подчиненных строить осадные машины. Греки же тем временем оказались на грани голода. Католики едва начали использовать свои порядочные запасы и могли бы поделиться с союзниками, но вопреки здравому смыслу почему-то отказали им в этом. Египтяне же еще более усугубили ситуацию, набив баржи горючими материалами, облитыми нафтой, и, подпалив, позволили сильному нильскому течению отнести их прямо в гущу стоявших тесной массой греческих кораблей, чем причинили немалый урон. Затем пошли зимние дожди, обратив лагерь христиан, расположенный в низине, в море густой липкой грязи.

Последней каплей стало известие, что на подмогу мусульманам по суше идет сирийская армия. Продукты, не подпорченные дождем, были уже на исходе, люди пали духом, и неизбежные болезни начали взимать свою тяжкую дань. Враги-мусульмане за могучими стенами Дамьетты пребывали на возвышении, в сухости, и не знали недостатка в припасах. Христиане даже не попытались загодя изучить оборонительные сооружения Дамьетты, хотя могли бы сделать это без труда, и теперь, исчерпав все идеи, расстались и с надеждой. Руки у них опустились.

Тринадцатого декабря, предав осадные машины огню, христианская армия тронулась в угрюмое странствие домой, не добившись ровным счетом ничего. В Аскалон они пришли в сочельник, но канун праздника Рождества Христова не вызвал в их душах ни раскаяния, ни всепрощения, и снова все начали озираться по сторонам в поисках виновных в провале, чтобы выместить на них злость. Разумеется, чаще всего католики обрушивали упреки на головы византийцев. Некоторые косо поглядывали на тамплиеров, не сражавшихся с ними рука об руку, но здравый смысл не позволял осуждать военную сметку тамплиеров. Однако перед лицом такой катастрофы иные возненавидели храмовников уже за одно то, что те оказались правы.

Если католики хотя бы смогли добраться до родины, то этого нельзя сказать о большей части греческого флота, попавшего на обратном пути в полосу гибельных зимних штормов. Потерявшие управление корабли опрокидывались кверху днищем, а их команды шли ко дну. Уцелевшие корабли шторма заносили далеко в сторону от курса, и для некоторых греческих моряков путь домой вылился в долгие месяцы телесных и душевных мук, но им все-таки повезло больше, чем сотням их товарищей, чьи вздувшиеся трупы волны еще долго выносили на сушу вдоль всего побережья Святой Земли.

Зато выигрыш Саладина оказался непропорционально велик, ведь ему удалось защитить своих новых подданных от двух могучих врагов и отстоять Египет почти без жертв. Его популярность взмыла до небес. Всеобщего восторга не разделял только его господин и повелитель Hyp ад-Дин. Египетская кампания была оплачена золотом Hyp ад-Дина, удержаться на новообретенном троне Саладину помогла его же турецкая кавалерия, а теперь этот мальчишка, воротивший нос от похода в Египет вместе с дядей, стал великим визирем империи и кличет себя ни много ни мало царем Египетским, став самодержцем обширных земель, в числе коих и легендарные плодородные почвы долины Нила. Он единолично контролирует великие пороговые пути из восточной Африки и Индии через Красное море. В его власти богатые морские порты и единственный могучий мусульманский флот на всем Ближнем Востоке. Так от чьего же имени он владеет этими богатствами и властью – от своего собственного или от имени своего господина? Правда, Саладин на словах сдержанно выразил свою преданность Hyp ад-Дину, но верховный владыка Дамаска испытывал серьезные сомнения в лояльности своего внезапно вознесшегося вассала. Чтобы успокоить свою душу, Hyp ад-Дин отправил к Саладину в Каир его отца Наджма ад-Дина Айюба, верность которого не подлежала сомнению. Быть может, он сумеет держать в узде амбиции своего сыночка.

У самого же Hyp ад-Дина в это время появился совершенно нежданный союзник – рыцарь-тамплиер, изменивший ордену. За два года до того князь Торос Армянский почил, назвав своим наследником малолетнего сына князя Рубена II, объявив регентское правление вплоть до поры, пока дитя не войдет в возраст. Родной брат Тороса Млех – неугомонный авантюрист, отличавшийся совершенно непредсказуемым нравом – считал, что трон или хотя бы регентство должны достаться ему. После размолвки с братом Торосом он отрекся от исконной армяно-григорианской православной веры и обратился в католицизм, чтобы принять обеты, потребные для вступления в орден рыцарей-тамплиеров. Все еще кипя гневом, он оказался в гуще заговора с целью убить брата, что вскоре и открылось, а принадлежность к ордену Храма не освобождала его от наказания за это преступление, так что Млеху пришлось бежать из замка тамплиеров, в казармах которого он находился. Несколькими днями позже он явился ко двору Hyp ад-Дина с предложением своих услуг и изъявлением страстного желания обратиться в ислам.