— Ох, плохо я верю в твою заботу о потомстве, которого у тебя нет. Признайся честно — недоволен бытовыми условиями? Где живешь?

— На частной квартире.

— Обиделся на прораба? Беспорядок с нарядами? Обсчитали? Ставишь ультиматум, чтобы набить себе цену?

— Не в деньгах счастье. Привыкли все считать на рубли.

— А как прикажешь считать — на тугрики? Выполнение нашего плана исчисляется в рублях.

— Сколько будет стоить ваш завод, товарищ директор, вы знаете. А можете ответить — сколько стоит заповедник?

— Какой заповедник?

— Любой. Нет ему цены!

— Заявление ты принес не по адресу, — сказал директор сухо. — Отдай старшему прорабу.

Забрав заявление, Погодаев, как бы между прочим, сказал:

— Копии посланы мною в Центральный Комитет партии, министру и секретарю обкома.

Накануне машинистка из отдела главного механика — она давно с симпатией поглядывала на Погодаева — перепечатала его заявление об увольнении в четырех экземплярах.

— Кляузный ты, однако, человек!

— Зачем мне скрывать причину ухода со стройки?

Директор рассмеялся:

— Тоже нашелся номенклатурный работник министерства!

— Бывают случаи, — Погодаев уже взялся за ручку двери, — когда государству необходимо знать, почему уволился рабочий.

Он вышел из кабинета в приемную. Едва успел надеть желтую каску, как открылась дверь, обитая клеенкой, и на пороге появился директор. Он сказал тоном, которому старался придать оттенок добродушия:

— Хочу тебе на прощанье дать совет: в следующий раз, Погодаев Г. П., прежде чем сказать глупость, а тем более написать ее и перепечатать в нескольких экземплярах, — подумай...

Заявление Погодаева об уходе вызвало шумную возню.

Старший прораб уговаривал взять заявление обратно.

Где-то принялись собирать на него «компромат»: почему так часто меняет место работы, может, он — летун, охотник за длинным рублем?

Вспомнили, что из общежития Погодаев съехал к бездетной вдове утонувшего бакенщика, хозяйке бревенчатого домика на берегу Харлахты. Кто-то склонял слово «аморалка», обозвал его таежным стилягой, хотел проработать на собрании.

Есть такая манера: уж если начали парня ругать, то надо повесить на него всех собак, а в придачу еще одну дохлую жучку.

Но не успели завести персональное дело, как по чьей-то команде его прикрыли.

Погодаева уволили без проволочек, без широкой огласки. Он уехал из Байкальска, попрощавшись лишь со своими такелажниками.

На пристань его проводила бакенщица. Моросил дождик-мокросей, он смешался со слезами, текущими по ее обветренным щекам.

Уже не первый раз он уезжал, бросая хорошо оплачиваемую работу, оставляя теплый и сытый кров, отрывая от себя ласковые женские руки.

Нет, он не обижал женщин, у которых находил приют. Но бывало, эти руки пытались его оставить при себе, их преданность становилась в тягость.

И пока еще не было случая, чтобы он в своей полусемейной транзитной жизни затосковал по той, кто его когда-то проводил, с кем распрощался.

Михеич не оставил своего преемника без советов, инструкций. Шестаков подолгу сидел в его комнатке, и оттуда доносилось «ничего не поделаешь, закон-правило», «это ему плюс», «это тебе минус».

Перебрали всех членов бригады по косточкам, и самым «костлявым» оказался конечно же Садырин. После того как Михеич сдал бригаду, он стал к Садырину намного строже и требовательнее.

Шестаков, понизив голос, чтобы не слышали за стеной, пытался убедить Михеича, что они смогут перевоспитать Садырина, тот перестанет быть паршивой овцой, которая портит все маленькое стадо.

Михеич отрицательно покачал головой.

— Почему же вы тогда держали его в бригаде?

— Характера не хватило, — сознался Михеич. — Моя вина, что я тебе Садырина в наследство оставил. Мы все болтаем: «как на фронте!», «бой за эстакаду», «передний край пятилетки», а нянчимся с... — если б Михеич не лежал в лежку, а был на стройплощадке, он в сердцах сплюнул бы. — Видел, ребята Галиуллина фанеру повесили на эстакаде? «Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой — он трудный самый!»

— Значит, убрать Садырина из бригады?

— Да, убрать! — Михеич ожесточился. — Он ведь бегает только два раза на дню: в полдень, когда начинается обеденный перерыв, и в половине пятого, когда шабаш.

