— Ну, видели? Что я вам говорила! — запрыгала и захлопала в ладоши Илемби.

Со стены на них пытливо смотрел широкоскулый черноусый матрос. Верхние пуговицы черного бушлата расстегнуты, видна полосатая тельняшка. На голове, конечно, бескозырка. Надета она лихо — набекрень. А на ободке бескозырки четкие буквы: «Балтийский флот»! Значит, Акулина Мусимовна ошиблась, говоря, что ее брат воевал на Черном море. Его вполне могли высадить на берег с десантом. Ребята и сами читали не раз, как и на суше громили врагов советские моряки. Наверно, во время одной из таких операций брат Акулины Мусимовны и присоединился к польским партизанам. В бою случается всякое: партизаны могли просто подобрать его, израненного. И он, выздоровев, начал снова мстить врагу вместе с партизанами. Вместе с новыми боевыми друзьями брат Акулины Мусимовны тоже пишет перед последней атакой письмо к отцу и вместе с ними же вкладывает его в бутылку. Но и в этой жестокой схватке несколько человек все-таки прорывают вражеское кольцо. И один из них — смелый матрос с далекой Волги Мусимов, волей судьбы заброшенный на польскую землю… Теперь его разыскивают польские ребята из хутора Констанцина, просят подробно рассказать о последнем бое партизан. А Мусимов, вернувшийся с войны весь израненный, уже давно умер. В его доме живет единственный родной человек — сестра. Но и она почти ничего не знает о славных делах своего брата в фашистском тылу…

Мальчики много чего напридумали о матросе, смотрящем на них со стены. Только Илемби молчала, слушая их.

— Завтра же поедем к Ядвиге Стефановне! Напишем в Польшу еще одно письмо! — сказал Кестюк, не отрывая взгляда от фотокарточки.

— По-моему, не надо так спешить…

Кестюк взглянул на Илемби удивленно.

— Это почему же?

— Не надо спешить с письмом…

— Ну почему? Фотокарточка — вот она, перед нами. Матрос Балтфлота! А-а, ты из-за имени… Но ведь сама говорила, что партизаны часто меняли свои имена?

— Так мы же не знаем точно, был он среди поляков или нет. По-моему, сначала нам надо сходить в больницу, к Акулине Мусимовне.

— Кестюк, я тоже согласен с Илемби. Пусть Акулина Мусимовна еще раз посмотрит на письмо. Вдруг вспомнит, какой у брата почерк был. Тогда она сразу, определит: его рукой написано письмо или нет.

Оказывается, Акулине Мусимовне срочно сделали операцию. Поэтому Никона и его мать, пришедших на другой день в больницу, к ней не пустили. Сестра в белом халате приняла от них передачу и сказала, что свидание с больной будет разрешено только через два дня. Расстроенный Никон посмотрел на нее недоверчиво. Медсестра, видно, подумала, что он испугался за жизнь больной, и поспешила его успокоить:

— Не бойся. Все будет в порядке. Операция прошла нормально.

Прошли томительные два дня. На третий день их, наконец, пустили к Акулине Мусимовне. Медсестра подала им белые халаты и предупредила, что задерживаться в палате больше десяти минут нельзя.

Акулина Мусимовна лежала у окна, на угловой койке. Она заметно похудела, лицо ее стало совсем белое, а морщины на лбу — еще глубже.

Мать села на табуретку поближе к больной, Никон же, чуточку оробевший, встал у окна, у изголовья кровати, и стал молча слушать разговор старших. Ему подумалось, что напоминанием об умершем брате он может разволновать больную, но и то, что его нетерпеливо ждут Кестюк и Илемби, не давало покоя. Выручила сама Акулина Мусимовна, вдруг обратившись к нему:

— Ну как с тем письмом, Никон?

— Перевели мы его! До конца! Нам помогла одна библиотекарша, она сама — полька, — обрадовавшись, начал быстро рассказывать Никон. Торопливо прочитал ей перевод, потом сказал, что партизаны иногда меняли свои имена, и добавил: — И вы, Акулина Мусимовна, тоже ошиблись…

— Как это так ошиблась?

— Он служил и воевал не на Черном море!

— Что-то не понимаю я тебя, сынок, — промолвила Акулина Мусимовна и перевела взгляд на свои худые, с вздувшимися венами руки.

— Ваш брат Василий Мусимович воевал против фашистов на Балтийском флоте!

— Постой-ка… а почему ты так думаешь?

— Помните, вы показывали нам с Кестюком фотокарточку Василия Мусимовича? Тогда мы к ней не успели приглядеться. А когда пришли кормить ваших кур, всмотрелись получше. И знаете, что написано на бескозырке Василия Мусимовича? «Балтийский флот»! Все буквы хорошо видны!

