— А зачем ты был тогда там и спрятался за развалины храма?

— Потому что из одного разговора Апесида с христианином Олинфом, тоже слышанного мною, узнал, что они сойдутся там и будут обсуждать нападение на тайны нашего храма. Я хотел знать об этом.

— Ты поверил хоть одной живой душе все то, чего ты был свидетелем?

— Нет, мой повелитель; тайна осталась сокрыта в груди твоего слуги.

— И твой родственник — Бурбо ничего не знает?

— Клянусь Изидой и…

— Довольно! довольно! Но мне, почему мне ты это сообщаешь только сегодня?

— Потому что… потому… — заикался, краснея, Кален.

— Потому, — перебил с ласковой улыбкой Арбак, дружески похлопывая жреца по плечу, — потому, мой Кален, — я это читаю из твоего сердца, — что накануне приговора ты яснее можешь мне дать понять, как дорого твое молчание для меня, как легко ты можешь львиную пасть, долженствующую поглотить Главка, раскрыть для меня! Не так ли?

— Арбак, — сказал совершенно потерявший свойственную ему отвагу Кален, — ты — настоящий чародей… Ты читаешь в душе человека, как в раскрытой книге!

— Это мое призвание, моя наука, — сказал как бы польщенный египтянин. — Ну, так молчи же, друг, а когда все будет кончено, я тебя озолочу.

Но обещание золота в будущем не по вкусу было алчному жрецу и не могло успокоить его жажды.

— Извини, но ведь все может случиться… Если ты хочешь, чтоб я молчал, то полей розу — этот символ молчания — теперь же золотым дождем.

— Остроумно и поэтично, — заметил Арбак кротким голосом, который вместо того, чтобы заставить его призадуматься и испугаться, ободрил жреца. — Ты не хочешь обождать до завтра?

— Зачем же откладывать, когда средства наградить меня под рукой у тебя? Твое колебание могло бы дать мне повод заподозрить твою благодарность.

— Хорошо, тогда скажи, сколько я должен тебе уплатить?

— Твоя жизнь очень драгоценна, а богатство твое очень велико.

— Всегда остроумен! Но к делу: назови, не обинуясь, сумму, которую ты желаешь получить.

— Я слыхал, Арбак, что у тебя в подземелье неисчислимые сокровища — золото и драгоценные камни; ты легко можешь отделить из них столько, что сделаешь Калена самым богатым жрецом в Помпее, а уменьшение не будет даже заметно на твоих сокровищах.

— Ты прав: покончим! Ты — мой давнишний, верный друг и можешь сойти со мной в кладовую, о которой ты говоришь. Там ты возьмешь столько, сколько можешь спрятать под твоей одеждой, а когда Главка уже не будет на свете, мы вторично посетим подземелье. Ну, хорошо так? Доволен ты предложением?

— О, величайший, лучший из людей! — воскликнул Кален, чуть не плача от радости. — Ты простишь мне мое оскорбительное сомнение в твоем великодушии?

— Тише! Еще один поворот дороги, и мы спустимся в погреб.

Между тем, Нидия испытывала невыразимые муки. При ее внешней слепоте, внутреннее ее зрение было особенно остро и минутами она бывала близка к тому, чтобы понять связь всего преступного поведения египтянина, но, она содрогалась перед ужасающей ясностью, с которой представлялось ей все это, из сотый раз повторяла себе одно и то же: «Главк, твой великодушный благодетель, который вырвал тебя из когтей жестокого Бурбо, должен невинно принять ужасную смерть! Что можешь ты для него сделать? О, боги! все и ничего! Но ты должна выйти, быть свободной, давно пора; соберись с духом, быть может, сердце и подскажет тебе что-нибудь!» Она опять и опять ощупью искала выхода из своей темницы и все находила только один, и тот был заперт; тогда стала она стучать и кричать, пока не подошел к дверям ее сторож.

— Чего ты, девочка, скорпион тебя укусил, что ли? Или ты думаешь, что мы тут умираем от тишины?

— Где твой господин? И зачем меня заперли? Мне нужен воздух и свобода; выпусти меня!