— А куда Садырина девать? — по-школьному петушился Шестаков. — Кто-то должен его перевоспитать! Уверен, Садырин с его данными может стать хорошим монтажником.

— Данные-то у него есть, — Михеич вздохнул. — Только без отдачи.

— Вы только минусы Садырина помните. Однако за ним и плюсы водятся.

Шестаков припомнил случай, который вскоре после майских праздников произошел во дворе их дома. На детскую площадку заявились выпивохи с бутылкой на троих.

Согнали детишек с качелей и с горки, уселись за низкорослый столик, на низкорослые скамеечки. Опорожнили бутылку, закусили карамельками, задымили. Женщину, вышедшую во двор и сделавшую им замечание, обругали.

В это время во дворе появился Садырин:

— Убирайтесь или я из вас клоунов сделаю!

После короткой смачной перебранки в ход пошли кулаки. Ребятишки забились в раскрашенный сказочный терем и со страхом наблюдали, как дерутся дяденьки.

Садырин отшвырнул одного, сбил с ног второго, но упустил из виду третьего у себя за спиной. Тот схватил со столика пустую бутылку и трахнул Садырина по голове так, что в руке осталось только горлышко.

Садырин с трудом устоял на ногах. Он схватился за голову — рука в крови. Если бы не густая шевелюра, было бы еще хуже.

Он разъярился и набил морду своему обидчику до того, как первый помог второму подняться. Ни тот, ни другой не рискнули приблизиться — железные кулачищи у этого парня с шевелюрой.

Садырин достал грязный носовой платок и приложил к голове. Он повернулся и посмотрел в сторону ворот.

Пьяная троица отступала, передвигаясь при взаимной поддержке. Двое вели под руки третьего.

Садырин свистнул им вдогонку.

— Больше на глаза не попадайтесь. Не утомляйте меня. А то я вас намочу...

Он праздновал победу, качаясь на качелях с Майсуром Галиуллиным и другими ребятишками.

Михеич слышал об этом происшествии. Он отдал должное Садырину, который не побоялся встрять в драку один против трех, но наставительно напомнил Шестакову, что детская площадка — одно, а стройплощадка совсем другое. В тот майский день Садырин потому и отличился, что, не спросясь, ушел с эстакады раньше времени.

Шестаков еще более неуверенно пробормотал что-то про перевоспитание.

— Ты хуже меня либерал, — сказал Михеич строго. — Это тебе минус.

— Когда командовал отделением, у нас тоже завелся один сачок. Но мы его быстро привели в чувство.

— Отделение, взвод — одна статьи, а бригада высотников... И на фронте так было. Кто-то в разведке мытарился, по-пластунски чаще ползал, нежели ходил во весь рост. А Садырин прокантовался бы ездовым в обозе или в поварах...

— Я уверен, бригада может повлиять на Садырина.

— Наивный ты парень!

Перевоспитать... Если человек так сильно подвержен влияниям, значит, он может поддаться не только хорошему, но и плохому. И подчас плохому — скорее, чем хорошему...

Был и второй вопрос, который потребовал обстоятельного, приватного обсуждения в комнате Михеича.

Нельзя допускать к работе на верхотуре того, кто хлебнул спиртного накануне вечером.

Притупляется чувство опасности. Ухудшается координация движений. Может подвести глазомер. Можно потерять равновесие именно в тот момент, когда за его потерю платят увечьем или жизнью.

Михеич никогда не интересовался алкогольной статистикой. Если говорить по совести, рабочий класс и прежде заливал жажду не только квасом, класс — он тоже выпить не дурак. Но сейчас, по тревожным наблюдениям Михеича, пить стали больше, чем прежде.

И в первую пятилетку, когда Михеич молодым пареньком приехал по комсомольской путевке на Магнитку, были неумеренные любители спиртного. Одно время пьяницам там выплачивали зарплату не в общей кассе, а в специальной будке из фанеры, выпиленной и сколоченной в форме бутылки. Окошко кассира — на том месте, где приклеивают этикетку. Возле кассы-бутылки стояли дети с плакатом: «Нам стыдно быть детьми прогульщиков!» Такая касса похлеще вытрезвителя, гуляки — на виду у всего Магнитостроя, а не только у жен, которые ждали получки. Трудно сейчас Михеичу судить о том, насколько эта касса была законна и уместна. Но спрос на базарный самогон тогда сократился...