— Во-он как! — Акулина Мусимовна попыталась поднять подушки повыше. — А я все время думала, что Вася был на Черном море. Да и то сказать — не любил он вспоминать о войне…

— А вы знаете, Акулина Мусимовна, ведь Балтийское море рядышком с Польшей. Вот мы и подумали, что Василий Мусимович вполне мог попасть к польским партизанам.

Акулина Мусимовна задумалась.

— Я вам снова то письмо на чувашском языке принес, Акулина Мусимовна, — продолжил Никон. — Посмотрите еще раз — может, его все-таки брат написал, а?

— Ну, дай-ка тогда. Пригляжусь…

Оказывается, не зря предупреждала сестра, что больной нельзя разговаривать долго. Рука, в которой Акулина Мусимовна держала письмо, заметно дрожала. Но старушка все равно несколько раз просмотрела письмо от начала до конца. Потом подняла глаза на Никона:

— Нет, не похоже, что он писал…

— Совсем не похоже? — чувствуя, что надежды рушатся, тихо спросил Никон.

— Нет, это не Васина рука. Да и… писали-то к отцу, а наш отец умер, когда мы с Васей совсем маленькими были. Нас дедушка с бабушкой вырастили… Так и расскажи своим товарищам. Не может такого быть, чтобы Вася ни разу не проговорился, что ходил в партизанах…

Мать Никона, выйдя из больницы, сразу пошла на работу, в свое ателье. Никон же сел в автобус и сошел на остановке, которая была как раз перед домом Акулины Мусимовны. Он решил дать ее курам крупы сейчас же, чтобы потом не бегать еще раз. Заскочив в чулан за крупой, он оставил дверь открытой, и, когда выходил обратно, курица и петух уже забрались в сени. Курица, отчаянно закудахтав, взлетела и села на полку, прибитую к дощатой стенке чулана. Никон махнул рукой, чтобы спугнуть ее, — та и не подумала податься в открытую настежь дверь, а закудахтала еще отчаяннее и, громко хлопая крыльями, исчезла на чердаке. Никон решил, что она, успокоившись, спрыгнет оттуда сама, вышел во двор и насыпал остальным курам крупы. Но беглянка, продолжая кудахтать, забилась, видно, в самый дальний угол чердака. Никону ничего не оставалось, как самому подняться туда по приставной лестнице.

На чердаке было темно, пахло пылью. Никон осторожно двинулся вперед и вдруг, споткнувшись обо что-то, упал на вытянутые вперед руки. Перепуганная насмерть курица перелетела через него и скрылась в светлом проеме сеней. Наглотавшись пыли, Никон чихнул. Глаза начали привыкать к темноте, и Никон, потирая ушибленное место и ругая вслух непутевую курицу, присел на ящик. Нет, оказывается, это не ящик, а сундучок, и притом незапертый. Никон откинул металлическую петлю и, зная, что поступает нехорошо, начал осторожно приподнимать крышку. И… тут же грохнул ее обратно, а сам отшатнулся испуганно в сторону… Лишь приподнял он крышку, как вдруг где-то зазвенел звонок. Случись такое месяц назад, Никон сломя голову бросился бы вниз с чердака, но за это время он успел поучаствовать в операции «Сломанная трубка», и напугать его теперь было не так-то просто. Да и в сундучке он увидел очень интересное для себя — книги.

Никон снова приподнял крышку сундука — снова зазвенел звонок. Но на этот раз Никон не захлопнул крышку, а откинул ее вверх до упора. Звон прекратился. «Сундучок-то с секретом», — подумал Никон. Он принялся осматривать его содержимое. Не спеша, рассматривая так и этак, он выложил на подвернувшуюся доску пожелтевшие от времени книги, толстые тетради в дерматиновых переплетах, аккуратно сложенные номера газеты «Хыпар»[1]. На дне сундучка лежали круглый старинный репродуктор, моток мягкой проволоки и плоская, похожая на пенал, коробка. Самым последним в руки попал сверток, тщательно завернутый в тонкую, но прочную бумагу. Никон развернул его, и в руках у него оказалась матросская бескозырка! Никон, удивляясь все больше, поднес ее к щели в крыше, сквозь которую сочился свет. Бескозырка была старая, потертая. На концах ленточек нарисованы якорьки, а на ободке впереди четкие золотые буквы: «АВРОРА», Никон открыл рот от удивления. Неужели брат Акулины Мусимовны служил на прославленном крейсере?!