…Все произошло совершенно внезапно…

Позднее Владимир нещадно ругал себя за то, что его занесло тогда в штаб эскадрильи. Но с другой стороны, зачеты по матчасти он уже сдал, и на аэродроме ему делать было нечего. Потому что к полетам его еще не допустили. И хотя он и ругал себя всякими разными словами, вспоминая это роковое утро, в другом месте он оказаться, попросту не мог. Потому что надо было готовиться к зачету по технике пилотирования, для чего зайти в секретку и получить 'Наставление по производству полетов'.

Вот почему вместо того, чтобы помогать механикам обслуживать мотор или зубрить расположение приборов в кабине 'ишака', он, на свою беду, оказался в штабе.

И нарвался…

– Товарищ младший лейтенант! Почему не приветствуете командира, как положено? – услышал Владимир за своей спиной начальственный окрик. Повернувшись, он увидел знакомые бесцветные глаза, холеные бакенбарды и тонкие усики старшего лейтенанта Ледневича. – В чем дело? Вы что устав позабыли?

– У меня же нет глаз на затылке, – сказал Владимир. И прикусил язык, но было уже поздно…

– Как отвечаете старшему по званию? – заорал, заводясь с пол оборота, Ледневич. – Под арест захотели?

– Какой еще арест? Ты что, белены объелся? – не сдержался Владимир.

– Вы мне не тыкайте, товарищ младший летчик! Я адъютант эскадрильи! – визжал Ледневич. – Как вы смеете так разговаривать с начальником! Я вас проучу! Это вам не авиашкола!

– Извините, товарищ а д ъ ю т а н т, я вас не заметил. И попрошу на меня не орать, – как можно спокойнее сказал Владимир.

Как ни странно, тон Ледневич понизил. Но слова его были пропитаны ненавистью:

– Как адъютант эскадрильи, я отстраняю вас от полетов! За нарушение устава Красной Армии! На неделю… Вы будете назначены дежурным по старту… Я немедленно подаю рапорт комэска! Решение о вашей дальнейшей судьбе будет принимать он… – Ледневич злобно прищурился. – И поверьте, я вам не завидую!

С этими словами он повернулся и направился в кабинет комэска.

Владимир обреченно посмотрел ему вслед и с тоской подумал о том, что к самостоятельным вылетам его теперь допустят очень и очень не скоро.

Когда по прибытии в полк Владимир Пономарев был направлен для прохождения службы в первую эскадрилью и узнал, что старший лейтенант Ледневич в этой эскадрилье служит адъютантом, в его душе шевельнулось недоброе предчувствие. Но ничего поделать было уже нельзя.

Эдуарда Ледневича он знал давно. Они вместе учились в восьмой Одесской авиашколе пилотов. Ледневич был старше на один курс и выпустился на полгода раньше Владимира, в мае тридцать восьмого. Учился он неплохо, подход к начальству находить умел и при выпуске получил по два кубаря на каждую петлицу, а не по одному, как многие другие.

Позднее ему рассказали, что лейтенант Ледневич и в эскадрилье быстро сумел найти общий язык с начальством – комэска капитаном Куцепаловым и его закадычным дружком и заместителем старшим лейтенантом Иванищевым.

Рыбак рыбака видит издалека. Куцепалов делил спирт, отпускаемый на обслуживание матчасти, далеко не в равных долях. И бóльшую из них оставлял себе, чтобы потом употребить в компании своего земляка и собутыльника Иванищева.

Прибыв в эскадрилью, Ледневич сразу смекнул, что к чему. Сначала он подольстился к заму, а затем и к самому комэска. Так что вскоре был допущен в их теплую компанию, и стал выполнять обязанности штатного мальчика на побегушках

Когда Куцепалов пошел на повышение, а это сейчас происходило пугающе быстро, Иванищев был назначен на его место, а Ледневич стал адъютантом эскадрильи. При этом с подачи Куцепалова и тот, и другой незамедлительно получили очередные воинские звания. Иванищев стал капитаном, а Ледневич – старшим лейтенантом.

Владимир не сошелся характером с ним еще в авиашколе. Впрочем, это было совершенно нереально, настолько они были разными.

