— «Нередко люди в свой последний час бывают веселы. Зовут сиделки веселье это „молнией пред смертью“»,[51] — нараспев читал он.

— Каково, Уилл? Великолепно, правда?

— Молния у него часто упоминается. В «Ромео и Джульетте» есть строчка…

Но отец его не слушал. Он уже искал новый отрывок, который поразит воображение сына. Ему нравилось читать пьесы вслух; он полагал, что обладает звучным голосом, но Уильяму его декламация часто казалась напыщенной и фальшивой.

Однажды они отправились в Стратфорд — по следам Барда, как выразился Сэмюэл Айрленд. Впрочем, Уильям знал, что отец рад любой возможности улизнуть из магазина и из-под бдительного ока Розы Понтинг; тогда, пусть и на короткий срок, он мог претендовать на более высокое положение в этом мире. Во время поездки в Стратфорд сосед по дилижансу осмелился поинтересоваться: «Каким именно делом изволите заниматься, сэр?» Сэмюэл Айрленд с полминуты молча смотрел на него. «Чем занимаюсь, сэр? Жизнью, вот чем», — изрек он наконец. В тот вечер они остановились на постоялом дворе «Суон-инн» и на следующее утро отправились к мистеру Харту, мяснику, дальнему родственнику[52] Шекспира по женской линии, который по-прежнему жил в доме Барда на Хенли-стрит. Известный ученый Эдмонд Малоун[53] снабдил Айрленда рекомендательным письмом. Перед старинным жилищем на вывеске было выгравировано чернью: «В этом Доме Родился Уильям Шекспир. За определенную плату предоставляется экипаж с лошадью».

— Ваш визит для меня большая честь, сэр, — сказал Ральф Харт, ведя их по узкому коридору в дом. Хозяин был невысок и лыс, лицо его поражало бледностью.

— Это честь для меня, сэр, — ответствовал Айрленд-старший, — познакомиться с родственником великого Барда здесь, в его пенатах. Мой сын Уильям, сэр.

Уильям пожал теплую сильную руку мясника, живо представляя себе, как она стискивает шею кролика или цыпленка.

— У меня нет никаких литературных талантов, мистер Айрленд. Я всего лишь торговец.

— Весьма почетное занятие, — снисходительно заметил Сэмюэл Айрленд. — Отец нашего Барда тоже ведь был мясником, не так ли?

— Этот факт еще не доказан. Некоторые утверждают, что он был перчаточником. Но точно держал скотину. Проходите в залу. Кое-кто предпочитает называть ее гостиной.

Харт показался Уильяму человеком невозмутимым и решительным. Наверняка и дела у него идут прекрасно.

— Не прикажете ли подать чаю? Женой я не обзавелся, зато горничная — сущий клад.

— Хорошей прислуге цены нет, сэр.

Уильям Айрленд никак не мог поверить, что находится в доме, где, как принято считать, родился Шекспир, что через эту комнату, в которой они сидят, Бард проходил тысячу раз. Странно было улавливать в лице мясника черты фамильного сходства с его знаменитым родственником. И не ощущать при этом ничего особенного, даже намека на незримое присутствие в зале великой тени, на некое волшебство — вот что было совершенно непостижимо. Впрочем, Уильям винил в этом себя самого. Стало быть, он не способен воспринимать такие флюиды. Человек более чуткий наверняка расцвел бы в этой таинственной, дышащей стариной атмосфере. Более утонченная натура встрепенулась бы, как на призывный звук горна. А он, Уильям, не замечает ничего из ряда вон выходящего. Для него дом пуст.

— Вы слышали о нашем открытии, мистер Айрленд? Под крышей за стропилом было найдено завещание его отца. На чердаке, я там храню старые лотки.

Уильям поднял глаза; в поперечных балках еще торчали крючья для коровьих и свиных туш.

— Папистское завещание Джона Шекспира, верно? — На слове «папистское» Сэмюэл Айрленд немного понизил голос.

— Совершенно верно.

— Однако же его подлинность наверняка вызывает сомнения, не так ли, мистер Харт? Разве не мог его состряпать какой-нибудь фанатичный католик?

— Наш общий друг мистер Малоун считает завещание подлинным. Оно будет опубликовано в журнале «Джентльменз мэгэзин».

Бледное лицо мясника чуть порозовело, отметил Уильям и неожиданно для себя спросил:

— Почему вы так уверены, отец, что это подделка?

