Димитриус с улыбкой кивает, одобряя мой треп, и поднимает указательный палец:

- О, это очень, очень, очень дорого! У меня нет таких денег. Я простой электрик... Бригадир электриков... В Греции я был учителем физики в университете...

- А отец? - я имел в виду его профессию.

- О-о, у него тоже нет денег, - уверил Димитриус - Он пенсионер. Заведовал кафедрой истории... Хунта отправила его в отставку. Деньги есть у остальных членов семьи - промышленников и банкиров, но я презираю большие деньги...

- Можно сказать, что ваша семья - миллионеры? - уточняет Катька.

- О, да, они очень богатые. Но я никогда не пойду просить у них.

- Зачем просить, - продолжаю трепаться я. - Сами предложат, когда увидят размах нашей идеи: Каралисы всех стран, соединяйтесь!

Димитриус улыбается и уходит от темы - говорит, что физика лучше истории с точки зрения поиска работы. Физика при всех властях - физика. Тем более - электричество. Электрический ток одинаково бьет и полковников, и простых шведов. Рискованная профессия.

- Катя, скажи Димитриусу, что я - электрик четвертого разряда. Я знаю, что с электричеством надо на вы.

Димитриус радостно протягивает мне руку: коллега!

- Еще я работал на подводных лодках - радиомонтажником, - хвастаюсь я. - И однажды упал в студеные воды Баренцева моря. Зимой. В полушубке и унтах. Мы стояли у причала на окраине Мурманска - в Росте. Температура воды плюс пять градусов. - Это я рассказываю на своем английском. Катька лишь изредка помогает. Она не знает, что такое унты и как перевести это слово на шведский.

- Тяжелые кожаные сапоги на собачьем или оленьем меху... Лучшая обувь для утопленника после водолазных ботинок.

Димитриус понимающе кивает. Трагедия! Мог пойти ко дну! А Мурманск это где?

- Рядом с Северным полюсом! - небрежно уточняю я, чтобы не запутывать грека в географии.

... Лодки были дизельная, четырехконтейнерная, с крылатыми ракетами горьковского завода Красное Сормово, 1962 года постройки. Мы модернизировали систему наведения ракет - меняли прибор Тройку, а большевики модернизировали гидравлику наводящей антены. Эта антена прячется в носовой части рубки. Когда лодка готовится к стрельбам, нос рубки разворачивается на сто восемьдесят градусов, и в нем обнаруживается вогнутое зеркало антены - из нержавеющих трубок. Эта антена и наводит ракету на цель. Большевик Косорыгин (он смеялся, что его фамилия почти что Косыгин, только две буквы лишние) стоял на палубе в наушниках и по проводной связи с командным пунктом отслеживал углы поворота зеркала. Антена эта, как вогнутая ладошка, крутилась и наклонялась в разные стороны: то в небо глянет, то резко в горизонт нацелится, влево-вправо метнется. Быстрая штука. Мне было интересно, и я торчал на палубе, покуривая - первый месяц только курить начал, почувствовал себя взрослым.

Боря Косорыгин зашел за рубку, и антена замерла. Все, думаю, испытания закончились. Выждал минуту - пошел вдоль мористого борта, там, где леерных ограждений нет.

Тут меня цепнуло чем-то острым за край тулупа, я взмахнул руками и молча съехал по борту лодки в дымящую воду Кольского залива. Испугаться не успел. Обожгло кипятком.

Просторный тулуп раскрылся парашютом и не дал уйти глубоко. Но соленой воды я хлебнул. Унты на собачьем меху наполнялись водой и гирями тянули вниз. Вода из кипятка мгновенно стала ледяной. Борт лодки скользкий и покатый - покрыт специальной резиной для поглащения радиоволн - не зацепишься. Клюзы - ниже уровня воды, я их нащупал, но они мне не помогут.

Я заорал. Лодка - вторая от причала. Мне девятнадцать лет. На берегу в дощатой будке мерзнет сверстник-матрос с автоматом. На рейде залива, метрах в ста - плавбаза Лиепсе - в огоньках сквозь изморозь и водяной пар. Оттуда по внешней трансляции лупит музыка - Муслим Магамаев поет про лето, которое бродит по переулкам, и солнце, которое льется прямо с крыш. Кричи - не докричишься.

И вдруг музыку вырубили. Кто-то на небесах позаботился, чтобы меня услышали. Спасло и мое обещание угостить раздолбая Борю сигаретами из новой пачки болгарского Слънце. Боря пошел меня искать, и услышал в тишине над рейдом мой булькающий крик.

