Какою, например, опасностью грозили Российской державе статьи директора Института путей сообщения профессора Герсеванова по техническому образованию, воспрещенные к печатанию в половине девяностых годов? Или репортерские отчеты об имеющем быть концерте в пользу общества вспомоществования благородным девицам? Или известия о прибытии и пребывании в С.-Петербурге бывшего харьковского губернатора князя И. М. Оболенского?
Наряду с такими, вызывающими недоумение, случаями распространительного толкования статьи 140 можно отметить и случаи, вызывающие скорбное чувство за те немногие предметы непререкаемой народной славы и гордости, о которых, однако, воспрещалось говорить. Достаточно указать на запрещение не только обсуждать определение святейшего Синода о духовной каре, постигшей графа Л. Н. Толстого, в то время, как на него сыпалась печатная брань и прямые проклятия, но даже говорить о пятидесятилетнем литературном юбилее "великого писателя земли русской", в связи с обязательством соблюдать особую осторожность в случае его смерти, причем, однако, было великодушно не встречено препятствий к статьям о его литературных произведениях...
К такому распространительному толкованию статьи 140 присоединяются и случаи явного нарушения закона, обеспечивающего публичность судебных заседаний и тесно связанную с нею гласность их. Высочайше утвержденным 20 ноября 1864 г. мнением Государственного Совета и та и другая закреплены по всем делам, по которым, согласно Судебным уставам, двери заседания не подлежат закрытию. Обсуждая весьма редкие, но необходимые случаи закрытия дверей, Государственный Совет нашел, что соединенная с публичностью возможность широкого оглашения всех подробностей дела изустно и в печати побуждает свидетелей и участвующих в деле лиц воздерживаться от лжи и не скрывать истины, а судей живее чувствовать святость своего призвания, быть внимательными и строго соблюдать предписанные законом правила; на публичность и связанную с нею гласность всякий невинно привлеченный может рассчитывать, как на средства оправдания и смытая пятна незаслуженного обвинения; она же составляет главное оружие в руках справедливого обвинителя.
В 1886 году случаи и поводы закрытия дверей были очень расширены; мера эта, принимаемая по постановлениям судов и по распоряжениям министра юстиции, в сущности, перестала носить характер чрезвычайной - и в таком объеме перешла в законодательную работу, ныне внесенную в Государственный Совет и предлагающую вместо желательного ремонта Судебных уставов их нежелательную и ничем не вызываемую коренную перестройку. Благодаря такому расширению случаев непубличности, суды получили право закрывать двери заседания, то есть устранять публичность и гласность в делах, где есть обстоятельства, касающиеся таких распоряжений или действий высших мест и лиц в государстве, публичное рассмотрение которых может быть несогласно с достоинством государственной власти. Ввиду крайней растяжимости последнего понятия, стали, к прискорбию, возможны случаи поспешной готовности к устранению публичности.
В 1898 году Сенат должен был даже разъяснить одному из судов, что ссылки на всеподданнейший доклад министра внутренних дел, высочайше утвержденный, своевременно опубликованный и помещенный в Полном собрании законов, отнюдь не могут считаться нарушающими достоинство государственной власти и влекущими за собою закрытие дверей заседания. Таким образом, гласность судебных заседаний введена в весьма тесные рамки и затем всё, что в эти рамки не втиснуто, должно бы делаться, согласно закону, достоянием печати, а чрез нее и всего общества. Но, в действительности, при широком и не основанном на ее точном смысле толковании и применении статьи 140 и эта ограниченная гласность подвергается постоянным и совершенно произвольным урезкам. Цензурное ведомство накладывает печать молчания на отчеты по гражданским и уголовным делам, очевидно руководясь соображениями местного и личного, а не общегосударственного свойства.
Так, например, запрещено было печатать отчет по процессу княгини Щербатовой с ее управляющим Ольховским и по делу липецкого уездного предводителя дворянства Кожина и Тамбовского металлургического общества с крестьянами; запрещены в последние годы отчеты и сведения о делах Рогачевского в Харькове, Сосны и Эрна в С.-Петербурге, о процессе Тальмы, несмотря даже на то, что он, после оставления без уважения его ходатайства о возобновлении дела, был все-таки помилован, и др.