— Есть люди, Уильям, которые хотят доказать, что родитель Барда одного с ними поля ягода.

— Наверно, я слишком простодушен, — сказал Ральф Харт, подливая гостям чаю. — Верю тому, что вижу своими глазами.

— А я вижу то, во что верю, — со смехом откликнулся Уильям Айрленд.

И вдруг заметил, что отец смотрит на него как-то странно. Выходит, он сморозил что-то неподобающее; Уильям смутился. Он был готов на все, лишь бы угодить отцу. А тут он его явно чем-то огорчил, хотя и не понятно, чем именно; нужно немедленно загладить оплошность. Быть может, тот вообще им недоволен. Уильям работает в его магазине, не раз вместе с отцом участвовал в различных делах, связанных с розыском или продажей книг. Тем не менее он часто ловит на себе его удивленный взгляд, точно такой, какой он перехватил в гостиной мистера Харта, — словно отец только сейчас обнаружил, что Уильям тоже член семьи. Матери Уильям Айрленд не помнил. Отец однажды проронил, что она умерла, когда сын был еще грудным младенцем; больше они с Уильямом не обменялись о ней ни словом. Эта тема не обсуждалась. Долгие годы супружеское ложе делила с Айрлендом-старшим Роза Понтинг, но к ней Уильям не испытывал ни привязанности, ни дружеских чувств. Вся его любовь была целиком отдана отцу.

Они стояли над пергаментным листом, вглядываясь в неразборчивую подпись.

— Стало быть, документ настоящий? Подлинный, да, отец?

— Да, подлинная деловая бумага того времени. Никаких сомнений быть не может.

— Ну, если у вас нет сомнений, прошу принять ее как сыновний дар.

— И ты ничего не хочешь взамен, Уилл? Вот тебе мой ключ. Возьми любую книгу, какую пожелаешь.

— Нет, сэр. Не возьму ничего. Вручаю ее вам от чистого сердца и не хочу запятнать свой дар.

— Документ, разумеется, не для продажи.

Мысль о продаже Уильяму и в голову не приходила.

— Сходи-ка еще разок в ту антикварную лавку. Пошарь по углам. Разведай тамошние секреты.

По лестнице уже топала вниз Роза Понтинг.

— И что это вы тут, мальчики, замышляете? Я, как всегда, узнаю последней.

Она и Сэмюэла Айрленда частенько называла мальчиком. Он настороженно глянул на нее:

— Ничего, совершенно ничего, дорогая.

Видеть ее среди книг и старинных пергаментов Уильяму было невмоготу.

— Отец, пока еще не слишком поздно, я схожу отнесу «Пандосто».

Он уже рассказал Айрленду-старшему про Чарльза Лэма и его покупку.

— В этакую поздноту, Уильям? — Роза выразительно похлопала себя пальцем по носу. — Надеюсь, девушка того стоит.

Уильям заранее обернул книгу в грубую коричневую бумагу и теперь, сняв сверток с полки, держал его наподобие щита, словно обороняясь от любопытной Розы; затем, ни к кому в отдельности не обращаясь, буркнул «Доброй ночи» и выскользнул из магазина.

От Лейстолл-стрит до Холборн-пассидж всего несколько минут ходу. И вскоре Мэри Лэм уже открывала Уильяму дверь.

— Мы с мистером Лэмом условились встретиться здесь, в вашем доме, — сказал Уильям, но, испугавшись, что говорит чересчур напористо, отступил на шаг. — Прошу простить мое нежданное вторжение.

— Вы имеете в виду Чарльза? Его нет дома.

Масляная лампа горела позади Мэри, и лицо ее оставалось в тени; мелодичный голос девушки заворожил Уильяма, и неожиданно для себя он протянул ей сверток.

— Я принес ему книгу. Он купил ее сегодня утром.

— Что это?

— «Пандосто».

— «Пандосто» Грина?! Заходите, пожалуйста!

Уильям замешкался на пороге.

— Прошу, мы с родителями сидим в гостиной.

Следуя за Мэри в глубь дома, он отметил красивый бронзово-рыжий цвет ее растрепавшихся волос. Вскоре они оказались в маленькой, жарко натопленной комнате; там на них с удивлением воззрилась пожилая чета. Старик ел поджаренный хлеб, подбородок его лоснился от масла.