Мат-перемат, топот, беготня. Каната не нашлось, мне бросили металлический трос толщиной в палец. В руках не удержать - скользит, колет ладони, я пытаюсь засунуть его подмышку - они тянут. Пару раз ушел с головой под воду, но трос не выпускаю. Мотнул разок вокруг локтя - тяните!, хриплю. А им не вытянуть - палуба скользкая, я намок, тяжелый. Моряков нет одни ремонтники. Большевики с завода Большевик, наши с Равенства. Тянут меня, как дохлого кита по слипу, слышу - сзади вода журчит - с меня стекает. И холод к сердцу поступает - не образно говоря, а впрямую.

Меня втянули, оторвав воротник казенного тулупа. И тут свалился за борт Боря Косорыгин. Сто килограммов живого веса фыркало и материлось за бортом лодки. Меня это уже не касалось: подоспела команда, заблестели ножи, вспарывающие мокрую кожу унтов, запрыгали по палубе пуговицы, и я, неприлично журча струями, спустился через главный люк в лодку. Сняли панцирь каменеющей одежды, растерли спиртом, дали водки. Койка. Одеяло. Заснул.

Вечером обе бригады собрались в нашем общежитии и стали проводить разбор полетов. Точнее, одного - моего. Полет многопудового Бори над волнами Кольского залива до обидного мало кого волновал.

Я лежу в постели в соседней комнате и прислушиваюсь к разговору. Звякают ложечки в стаканах, вкусно пахнет свежим чаем. Меня не спрашивают я еще и не голосовал на выборах в Верховный Совет, только в марте буду.

- Ладно, - говорит наш бригадир Слава Силин (я его недавно встретил в Зеленогорске, он преподает в Военмехе). - Ладно, - говорит Слава. Допустим, с флотом я договорюсь, сниму напряжение. Хотя это непросто. Но за угрозу жизни нашему единственному радиомонтажнику, молодому сотруднику, студенту-заочнику - два ящика водки? Это просто смешно. Парень мог утонуть. Нас бы всех по судам затаскали... Я понимаю еще - три ящика... Два ящика водки и один шампанского! Тогда можно о чем-то говорить, можно предположить, что вы всерьез раскаиваетесь...

Боря Косорыгин (ему багром спину отбили, пока вытаскивали):

- К-хе-, к-хе... Етитская сила, даже говорить не могу... А чего ваш студент-заочник по палубе болтался? Сидел бы в мастерской и сочинял свои долбаные интегралы... Нет, поперся... Он вообще, не имел права выходить на палубу, когда проводятся испытания...

Силин (помогавший мне делать контрольные работы по высшей математике):

- Боря, во-первых, интегралы не сочиняют, а берут... Во-вторых, прочитай, что написано в Правилах проведения приемо-сдаточных испытаний кто должен обеспечивать технику безопасности? Три ящика - это чисто символическая плата за ваше разгильдяйство.

Косорыгин (закашливаясь и отхлебывая чай):

- Вот, етитская сила - меня чуть не утопили, и я же виноват... Может, спиртом возьмете? Я его с ванилинчиком и чаем сварю, как в тот раз - коньяк будет, за уши не оттащишь...

Голоса большевиков:

- Разумно! Шоколаду принесем. Такой кайф будет!

Силин (непреклонно):

- Пейте этот коньяк сами. Мы чуть человека не потеряли, а вы - спирт с ванилином предлагаете. Стыдно так рассуждать! Спирта и у нас залейся. Нет, только северное сияние!

Косорыгин (мрачно):

Ладно - три, так три... Но с получки.

Чей-то голос из наших:

- И соответственно закуска...

Большевики (хором):

- Ну, уж на хрен закуску! Если с закуской - то кайфуем вместе! Печень тресковую мы найдем, а картошка - ваша!

Силин:

- С вашей бригады тресковую печень плюс ящечную селедку. Лучок. Яйца. А бефстроганов с мучным соусом мы сами приготовим. Но мясо вы достаете.

Я кутался в одеяло и думал, что также дружно они могли бы готовиться к моим поминкам.

Косорыгин (решительно):

- Ладно, по рукам! Только вы попросите Димку, чтобы он нам срубленный шаэр к кабелю припаял. У нас радиомонтажника нет. А в среду военпреды приезжают. Сами понимаете...