Ярким примером такого злоупотребления статьею 140 по отношению к делам, разбирающимся в высшем суде империи, служит дело казанского полицеймейстера Панфилова, обвиняемого в превышении власти, имевшем важные последствия и выразившемся в принуждении трех девушек купеческого и мещанского сословия, угрозою выдать им "желтый билет", подчиниться гинекологическому освидетельствованию, причем несчастные должны были, в обществе проституток, подвергнуться оскорбительному осмотру, и все три оказались целомудренными. Когда, после больших пререканий и затруднений, дело дошло до Сената, где оно должно было слушаться при открытых дверях, последовало распоряжение, на основании статьи 140, о запрещении печатать отчет об этом процессе, и, таким образом, спасительный урок необходимости осторожного обращения полицейской власти с честью женщины дан был лишь той крайне немногочисленной публике, которую вмещает небольшая зала апелляционных заседаний Сената, а общество ничего не узнало по столь близко касающемуся его вопросу.
Статья 1038 Уложения о наказаниях и пункт 2 статьи 305 нового Уголовного уложения говорят о наказуемом нарушении правил о печатании судебных отчетов. Но это нарушение может выразиться двояко: или в напечатании того, что, согласно Судебным уставам, печатать нельзя или же в лишенном законного основания преграждении гласного обсуждения публично рассмотренного дела.
Второго рода нарушение и совершается под флагом статьи 140. Запрещая печатание отчетов и лишая тем невинного возможности быть оправданным всенародно, а не келейно, эта статья, в ее современном применении, дает лишь пищу злословию и злорадным догадкам и напоминает стих Горация: "Vexat censura columbas-dat veniacorvis" (Терзает цензор голубя - милует ворона - лат.) *.
* У Горация нет подобного текста. Неточная цитата из второй сатиры Ювенала.
Поэтому статья 140 в том виде, как она применялась доныне, не может и не должна существовать, если условием ее приложения, и притом строжайшим образом соблюдаемым, не будет поставлено точное соблюдение сделанных при издании ее указаний на вопросы государственной важности, признаваемой в чрезвычайных случаях не одним министром, а высшим правительством, причем каждый раз должно быть установлено, что оглашение вопроса угрожает вредом или опасностью для государства.
Представителем такого высшего правительства в Германской империи является имперский канцлер, который, по 15 закона 7 мая 1874 г., во время опасности войны и в военное время, может, объявив о том во всеобщее сведение, воспретить обнародование известий о передвижениях войск и о средствах обороны. У нас нет, к сожалению, имперского канцлера, и его могло бы заменить лишь высшее государственное коллегиальное учреждение, то есть при настоящем государственном устройстве - Комитет министров. Область вопросов, подводимых под статью закона, который заменил бы собою статью 140, должна быть ограничена самыми точными указаниями, не допускающими распространительного толкования.
По мнению 78 литераторов, - авторов записки 1895 года о нуждах печати, - к обстоятельствам, не подлежащим, в течение известного времени, оглашению, должны относиться план мобилизации, оборонительные предположения и тайные дипломатические переговоры. Сюда же, по-видимому, надо отнести: предполагаемое заключение внутреннего или внешнего займа, переговоры с банкирскими синдикатами, принятие финансовых мер, преждевременное оглашение которых может вызвать в обществе панику, и т. п.
Вне этих вопросов - военно-морского, дипломатического и финансового свойства - и притом в условиях общегосударственной важности, чрезвычайности и опасности, решительно никакие другие не должны подлежать запрещению оглашения, которое притом всегда должно быть временным и, по возможности, на краткие сроки. Об этом тоже должно быть сказано в законе, который мог бы заменить собою статью 140. Нет сомнения, что обусловленные таким образом вопросы будут возникать крайне редко и лишь в тех случаях, когда нескромность чинов того или другого ведомства, могущих забыть о чувстве долга по отношению к отечеству и о нравственной ответственности своей пред ним, может угрожать действительным вредом, дав материал для печатного разглашения. Грозить строгими уголовными наказаниями за то или другое разглашение было бы нецелесообразным и, при практическом осуществлении угрозы, даже жестоким, так как оглашением вред уже был бы нанесен, а в действиях виновного трудно было бы найти элемент намерения причинить вред, необходимый, однако, для применения взысканий за государственную измену, и т. п.