Кремнев направился к Колпакову.

Сергей Петрович смотрел в окно, припоминая всё это. Он вздрогнул и вскочил с кресла. Мимо окна мелькнула фигура Кремнева. Он быстро прошёл в полосе бросаемого окном света, согнувшись и нагруженный какими-то свёртками. Сергей Петрович на цыпочках, чтобы никого не будить, отправился отпирать ему дверь. Через минуту Кремнев был уже у него в комнате, оживлённый и даже весёлый.

— Поздравь, — шептал он, — всё обставлено мною наилучшим образом: пятнадцать шагов, завтра в восемь часов утра, в осиновой роще. Нужно бы нанять извозчиков, да я поскупился. Ничего, и пешком прогуляемся. До рощи рукой подать. А это вот тебе вещи разные, — говорил Кремнев, ставя на пол свёртки и скидывая пальто.

— А ты ещё не спишь? — продолжал он затем. — Это не хорошо: тебе нужен сон, а то рука дрожать будет. Это я тоже в книжке вычитал. У меня вообще, брат наклонности эдакие, знаешь ли…

«На пятнадцать шагов, — думал в то же время с тоскою Сергей Петрович, — только пятнадцать! Ну, чтобы хоть двадцать, хоть восемнадцать! Ах, Господи Боже мой!»

— Так на пятнадцать? — переспросил он.

— Да, да на пятнадцать — с восторгом повторил Кремнев. — Я, брат шутить не люблю! Они было двадцать пять, а я атанде-с, сказал Липранди! Да!

— Очень нужно было спорить, — заметил Сергей Петрович и с тоскою смотрел на принесённые Кремнёвым свёртки.

— А это что за вещи? — спросил он.

Кремнев снова оживился и принялся распаковывать свёртки.

— А это, брат, наинужнейшие вещи, вот это пистолеты! Видишь?

«Беда, как они нужны мне, — подумал Сергей Петрович, — не прожил бы я, что ли, без дряни-то этой!»

— Ты посмотри только, — с восхищением продолжал Кремнев, — жерло-то какое? А? Что-с? Тут ведь пуля-то с кулак: шлёпнет в голову, так только мокро станет! Эти пистолеты дорого стоят! Да ты что бледнеешь-то! Я ведь их не покупал. Мне их Колпаков дал. А это вот лаковые сапоги; ты лаковые сапоги завтра наденешь, так красивее. Сапоги я у Костерева взял; совсем новенькие! А это фуражка, твоя-то потёрта, а эта сейчас с иголочки — шик! Фуражку я у Чибисова выпросил. Всех, брат, обегал и обобрал! Зато ты, брат, не хуже офицера завтра будешь. Таким щёголем пойдёшь, что ай-люли! Мы, брат, в грязь лицом не ударим. Ну, а теперь спать! — добавил он, расставив в порядке принесённый им вещи. — Да! — вдруг спохватился он, — завтра, когда ты в него целить будешь, в Полозова, так непременно с одного плеча пальто вот эдак вот спусти! Это замечательно красиво! Ну, а теперь, — спать, — повторил он.

— Да что-то не хочется, — прошептал Сергей Петрович с тоскою. Его голос упал.

— Нет, нет, спать! А мамахен спит?

— Спит!

— Ну, и отлично. Раздевайся. А я вот здесь, на диванчике, пристроюсь. Да чего же ты столбом-то стоишь?

Сергей Петрович медленно стал раздеваться.

«Господи, на пятнадцать шагов! — думал он. — А этот, друг и товарищ, радуется, точно на свадьбу меня обряжает. Пистолеты достал такие, что взглянуть страшно! Ах, народ, народ!»

— Да-с, на пятнадцать шагов, — говорил, между тем, с дивана уже совсем раздетый Кремнев. — При этом, — продолжал он, — перед тем, как вам сходиться, я брошу монету, мы так условились, а вы, т. е. ты и Полозов, раньше скажете: орёл или решётка, там кто чего хочет. И кто отгадает, чем монета вверх упадёт, тому стрелять первому. Слышишь?

Кремнев стал укрывать ноги, а Сергей Петрович думал: «Стрелять! Боже мой, в какую я вдрюпался историю! А они радуются, все радуются! Хороши товарищи! Стрелять! В меня будут стрелять, как в какую-нибудь заразную лошадь! Маменька, если бы ты знала это? Кто же тебя кормить будет, если меня убьют? Родителей кормить, ведь это заповедь Божья! А где о дуэли написано? В каких книгах? В каких откровениях? — Сергей Петрович потихоньку заплакал, отвернувшись к стене; он уж слышал лёгкое похрапывание Кремнева. — Ведь ты не одного меня убьёшь, Полозов, а трёх: меня, маменьку и Васю!» — думал Сергей Петрович и горько плакал. Он так и заснул весь в слезах.