В отличие от высокого, светловолосого и белоглазого 'чухонца', как метко прозвали Эдуарда Ледневича в авиашколе однокашники, Владимир Пономарев был плотным шатеном среднего роста с карими глазами.

Ледневич по документам числился украинцем, но больше смахивал на прибалта. Во всех анкетах он указывал национальность матери, которая действительно была украинкой. А вот о том, что его отец, сгинувший где-то еще в гражданскую, был поляком с большой примесью еврейской крови, как это довольно часто бывает в Малороссии, Ледневич благоразумно помалкивал, ссылаясь на отсутствие каких-либо сведений.

Владимир Пономарев тоже рос без отца, но это, пожалуй, было единственным, чем походили их судьбы друг на друга.

Один родился в столице, окончил десять классов и два курса Московского института кооперативной торговли. Другой – сибиряк, за спиной у которого – семилетка, школа фабрично-заводского ученичества и слесарный верстак в железнодорожном депо. У одного ухватки проныры-приказчика. Другой – скромный, рабочий парень с заводской окраины.

Эдуард Ледневич придавал огромное значение своей внешности, считая себя записным сердцеедом. Что, впрочем, было недалеко от истины. Потому что глупые девчонки во все времена отчего-то чаще влюбляются, именно, в таких, как он. Высоких, голубоглазых и эгоистичных красавцев. И летят как мотыльки на огонь, чтобы сгореть.

По словам самого Ледневича на его счету было больше разбитых сердец, чем звезд на небе. Он, вообще, редко упускал случай похвастаться в курилке очередной реальной или выдуманной победой.

Владимир Пономарев к девушкам относился совершенно по-другому. И своего отношения к россказням Ледневича никогда не скрывал. Так что схлестнулись они однажды не на шутку.

Потому что этот подонок посмел упомянуть ее чистое имя!

Хорошо, что товарищи удержали тогда Владимира. Спасибо им, потому что изуродовал бы он тогда 'чухонцу' его ненавистное холеное лицо. И не видать бы тогда Владимиру заветных крылышек на рукаве. Слишком людно было вокруг. Зато однажды, в увольнительной, повстречались они в городском парке почти наедине.

Впрочем, Владимир был не один, а с друзьями-однокашниками – Витькой Поповым, Колькой Дьяконовым и Лехой Маковкиным. Но это были свои в доску, на сто рядов проверенные, ребята. Уйти 'чухонцу' они не дали, хотя сами в дело ввязываться и не стали, предоставив Владимиру возможность самостоятельно с ним разобраться.

Ледневич здорово струхнул, когда его обступили четыре крепыша на темной аллее. А когда понял, что Владимир хочет драться один на один, слегка обнаглел, рассчитывая на свой рост, длинные руки и атлетическую подготовку. Впрочем, это ему не помогло.

Ох, как хотелось тогда Владимиру размазать нос по шляхетской физиономии! Однако контроля над собой он не потерял и бил сильно, но аккуратно, как на ринге. И только по корпусу. Через несколько минут Ледневич уже корчился в пыли. Пинать его не стали, хотя и здорово подмывало. А, уходя, предупредили, что если он, не дай Бог, настучит начальству о происшедшем, в следующий раз его точно не пожалеют.

Ледневич стучать не стал. Но с тех пор в курилку заглядывал редко. А когда заглядывал, то уже помалкивал. Ребята думали – поумнел. А он просто затаился. И вот теперь мстит, как только может. Потому что власть появилась.

До последнего времени Владимиру как-то удавалось избегать открытых стычек со своим недругом. Но, ясное дело, долго это продолжаться не могло…

Как и следовало ожидать, комэска полностью поддержал своего прихлебателя. Более того, еще и от себя лично добавил. И превратился младший лейтенант Пономарев в 'вечного' дежурного…

Минула неделя, за ней другая, третья, а Владимир так и бегал вдоль старта с флажками, как гусь с подрезанными крыльями по хозяйскому двору. А в небо – ни-ни.

Летчики его уже не подкалывали. То ли привыкли, то ли жалели по-своему.

Когда из полка прилетел связной У-2, Владимир, как и положено, стоял на старте. Увидев вылезающего из самолета военкома полка, он вдруг понял, что это его единственный шанс вернуться в небо.