По новгородским волостям суд производили посадничьи и великокняжеские тиуны, в судебных избах, называемых одрина-ми; но таким же порядком, как в городе, выбирались приставы по одному с каждой стороны. Вероятно, существовали везде народные суды по местным обычаям, о которых до нас не дошло подробных известий, так как великие князья беспрестанно жаловались, что новгородцы отнимают у них княжщины (княжеские статьи дохода), то, вероятно, в большей части случаев великокняжеских тиунов и не было. Тиуны никак не были разбиратели дела. Даже после падения независимости, когда по Новгородской Земле управляли великокняжеские наместники и их тиуны, кроме них были еще судьи, разбиравшие дела, — пред наместником или тиуном,который на основании производившегося процесса оправлял и обвинял. Кроме судей, на суде были судные мужи — целовальники, имевшие то значение, как в самом Новгороде докладчики.

При судебном рассмотрении дел для доказательств служили грамоты, улики, послухи, свидетели и показания сторонних людей по расспросам. Псковская судная грамота показывает, что при спорах о праве владения, о займах, о покражах и вообще в делах, касающихся собственности, грамоты служили важнейшим доказательством. Правая грамота, т.е. решение суда в пользу одной их тяжущихся сторон, имела юридическую неприкосновенность: ни князь, ни посадник не имели права нарушить ее, лишь бы она сама не была фальшивая. По смыслу этой правой грамоты, тяжущиеся должны были урядиться между собою; могли они, однако, урядиться и не сообразно с приговором, лишь бы у них последовало обоюдное согласие: тогда составлялась рядная грамота, и она, как и правая, оканчивала все тяжебное дело. В ней полагалась пеня, которой подвергался тот, кто ее нарушит. Улики (долики), т.е. очевидные признаки и свидетельство послухов (знающих обстоятельства дела) служили как для решения гражданских исков, так и при обвинении в преступлениях. Послух не мог ссылаться на другого (а послуху на послуха не быть); не мог быть послухом в Новгороде псковитянин[91] также одерноватый или холоп; но позволялось быть послухом холопу, когда тяжба велась с холопом (а холоп на холопа послух). Если оба тяжущиеся ссылались на одного послуха, то показание послуха решало дело как бы голосом третейского судьи. В противном случае, если один из истцов отрицал послуха, то мог вызвать его на судебный поединок (поле, Божия правда) или заставить присягнуть (рота). Выгода предоставлялась в этом сдучае тяжущемуся, ибо вызывал он, а не послух, и если сам он был нездоров, или стар, или слишком молод против послуха, или принадлежал к духовному званию, то имел право поставить против него наймита. Послух должен был выходить на поединок сам лично, а ставить за себя другого ему не позволялось. Если судились женщины, то присуждалось поле женщине с женщиною, но уж тогда женщина никак не могла против соперницы назначить наймита. Впрочем, псковская грамота дозволяет при спорах о долгах нанимать наймитов обеим женщинам.

