Конечно, он, наверняка, о ней подумал. И, может быть, именно поэтому пребывал в такой ярости в тот первый день. Встреча лицом к лицу с женщиной, так сильно напоминающей ту, которую он любил и потерял, должна была стать ужасным потрясением...

—Все в порядке, — солгала она. Она убрала руку с перил и продолжала подниматься по лестнице.

Поднялась на ступеньку, где ее ждал Костас. Она не могла понять выражение его глаз.

—Значит, мы так похожи? Фотини и я?

Его глаза засверкали. Возможно, ей не следовало спрашивать, необходимо уважать горе, которое он испытывал. Но она должна была знать.

Он покачал головой.

—Нет, — резко сказал он. — На первый взгляд есть кажущееся сходство, но различия гораздо сильнее.

Странно, но, узнав о том, что она уникальна и не выглядит как Фотини, Софи не успокоилась. Она полагала, что в глазах Костаса никто не мог сравниться с женщиной, которую он раньше любил.

Софи медленно сделала вдох и снова начала подниматься по лестнице, шагая рядом с ним. Чего она хотела? Чтобы он глядел на нее и видел свою жену? Чтобы реагировал на нее так же, как на Фотини? Как будто она была той женщиной, которую он любил?..

Нет! Конечно, нет.

—Мне не приходило в голову, что Элени так хорошо помнит, как выглядела ее мать, — сказала она. — Впрочем, я мало знаю о маленьких детях. Если прошел год с тех пор, как...

—Десять месяцев, — сказал он, когда они поднялись наверх. — Около десяти месяцев после катастрофы.

Софи прокляла собственный язык, когда услышала в его тоне сдерживаемый гнев. Ей захотелось потянуться к нему и...

И что? Облегчить его боль?

Ведь она едва могла сдержать свое собственное горе.

— В комнате Элени есть фотография ее матери, — сказал он, прерывая ее мысли. — Я поставил ее туда, когда Фотини умерла. Казалось, что она помогает Элени, когда та скучает по матери. Вот, пожалуйста. — Он отошел в сторону и указал на пару дверей. — Это твои апартаменты. Вещи уже распаковали. — С натянутой улыбкой он добавил: — Я оставлю тебя, чтобы ты смогла отдохнуть и устроиться на новом месте.

Потом он повернулся и ушел. Его движения казались скованными. Из-за того, что он был ею недоволен, или из-за боли, которую Костас до сих пор испытывал?

Да, но почему это так важно для Софи? Почему ей хочется побежать за ним и постараться его утешить? Впрочем, этого она не сделает. У нее было слишком много здравого смысла.

Остаток вечера Софи провела как в тумане. Она надеялась, что это из-за долгого полета. К тому времени, когда она приняла душ, переоделась и съела ужин, который, как настоял Костас, принесли к ней в комнату на подносе, она была в изнеможении.

Горничная поспешно вышла, пожелав ей спокойной ночи. И Софи даже рассмешило то, что ей пришло в голову, будто она окажется здесь наедине с Костасом. Она не понимала самого очевидного: в доме такого размера должен находиться персонал, занятый полный рабочий день.

Ее комната по размерам не уступала половине ее дома в Сиднее. А ванная! Настоящий кошмар для уборщицы — со всем этим сверкающим мрамором и огромными зеркалами на двух стенах.

Она накинула на плечи шаль и зашагала по толстому ковру к стеклянным дверям. Она только еще раз посмотрит на этот великолепный вид, а потом ляжет спать. Софи вышла на балкон.

Как тихо...

Софи вдохнула свежий ночной воздух. Подойдя к углу длинного балкона, она резко остановилась: чья-то темная фигура загородила ей дорогу.

—Разве ты не можешь заснуть, Софи?

Ей казалось, что его голос скользит по ее коже, как тяжелый шелк. И ей стало жарко.

Костас сунул руки в карманы. Вдохнув ее нежный аромат, он почувствовал, что они сжались в кулаки.

Он пришел сюда, чтобы подумать, чтобы собраться с силами, готовясь к очередному дню отчаянной надежды и невыразимого страха. Он начал находить утешение в безмолвной темноте.

А потом появилась она, лишив его самообладания...

