Из такой информации можно, казалось бы, заключить, что у Шекспира были громадные неиспользованные им возможности улучшения текстов пьес при дальнейшей работе над ними, как делали почти все писатели, включая наиболее великих.

Исходя из вероятности глубокого понимания Шекспиром противоречия между художественным значением его творчества и невозможностью более или менее адекватной оценки этого значения в елизаветинской Англии, можно допустить, что Шекспир чувствовал бесполезность сколько-нибудь продолжительной работы над своими текстами. В таком случае, сознавая несовершенство своих недоработанных произведений, он не хотел сохранять их в памяти потомства в виде печатных трудов.

Можно назвать и вторую возможную причину нежелания Шекспира заниматься публикацией своих сочинений для читателей будущего — он мог предчувствовать, что таких читателей не будет. Действительно, известный Шекспиру жизнерадостный и нарядный мир окружения Елизаветы I и Джемса I через немногие десятилетия после его смерти исчез, причем вместе с ним исчезли театры и прекратилась деятельность драматургов. Мысли об эфемерности такого постоянного праздника отчетливо выражены в последних пьесах Шекспира.

Возвращаясь к более простому предположению о намеренном ограничении Шекспиром своего творчества реальными условиями восприятия этого творчества его современниками, можно вспомнить известный монолог Фальстафа о чести, в который Шекспир, возможно, вложил часть личных чувств («Король Генрих IV», часть I). В этом монологе Фальстаф размышляет о понятии чести и приходит к заключению о том, что это просто слово, не имеющее реального содержания и бесполезное для живого и тем более для умершего.

Если предположение о самоограничении Шекспира в совершенствовании его сочинений правильно, эти сочинения являются только гениальным наброском труднопредставляемых в своем совершенстве произведений, которые он мог создать в более благоприятных условиях.

Руки Афродиты. Другой ответ на интересующие нас вопросы можно получить, возвращаясь к упомянутому ранее произведению неизвестного гения — статуе Афродиты Милосской. Всем известно, что эта статуя дошла до нас лишенной рук. Менее известно, что неоднократные попытки ряда выдающихся скульпторов создать сколько-нибудь подходящие руки для этой статуи оказались малоуспешными. В связи с этим возникает предположение, что мастер Афродиты Милосской не смог завершить эту статую и что достигнутый им необычайный эффект появления богини в нашем мире частично был оплачен ценой невозможности окончания начатой работы.

Можно допустить, что в сходном положении оказывался Шекспир, который даже при его исключительном литературном мастерстве чувствовал недостаточность своих сил для завершения всех начатых им трудов на уровне им же установленных высочайших требований. В таком случае Шекспир, возможно, осознавал бесполезность длительной работы над своими произведениями и, испытывая разочарование в них, рассматривал эти сочинения скорее как источник материального дохода, чем как произведения искусства, которые должны быть сохранены для последующих поколений. Представляется, что подобное отношение к своему творчеству было бы печальной, но психологически возможной ошибкой Шекспира.

Известно, что покровитель искусств в Древней Греции бог Аполлон жестоко покарал царя Мидаса, который претендовал на лучшее по сравнению с Аполлоном понимание тайн художественного мастерства. Может быть, такой же судьбы должны остерегаться все гении, которые поднимаются на самые высокие вершины художественного творчества.