Тогда уже Иоанн приступил к решительному делу.
Съехались в Москву епископы, бояре, воеводы. Великий князь известил их, что с прискорбием должен идти на Новгород ратью. Новгородцы изменили, и нет в них никакой правды, — ни во что считают московскую власть. Не знаю только, — говорил великий князь, — идти ли теперь или подождать зимы; теперь наступает время летнее, а земля у них многоводная — большия озера, великия реки, непроходимыя болота; прежние великие князья в такое время на них не ходили; а кто ходил, тот много людей потерял . Но оскорбление от Новгорода касалось не одного князя; его братья, его бояре чувствовали его на себе; вместе с неприязнью к великому князю соединилась давняя к Новгороду неприязнь Восточной и Северной Руси. Новгородцы, вечиики, крамольники возбуждали негодование в покорных властям москвичах и вообще великорусах, у которых уже угасли тогда древние вечевые начала под татарским игом. "Нельзя ожидать, — говорили ему, — не дадим королю собраться на помощь новгородцам". Итак, решили идти немедленно, и князь одного посла отправил в Новгород с розметной грамотой, объявляющей войну, а другого во Псков.
На Троицыной неделе, в пяток, прибыл во Псков дьяк московский, по имени Яков; рассказал все новгородские неправды против великого князя; извещал, что князь в понедельник на будущей неделе отошлет свои розметные грамоты в Новгород, и потребовал, чтоб и Псков также послал от себя в своих розметных грамотах объявление войны Великому Новгороду.
Великий князь, — говорил посол, — приказал вам сказать: — что у вас с Новгородом мир и крестное целование, то я буду пред Богом в том грехе, а вы крестную грамату отвергнете." — "Когда услышим, — отвечали псковичи, — что великий князь вступил в Новгородскую Землю, и мы вступим туда ратыо".
И послали подвойского Савву с розметными грамотами в Великий Новгород.
В это время явился посол и от Новгорода — приглашать псковичей против великого князя. Но способ посольства оскорбил псковичей, уже настроенных против Новгорода. Прислан был не боярин, а подвойский, без обычного поклона, без челобитья, не как к равному себе меньшому брату, а как к своему пригороду, — с одним вопросом: "врекаетесь ли пособить нам против великаго князя?" Псковичи думали так и сяк — и решились воевать против Новгорода.
Уже таинственное ожидание чего-то грозного смущало новгородское население. Не задолго перед тем посещал Великий Новгород преподобный Зосима, соловецкий отшельник. Он приходил жаловаться на боярских людей, которые не дозволяют инокам его обители ловить рыбу и ходатайствовал, чтоб монастырю подарили остров во владение, Марфа Борецкая, имевшая тогда влияние на дела, была против отдачи острова обители. Когда Зосима, хлопоча по своему делу, явился было к ней, она не пустила его к себе, Тогда преподобный, обратившись е ее дому, сказал: "Придут дни, когда живущие в дворе сем не оставят в нем следов своих, и затворятся двери дома сего, и двор их будет пуст". Однако, по ходатайству владыки и духовенства, вече согласилось на просьбу Зосимы, — подарило остров монастырю и дало Зосиме грамоту на владение от всего Великого Новгорода. Тогда и Марфа одумалась, — не стала больше противиться и пригласила преподобного к себе па пир. Зосима не помянул ее прежней суровости и пришел. Марфа с почестьми приняла его и посадила за столом на почетное место. Вдруг, среди пира, преподобный задрожал, устремил глаза, исполненные ужаса, па сидевших за столом бояр и заплакал, но не сказал ничего. До конца пира он ничего не ел, ничего не говорил и был печален. — "Чего ты ужаснулся, сидя за столом? Что ты видел и отчего заплакал? " спросил его потом благочестивый Памфил, один из бояр, после сам удалившийся из разоренного отечества в Соловецкую обитель, — "Я видел, — сказал Зосима, — бояр, что сидели за столом: на них голов не было! " Это были те самые четыре боярина, которым потом московский великий князь отрубил головы в Русе. Новгородец происхождением и душой, преподобный Зосима заранее плакал о грядущей судьбе своего отечества, предвидя пророческим даром, что скоро падет сила его, затмится слава его и дети его пойдут умирать невольниками на чужой земле.
Предзнаменования следовали одно за другим. Буря сломила крест на св. Софии; на гробах двух новгородских архиепископов, почивающих в мартириевской паперти у св. Софии, увидели кровь; у хутынского Спаса зазвонили сами собой колокола; в женском монастыре Евфимии в церкви па иконе Богородицы из очей покатились слезы, как струя; заметили слезы и на иконе св. Николы Чудотворна в Никитиной улице; а на Федоровой улице полилась вода с ветвей и с вершины топольцев (ветл) и это были как будто слезы.
Что-то зловещее носилось над Великим Новгородом.
31-го мая 1471 года великий князь отрядил рать свою под начальством Василия Федоровича Образца и Бориса Матвеевича Тютчева на Двину, чтоб захватить главнейшие новгородские колонии. К великокняжескому ополчению должен был пристать подручник московского государя —- устюжский князь Василий Федорович. Подожгли тогда на новгородцев и Вятку, где тлилась давняя неприязнь к бывшей метрополии, и вятчане послали свое ополчение. Пристала к великому князю и Вологда, пригород новгородский. Давно уже недовольна была она управлением Великого Новгорода. Как Торжок, она имела всегда партию, котовую перейти на сторону великого князя, особенно когда в распре с Новгородом счастье склонялось не к последнему. Новгородцы отправили защищать .Заволочье потомка низложенных суздальских князей — Василия Шуйского-Гребенку.
Через шесть дней после первой рати, июня 6-го, отправилась из Москвы другая рать, в двенадцать тысяч. Предводительствовали князь Данило Дмитриевич Холмский, да боярин Федор Давидович. Они должны были идти к Русе, оттуда обойти Ильмень и стать позади Новгорода. Снова через шесть дней после того - июня 13-го, отправлен был третий отряд, под начальством князя Василия Ивановича Оболенского-Стриги; много было в нем русских ратников; к ним придали еще и татар, подручных великому князю татарских царевичей Даньяров. Этот отряд послан на Волочок и должен был пройти побережье реки Меты. Всем дано приказание — жечь без пощады новгородские пригороды и селения: положить пусту землю, через которую будет лежать путь, — убивать без разбора и сострадания и малых, и старых, и загонять в плен людей. Во Псков был послан приказ выходить в новгородскую волость. Другой посол отправился к тверскому князю требовать, чтобы тверская рать была послана к Торжку на соединение с главной ратью московской. Таким образом, передовые отряды должны были опустошить Новгородскую Землю, прежде чем главное войско пойдет за ними к центру этой земли, к Великому Новгороду.
Великий князь отправил отряды один за другим, а потом и сам со своими родственниками и подручными князьями стал собираться. Управлять Москвой оставил он своего сына Ивана и брата Андрея; с ним должны были идти другие братья — Юрий и Борис, двоюродный брат Михаил Андреевич, много служебных князей, переставших уже дорожить своей независимостью в теплом углу под московским крылом, бояре и воеводы, и дети боярские, и татары касимовские с их царем Дамианом Касимовичем, и татары мещерские: иноплеменные поселенцы Русской Земли, они платили теперь верной службой московскому самовластию за раболепство ханам предков московского го-судаоя. Сборным местом был назначен Волок-Ламский.
Наступил день отъезда из Москвы. Иван Васильевич с обыкновенным невозмутимо-спокойным и благочестивым лицом посещал один за другим московские кремлевские соборы и молился усердно образу Владимирской Богородицы в Успенской церкви, молился перед гробами московских святителей, митрополитов, благословлявших всегда его предков на поражение удельной свободы; молился он в церкви архистратига Михаила, — прося предводителя сил бесплотных невидимо помогать ему; просил заступления святых, ознаменовавших свое земное житие воинской храбростью: Димитрия Солунского, Георгия Храброго, всегда покровительствующих воинам в бранях; припадал к гробам прародителей, начиная от Ивана Калиты до отца своего, Василия. Все они воевали против Новгорода. Теперь их потомок шел кончить дело, которого не суждено было окончить дедам.