Через час Сергей Петрович проснулся в смертельном испуге. Ему снилось что-то ужасное, но неведомое, которое надвигалось на него, как косматое чудовище, как холодная лавина, и ему хотелось кричать и отбиваться руками. Он даже проснулся с этим желанием кричать и отмахиваться и должен был произвести над собой некоторое усилие, чтоб воздержаться. Он широко раскрыл глаза: его сердце громко стучало, а голова слегка кружилась. Он посмотрел на потолок, скупо озарённый полуопущенной лампой, и силился вспомнить то, что мелькнуло ему во сне, как огонёк спасительного маяка, мелькнуло и внезапно погасло. И он вспомнил. Он вспомнил о найденной им монете с двумя орлами и о фразе Кремнева: «Я буду бросать монету», как о чем-то тесно связанном. Но всё же Сергей Петрович некоторое время не понимал их странного взаимоотношения. Не понимал и силился постичь. И наконец он понял. И тогда ему захотелось пойти разбудить Кремнева и сказать ему о своей находке, как бы посланной ему самою судьбою. Он уже поставил было ноги на пол, но снова убрал их в кровать. Он проделал то же самое несколько раз, колеблясь и борясь с собою и чувствуя головокружение от этой утомительной борьбы. Наконец он решился и, холодея и вздрагивая, подошёл к дивану, на котором спал Кремнев.

— Паша! — позвал он, тормоша приятеля за плечо. — Паша!

Тот не просыпался, а только чмокал губами, точно он ехал на ленивой лошади, а не спал на диване.

— Паша! — повторил Сергей Петрович, ещё усерднее тормоша приятеля и вздрагивая всем телом.

Тот проворчал нечто непонятное: «А брысь ты кчот!»

Но Сергей Петрович понял, так как и раньше неоднократно будил Кремнева. Это должно было выражать: «А убирайся ты к чёрту», после чего обыкновенно уже следовало и пробуждение. И на этот раз Кремнев действительно тотчас же проснулся.

— А? Что? — спросил он, садясь на диване. Сергей Петрович подсел к нему и рассказал о найденной им монете. К его удивлённо, Кремнев сразу понял, в чем дело.

— Прелестная вещь, — сказал он, — это великолепно! Я возьму эту монету с собою и брошу её перед поединком. И ты будешь знать, что как она не вертись, а упасть ей вверх орлом. Да! И ты крикнешь «орёл», да предупредишь Полозова.

— Я вовсе не то хотел сказать, — прошептал в замешательстве Сергей Петрович, опуская глаза, — я вовсе не то; я хотел сказать, что как будто сама судьба…

— Ну, да, как будто сама судьба. Я так и понял, — ответил Кремнев весело.

— То есть, вовсе не судьба, а слепой случай, — прошептал Сергей Петрович.

— Ну, да, слепой случай…

— И вовсе не слепой случай — с раздражением почти крикнул Ласточкин. — Одним словом, я на это не согласен. Это подлость!

— Не согласен? — переспросил Кремнев, зевая.

Сергей Петрович шёл уже к себе на кровать.

— Не согласен, — повторил он хмуро. — Да ты не думай, — отозвался он с постели злым голосом, — что я эту монету где-либо специально для этого случая приобрёл. Можешь завтра утром спросить Васю, если не веришь мне!

Кремнев снова зевнул.

— Я вовсе не сомневаюсь, но глупо, что ты ломаешься!

Сергей Петрович скрипнул кроватью. «Господи Боже мой, — думал он, — до чего я унизился. Бросить фальшивую монету, эдакая нелепость!» Он с головою завернулся в одеяло, силясь заснуть. Но сон не шёл к нему. Его кровать постоянно поскрипывала. Он стал читать про себя молитвы все, какие знал. Он утомился, в его голову полезли удивительные нелепости. Он одеревенел и незаметно для самого себя забылся.

Сергей Петрович вскочил с постели. Перед ним стоял Кремнев.

— Вставай, — говорил он, — время идти. — Он уже был одет и умыт, и от его волос приятно веяло влагой «Идти», — подумал Ласточкин, и его сердце упало. Но, тем не менее, он направился к умывальнику, как бы совершенно подчиняясь воле товарища.

«Ужас, ужас», — думал он, обильно смачивая голову.

— А ты посмотри только, — между тем говорил ему Кремнев, — какие я тебе сапожки-то достал — фурор! Да не забудь зубы почистить.