Вообще наблюдалось правило, как в Новгороде, так и во Пскове, чтоб боен, шел на бойца, а небоец на небойца. Поле и присяга (рота) вообще служили средством открытия истины, когда нельзя было се доискаться юридическим путем. Полем заведовали приставы, получавшие за то определенную плату с побежденного. По юридическому значению поля, оно не должно было оканчиваться убийством. Было достаточно, когда один другого повалит на землю; тогда победитель брал с побежденного свой иск и сверх того снимал с него доспех. Бились чаще всего дубинами; но из известий, относящихся к XVI веку, видно, что употреблялись короткие мечи, о двух остриях с отверстием посреди, куда вкладывалась рука, также топоры; сражающиеся надевали на себя кольчуги и латы. Поле присуждалось обыкновенно тогда, когда ответчик почему-либо признавал неверными письменные свидетельства, представленные истцом, или их недоставало, но были какие-нибудь данные, не дозволяющие признавать иска совершенно лишенным основания, или же когда ответчик не признавал свидетельства послуха и с ним вступал в поединок. Обыкновенно вызов в бой с истцом предоставлялся ответчику, и при этом он имел возможность выбирать что-нибудь для предложения: или поле, или крестное целование — роту. Если дело шло о вещи, то он клал эту вещь у креста и потому вошло в обычай выражение: у креста положить, т.е. предложить присягу (роту). Рота много раз была порицаема духовенством. Арихиспископ Ioaiiii III в начале XV века установил вместо целования креста, в делах о пропажах и покражах, ходить к иконе св. исповедника Гурия, Самона и Авива, которой приписывалась благодать открывать похитителей. Верование это возникло после какого-то знамения, бывшего 21 декабря 1410 года от этой иконы, по поводу похищенных церковных сосудов; похитители были обличены пред этою иконою. У стен св. Софии построена была маленькая церковь св. Гурия, Самона и Авива, и там-то, вероятно, сходились ротники. Священник служил литургию на просфоре, нарочно для того приготовленной, с изображением крестообразно расположенных четырех крестов. Три раза: первый — при входе в церковь, второй — пред иконою св. исподвеник, а третий — вынимая частицу из просфоры, читал он молитву св. исповедникам,сочиненную архиепископом. Кроме того, для узнания истины двум тяжущимся давали съесть хлебец с написанным на нем Божним именем. Кто съедал, тот тем показывал свою правоту; а кто был виновен, тот не решался съесть его; кто же отказывался идти к хлебцу вовсе, того признавали виновным без Божия и без мирского суда. Архиепископ учреждал такой способ прибегания к религии ради открытия преступлений и в то же время запрещал ходить на роту.

В поземельных спорах существовал обычай, приближающийся к роте: обычай ходить с иконою по меж спорной земле; этот обычай был равносилен полю; истец мог предлагать то или другое. Прошедший по меже с иконою оправдывался, если только судьи находили возможным допустить это. Во Пскове пособники не допускались; каждый должен был заботиться только о собственном деле; только за женщину, малолетнего, чернеца, черницу, старого и глухого могли явиться в суд пособники. По новгородской судной грамоте также запрещается ходить толпою в суд в качестве пособников для предупреждения навадки, но в каждой тяжбе было, как сказано, двое рассказчиков, которые, таким образом, были пособниками дела. Они были от конца или улицы, или сотни, или от ряду, куда тяжущиеся принадлежали. В Новгороде, кроме целования креста в значении роты, истец и ответчик пред начатием дела должны были целовать крест. Каждый должен был целовать крест сам за себя; но сын за мать, а муж за жену могли исполнить крестное целование, когда дело шло об имуществе, принадлежавшем такой особе женского пола. Сверх того, каждый вместо себя мог послать другого — "ответчика", т.е. доверенного. По отрывочности новгородской судной грамоты невозможно доискаться подробностей, которыми руководились при суде.

Замечательно, что новгородская судная грамота принимает меры, чтоб дело не затягивалось. Нельзя было запутывать тяжбы, примешивая к ней другие дела; надлежало окончить одно дело, а потом уже исследовать другое. Когда речь шла о земле и истец требовал поверки на месте, то, чтоб дело не затягивалось, выдавалась срочная грамота, определявшая время по разным пространствам: полагалось на сто верст три недели, и если срок протягива\ся долее, то дело проигрывалось. Вообще дела о землях не должны тянуться долее двух месяцев, а дело, которое могло рассмотреться внутри города, — не более одного месяца. Если один из тяжущихся являлся, другой медлил, то последний проигрывал дело. С другой стороны, докладчики, без которых не могло производиться дело, подвергались штрафу, когда не являлись в суд, а если не решали дела в определенное время, то истец мог обратиться к Великому Новгороду и взять от него приставов, которые уже судили самых докладчиков и при себе заставляли решать дело. Точно так же, если дело замедляли судьи, истец имел право брать от Великого Новгорода приставов на судей.