Подобное искушение было пыткой. Ее тело могло привести его в восторг, но у него другая миссия: он должен был оберегать и защищать эту женщину, даже от самого себя.

—Я просто собиралась подышать свежим воздухом, — объяснила Софи, таким высоким и чувственным голосом, что он понял: она тоже чувствует ту силу, которая влечет их друг к другу.

Софи повернулась, словно собираясь уйти.

—Оставайся. Я не буду тебе мешать. Я как раз собирался уходить.

—Нет! Тебе незачем уходить. Это я не хочу мешать твоему уединению.

И снова она с трудом произносит слова, словно задыхается.

Ему вспомнилось, как мать предупреждала его сегодня утром: «Ее можно так легко обидеть, Коста. Обращайся с ней хорошо».

—Все в порядке, Софи. Я все равно собирался войти в дом и проверить, как дела у Элени.

Он прошел мимо нее — так близко, что почувствовал тепло ее тела. Вдохнул ее соблазнительный аромат и крепче сжал кулаки. Почувствовал, как напряглись его шея и плечи.

Не сводя глаз с двери в комнату Элени, которая находилась дальше, он продолжал идти.

—Наслаждайся покоем. Потом ложись спать и хорошенько выспись.

Перед завтрашним днем ей надо хорошенько отдохнуть.

Да, вот на чем ему нужно было сосредоточиться: на анализе крови, на возможностях для лечения Элени. На долгом обсуждении, которое у него завтра будет с врачами. На чем угодно, но только не на гибком теле Софи, теплом и соблазнительном, всего в нескольких метрах от него...

—Спокойной ночи, — еле слышно прошептала она, и он споткнулся.

Потом втянул голову в плечи и зашагал дальше.

Софи проснулась поздно утром. Голова была тяжелой — ночью ее мучили тревожные сны. К счастью для своего душевного покоя, она не могла их вспомнить. Но она подозревала, что в них фигурировала пара внимательных черных глаз.

Завтракала Софи в одиночестве, в солнечной маленькой гостиной. Еще одна горничная объяснила ей, что kyrios, хозяин, совещается с врачом своей дочери. После завтрака Софи воспользовалась возможностью получше осмотреть место, где она оказалась.

Балконные двери на этой стороне дома вели на широкую террасу, а оттуда — на безукоризненный газон. Она зашагала по газону, чувствуя, как ее лицо освещают теплые лучи солнца.

Внимание Софи привлек чей-то смех. Элени ехала на ярко-оранжевом трехколесном велосипеде по дорожке в конце сада. За ней шла молодая женщина, заботясь о том, чтобы девочка сохраняла равновесие.

Софи наблюдала за ними. Элени подняла глаза и увидела ее. Софи ощутила что-то вроде чувства вины. Как будто ей, сильной и здоровой, не следовало здесь находиться, когда такой маленький ребенок борется со своей страшной болезнью. Как будто это она окажется виноватой, если нельзя будет сделать пересадку...

Элени перестала смеяться и широко раскрыла глаза. Потом остановилась и поставила ноги по обе стороны велосипеда.

Она сказала с серьезным видом:

—Kalimera sas. — Доброе утро. — Kalimera, Eleni.

Девочка повеселела и наклонила голову набок, словно для того, чтобы лучше разглядеть свою новую, двоюродную тетю. Потом быстро заговорила по-гречески.

—Siga, parakalo, — с улыбкой сказала Софи. Медленно, пожалуйста. — Then katalaveno. — Я не понимаю.

Элени от удивления открыла рот. Девушка, которая стояла рядом с ней, наклонилась и объяснила, что Софи не понимает по-гречески.

—Я немного говорю по-гречески, — сказала Софи. — Но я давно на нем не разговаривала.

—К сожалению, Элени не говорит по-английски, — сказала девушка, которая представилась ее няней.

Элени слезла с велосипеда и зашагала прямо к Софи. Подойдя к ней, взяла ее за руку. Софи почувствовала прикосновение маленьких теплых пальчиков. Она взглянула в бледное, серьезное лицо и в темные глаза Элени, и почувствовала, что какой-то холодный узел, образовавшийся внутри нее, начал таять.