— Ого, малютка, да разве ты не знаешь, о могуществе Арбака? Он — царь, бог!.. Он приказал, чтобы ты была тут заперта, ну, потому и заперли. Воздуха и свободы нельзя тебе иметь, а вот что-нибудь получше — еду и питье — можно.

— О, Юпитер! — со стоном сказала девушка, заламывая руки. — Но я хочу и должна быть свободной!

— В таком случае ты должна поворожить; ну, да ведь ты фессалийка, а там, говорят, умеют колдовать и ворожить; попробуй-ка!

При этих словах Нидию внезапно осенила мысль, не удастся ли ей что-нибудь при помощи хитрости, и она перешла тоже в шутливый тон:

— Ворожить и предсказывать судьбу я умею, положим, но, к сожалению, не себе, а только другим. Это уже так у нас в семье…

— А другим, значит, можешь? например, такому доброму малому — Созию — мне то есть — можно?

Она в раздумье спросила:

— А что же ты хотел бы узнать?

— Странный вопрос для раба! Разумеется, хотелось бы мне узнать, скоплю ли я достаточно, чтобы выкупиться на свободу, или, может быть, египтянин отпустит меня даром за мои услуги? Вторым делом, хотел бы еще узнать, куплю ли я лавочку на форуме с мазями, которую я давно уже имею в виду? Торговля москательными товарами — очень тонкое и хорошее занятие для такого человека, как я…

— Твое желание очень скромно и не превышает моих сил и искусства. Только надо обождать, пока будет темно.

— Ну, этого нечего ждать: я ведь потому и пришел на твой крик с огнем, что уже темно; впрочем, ты ведь этого не видишь, слепая курица!

— Так это — самое настоящее время: духи воздуха ходят теперь, — таинственно сказала Нидия, — это демоны, участвующие также в будущей судьбе человека. Чтобы сделать тебе удовольствие, Созий, я начну заклинание.

Раб начал уже слегка дрожать и робко спросил:

— Надеюсь, это обойдется без всяких ужасов? Я не охотник до привидений.

— Не бойся ничего, — успокаивала девушка, — ты ничего не увидишь, только узнаешь по шуму воды, исполнится ли твое желание или нет. Но только заметь себе, что духи шуток не любят, и если ты не будешь следовать моим указаниям, то всю жизнь Гидрарий тебе этого не забудет, с ним не развяжешься легко…

— Его зовут Гидрарий? да, от слова вода[1] верно! Говори уж, что надо? он останется доволен.

— В таком случае пойди, приотвори немного садовую калитку и поставь там — в проходе немного воды и фруктов, чтоб для духа, которого я буду призывать, вход оказался как можно заманчивее. Потом принеси мне в кубке самой холодной воды, и ты узнаешь тогда все, чему меня научили некогда в Фессалии. Только не забудь относительно калитки — от этого все зависит.

— Уж положись на меня; но только, прежде чем принести тебе воды, я ополосну кубок вином, для храбрости; не мешает немножко подбодриться для такого случая.

Ничего не подозревая, он удалился исполнять все, что ему поручила Нидия; слепая же стала молиться богам, чтобы простили ей ее хитрость и помогли привести в исполнение ее план.

Легковерный Созий хлебнул как следует другого напитка, чем тот, который он поставил для встречи духа, и, подкрепившись таким образом, вернулся опять в комнату слепой.

— Готов ты? — с бьющимся сердцем спросила его Нидия. — Принес свежей воды?… Не забыл и про садовую калитку, верно?

— Будь покойна, все сделал, как ты приказала, и даже положил там на столике немного орехов и хороших яблок…

— Хорошо, значит дух явится. Открой еще дверь комнаты, немножко — только щелочку… Так, хорошо… Теперь дай мне лампу!

— Что? но ведь не потушишь же ты ее?

— Нет, но надо произнести заклинание над лучом света: в огне живет дух, которого необходимо изгнать. Садись теперь!

Не без страха повиновался раб. Нидия наклонилась на минуту над лампой, производя какие-то странные движения руками, потом выпрямилась и тихим голосом пропела: