Ободренный этими успехами соотечественников, Владимир полоцкий опять пробудился. Ливы уже стали склоняться перед своей судьбой, и многие волей-неволей, как и враги их, латыши, вступали в ополчение против русских по воле немцев; но эсты призывали полоцкого князя освободить их от немцев, указывая на возможность овладеть Ригой, а сами вызывались отбивать ливов и латышей и запереть дюнаминдскую гавань. Владимир призывал к ополчению русских и литовцев против латинства, но смерть, по сказанию немецких историков, поразила его скоропостижно в ту самую минуту, как он, готовясь идти в поход против рыцарей, садился в лодку. Его войско рассеялось.

Владимир псковский продолжал дело войны с немцами и возбуждал эстов. Со своей стороны, немцы видели против себя уже важный заговор русских; собирали подати, ополчали туземцев; население Ливонии разделилось: новокрещенцы были за немцев, язычники искали освобождения в помощи русских. Немцы укрепили Оденпе и засели в нем; а между тем, в конце 1217 и начале 1218 г. шайка туземцев, латышей и ливов, настроенная немцами, под предводительством немецких ватажков, пустилась делать пакости по новгородской волости. Им помогало то, что жители не ожидали беды. Пришли святки; поселяне пили-гуляли; а враги наскакивали врасплох на веселые села, истребляли их; много перебили и народа, и скота, и лошадей; много увели пленников, особенно женщин. Новгородцы выслали войско, агенты их бегали по Эстонской Земле, заохочивая туземцев к свержению немецкого ига, — призывали собираться в русское ополчение. Народное чувство поднялось. Прибывали в новгородское войско не только язычники из Гаррии, Саккалы, острова Эзеля, спешившие сразиться за спасение своих богов, но и христиане православные, и даже принявшие латинство — с надеждой прогнать иноплеменников и доставить отечеству независимость. Войско русское простиралось, — по сказанию летописца, — до 20-ти тысяч. Предводительствовал им князь Владимир. Это ополчение осадило Оденпе и держало в осаде город семнадцать дней, а в то самое время отряды русских расходились по краю, истребляли и брали в плен всех, кто отзывался за немца. Сам магистр ордена, Волквин, с братом епископа, зятем Владимира псковского, пошли на выручку осажденному городу. Но русские силы были значительнее немецких; немцы сразились, потеряли несколько человек рыцарей, должны были отступить, и заперлись в городе. Но там уже свирепствовал голод. Немцы принуждены были питаться лошадьми, которые падали от недостатка корма, по выражению летописца, отгрызая друг у друга хвосты. Но и в русском лагере также сделался недостаток съестного. И потому на третий день после того, как магистр заперся в Оденпе, оба неприятеля вступили в переговоры. Немцы сдали город и выговорили себе спокойный возврат. Брат епископа Теодорих, зять Владимира, по известию летописца, приглашен им в Псков для утверждения мира, но новгородцы увели его, как пленника.

Победа эта возбудила эстов к восстанию: составилось ополчение; отправили просить помощи у новгородцев и псковичей. Новгородцы обещали немедленно прислать им свежего войска, а Владимир побуждал туземцев сопротивляться немцам всеми силами, пока подоспеют русские; и действительно, эсты разных провинций стекались в ополчение под начальство Лабита, старейшины в Саккале, ветви эстонского народа, но не дождались русских. Немцы, — с помощью латышей, которых старой ненавистью к эстам и ливам они продолжали пользоваться, — разбили наголову эстонское ополчение, напрасно ожидавшее русских. Туземцы покорились. Но скоро явились русские агенты, извещали, что Владимир с новгородцами вступает в Ливонию. Опять поднялись усмиренные. Немцы призывали из-за границы новых воинов креста. Датский король тоже прислал войско, ибо Дания успела захватить часть Гаррии, где также вспыхнуло тогда восстание. Епископ Альберт обещал отпущение грехов всем, кто пойдет воевать против язычников и их помощников русских. Рыцари двинулись в Гаррию к Ревелю, чтоб утушить мятеж, и близ Феллина поймали новгородских или псковских эмиссаров, восстановлявших народ. На расспросы немцев, те сказали, что Владимир с псковичами и новгородцы с Всеволодом Мстиславичем вступили в Уггенонс. Это заставило немцев поворотить направо, навстречу русским. Они встретились с ними тогда, когда русские перешли через реку Эмайокки. Теэумцам Ливонии приходилось драться между собой; с русскими были эсты, с немцами ливы и латыши. В войске немецком туземцы сражались пешие, немцы верхами. Русские не успели установиться в боевой порядок, были сбиты и отступали; немцы отняли стяг новгородского князя, преследовали русских, но не могли догнать, потому что туземцы, составлявшие значительную часть немецкого войска, были, как сказано, пешие.

Псковичи и новгородцы достигли какой-то небольшой реки, переправились через нее и там устроились опять. Владимир возбуждал храбрость уговорами; били в бубны, играли на трубах.

Немцы дошли до реки, целый день стояли, как будто размышляя, что и как им делать, покушались было пуститься через реку, да новгородцы и псковичи, хорошие стрелки, метко попадали в них, как только те приближались к реке. Латыши и ливы стали расходиться. Когда уже остались только одни рыцари, которых число летописец уменьшает до двухсот, прибавляя, что даже из этих сто уклонились от битвы, тогда Владимир приказал русским переходить; но и незначительного числа стерегущих переправу немцев было достаточно, чтоб не пропустить русских: так были немцы храбры, — по уверению их историка. Русских же, если верить тому же летописцу, погибло до 500 человек; и русские, ничего не сделавши, отступили восвояси.

Между тем, не знавшие о таком отступлении взбунтованные эсты бродили партиями и разоряли церкви, убивали христиан, сожигали хлеб на полях и особенно жестоко истязали духовных. Сын Владимира, Ярослав, с другим отрядом новгородцев и псковичей, направился к Кеси (Вендену). Этот отряд не знал, как видно, об отступлении Владимира. Посражавшись день целый с рыцарями под Кесыо, Ярослав отошел, перешел Гойву (Аа) и подвигался на соединение с отцом, а на пути наносил опустошения Идумейской провинции, истребляя все христианское и немецкое. Немцы погнались за ним, в Трендене собрали ополчение и преследовали русских до реки Рауны. Ярослав, догадываясь, что немцы оставили Кес без сильной защиты, опять быстро перешел через Гойву и опять подошел к Кеси; а между тем, к нему собирались толпы гаррийцев и эзельцев. Но Ярослав ошибся, — немцы не оставили Кеси: из города они искусно поражали русских метательными камнями, а русские в этом роде войны не отличались. Ярослав должен был оставить осаду и предлагал мир. Немцы не согласились; немцы знали, что русские принуждены будут во всяком случае выступать из Ливонии, как только услышат, что толпа латышей уже пустилась опустошать Псковскую область. Действительно, как только Ярослав отступил от Кеси, к нему дошла весть, что Псков в опасности, и он поспешно оставил Ливонию. Из наших летописей мы видим, что в этой осаде был и новгородсклий князь Всеволод Мстис-лавич; новгородцы стояли под городом две недели, не взяли города, но ушли здоровы. Неизвестно, был ли то один и тот же поход, описываемый Генрихом, или может быть Новгородская летопись рассказывает о другой осаде той же Кеси, особо от той, которая предпринята Ярославом; а может быть, Генрих приписал два похода одному и тому же лицу, так что первый приступ принадлежит Ярославу после того, как Ярослав покинул осаду и ушел за Гойву. Во всяком случае русские не помогли делу несчастных эстов, которых сами же взбунтовали. Латыши из Кукеноиса, под начальством Мелюке и Варгриббе, подобрав к себе других латышей, преданных рыцарям, опустошали окрестности Пскова, сожигали поля и деревни, убивали мужчин, а женщин уводили в плен. Тогда, в отместку, псковичи ворвались в Латышскую Землю и заплатили латышам тем же.

Немецкий летописец говорит, что после того псковичи заключили с немцами мир под Оденпе. Но Великий Новгород продолжал поддерживать язычников; и в 1222 г. опять явилось его ополчение в Ливонии. Начальствовал князь Всеволод Юрьевич; на помощь новгородцам прислал суздальский князь, отец Всеволода, другого сына, Святослава; вдобавок Новгород заключил союз с Литвой, условившись стоять взаимно против общих врагов. Немецкий летописец говорит, что русских тогда было тысяч двенадцать. Вместе с тем, русские тогда имели, со своей стороны, религиозное побуждение воевать против немцев. Немцы, насильно обращая к христианству язычников, точно также приневоливали принимать католичество крещеных в православную веру туземцев; этого мало, они насиловали и тех коренных русских поселенцев, которые водворились прежде в Ливонии. Папа Гонорий в 1222 г. повелевал ливонским судьям преследовать русских, которые, живучи в Ливонии, оказывали пренебрежение к латинскому обряду и увлекали к своей вере чудских неофитов. Это привлечение к православию из недавно принятого католичества случалось особенно тогда, когда представлялась охота нарушить брачный союз. Тогда неофиты обращались в православие и смело расторгали свои браки, полагая, что эти браки стали недействительны, как скоро принята другая вера. Папа обязывал ливонских судей принуждать силой самих русских поселенцев подчиниться римской Церкви. Таким образом, Новгород и Псков возбуждены были против немцев и оскорблением своей религии. Русские опустошали Латышскую Землю, истребляли принявшие латинскую веру поселения, свирепствовали две недели и таким образом подступили под Кес (Пертуев, Венден). Немцы, видя их многочисленность, сожгли сами близлежавший посад и заперлись в замке. Новгородцы не стали брать замка приступом, а повернули в сторону и продолжали жечь селения, церкви и хлебные запасы принявших католичество. Тут с ними соединились литовцы и, — по выражению летописца, — добавляли то зло, которого не успели наделать русские. Будучи язычниками, литовцы воевали особенно с большим зверством и бесчеловечием. Войска союзников, разбившись на отряды, повредили сами себе; несколько таких отрядов захвачено немцами врасплох: по своей малочисленности они не могли устоять и были разбиты. Распространился слух, что немцы готовят новые силы. Это заставило союзников повернуть в Уггеноис, и потом поворотиться в отечество. Литвины ушли в Псковскую Землю и, пробывши там месяц, возвращались домой; но на дороге, при переправе через Двину, немцы и латыши напали на них и потрепали. Летописец говорит, что, как бы в наказание за свирепство над христианами, князь новгородский впоследствии погиб от татар. Действительно, этот князь был тот самый, который погиб во Владимире-на-Клязьме, во время разрушения этого города Батыевым полчищем.