— Сердце девушки? — спросила Белла, сопровождая вопрос движением бровей. Лиззи кивнула.

— И та, кому оно принадлежит…

— Это вы, — предположила Белла.

— Нет. Я очень ясно вижу, что это вы.

Так свидание окончилось обоюдными комплиментами и неоднократными напоминаниями Беллы о том, что они с Лиззи — друзья, а также обещаниями, что она скоро опять приедет в эти места. После чего Лиззи вернулась на фабрику, а Белла побежала в маленькую деревенскую гостиницу, к своим спутникам.

— Вид у вас довольно серьезный, мисс Уилфер, — с первых же слов заметил ей секретарь.

— Я и настроена серьезно, — ответила мисс Уилфер.

Она могла сказать ему только то, что тайна Лиззи Хэксем не имеет никакой связи с тем страшным обвинением или же с его снятием. Ах, вот что еще! — сказала Белла. Она может сказать и еще об одном: Лиззи очень хочется поблагодарить неизвестного друга, приславшего ей бумагу о том, что обвинение снято. Ей действительно этого хочется? — спросил секретарь. Ах так, может быть, он имеет понятие, кто такой этот неизвестный друг? Он не имеет ни малейшего представления.

Они были на границе Оксфордшира — вот как далеко забрела бедная Бетти Хигден. Они должны были вернуться поездом, и так как станция была совсем рядом, его преподобие Фрэнк со своей супругой, Хлюп, Белла Уилфер и секретарь отправились туда пешком. Сельские тропинки в большинстве своем слишком узки для пятерых, и Белла с секретарем немножко отстали.

— Поверите ли, мистер Роксмит, — сказала Белла, — мне кажется, будто годы прошли с тех пор, как я вошла в комнатку Лиззи Хэксем.

— У нас был очень трудный день, — отвечал он, — и вы были сильно взволнованы на кладбище. Вы переутомились.

— Нет, я нисколько не устала. Я не сумела выразить то, что хочу сказать. Не то чтобы прошло очень много времени, я другое хотела сказать, но я чувствую, что за это время произошло очень многое — со мной, вы понимаете?

— И это к лучшему, я надеюсь?

— Надеюсь, что да, — ответила Белла.

— Вы озябли, я чувствую, что вы дрожите. Позвольте мне закутать вас этим пледом. Можно, я положу его вам на плечо, так, чтобы не измять вашего платья? Нет, так он слишком тяжел и слишком длинен. Позвольте, я переброшу другой конец через руку и понесу его, потому что вам уже нельзя будет взять меня под руку.

Оказалось, что все-таки можно. Как она ухитрилась сделать это, будучи так закутана, — господь ее знает, но она освободила руку — вот так — и просунула ее под локоть секретаря.

— У меня был долгий и интересный разговор с Лиззи, мистер Роксмит, и она от меня ничего не скрыла.

— Скрыть что-либо от вас было бы невозможно, — сказал секретарь.

— Удивительно, как это вышло, — сказала Белла, останавливаясь на месте и глядя на него, — вы мне говорите совершенно то же, что сказала она.

— Должно быть, потому, что я чувствую совершенно то же, что и она.

— То есть как, что вы этим хотите сказать, сэр? — спросила Белла, снова пускаясь в путь.

— Что если уж вы захотели войти к ней в доверие, да и к кому угодно, то вы этого непременно добьетесь.

Тут железная дорога хитро подмигнула зеленым глазом и широко открыла красный, и им пришлось пуститься бегом. Закутанной Белле было трудно бежать, и секретарю пришлось помогать ей. Когда она уселась напротив него в угол вагона, ее лицо разгорелось таким прелестным румянцем, что невозможно было оторвать от нее глаз, и хотя на восклицание Беллы: «Какие звезды, какая чудесная ночь!» — секретарь ответил: «Да!» — он, видимо, предпочитал созерцать звезды и ночь, глядя не в окно, а на ее милое оживленное личико.

О красивая леди, прелестная маленькая леди! Если б я был законным душеприказчиком Джонни, исполнителем его воли! Если б я имел право передать вам завещанное и взять с вас расписку! Нечто в этом роде, несомненно, примешивалось к реву паровоза, когда поезд трогался со станции и семафоры со всезнающим видом прищуривали зеленый глаз и открывали красный, готовясь пропустить вперед красивую леди.

— Значит, мисс Рен, — сказал Юджин Рэйберн, — я никак не уговорю вас одеть для меня куклу?

— Нет, — сердито ответила мисс Рен, — если вам нужна кукла, пойдите в лавку и купите себе.

— А моя очаровательная крестница, — жалобно произнес Рэйберн, — там, в Хартфордшире…

(«…Вральфордшире, хотели вы сказать», — мысленно перебила его мисс Рен.)

…будет поставлена на одну доску со всей остальной публикой и не извлечет никакой пользы из моего личного знакомства с Придворной швеей?

— Если вашей крестнице будет полезно узнать, — и хорош же у нее крестный папенька, нечего сказать! — отвечала мисс Рен, тыча в воздух иголкой по направлению к Рэйберну, — что Придворной швее известны все ваши повадки и все ваши фокусы, можете сообщить ей об этом по почте, с поклоном от меня.

Мисс Рен работала при свечке, а мистер Рэйберн, которому было и смешно и досадно, стоял рядом с ее скамеечкой, ровно ничего не делая, и смотрел, как она шьет. Непослушный ребенок мисс Рен забился в уголок, опасаясь пущей немилости, и являл самый жалкий вид, весь дрожа с перепоя.

— Ах ты гадкий мальчишка! — воскликнула мисс Рен, услышав, как он стучит зубами. — Хоть бы все они провалились тебе в глотку и стучали у тебя в желудке, будто играя в кости! Тьфу, дрянной мальчишка! Бэ-э, бэ-э, паршивая овца!

При каждом из этих упреков она гневно топала ногой, на что несчастный пьяница отвечал жалобным хныканьем.

— Действительно, плати за тебя пять шиллингов! — продолжала мисс Рен. — Как ты думаешь, сколько мне нужно работать, чтобы заработать пять шиллингов, бессовестный мальчишка? Не хнычь так, а то я запущу в тебя куклой! Платить за тебя пять шиллингов! Штраф — нечего сказать, хорошенькое дело! Да я бы лучше мусорщику дала пять шиллингов, чтобы вывез тебя на тележке для мусора!

— Нет, нет, не надо! — протестовало убогое создание.

— Он того и гляди разобьет сердце своей матери, этот мальчишка, — сказала мисс Рен, обращаясь к Юджину. — Уж лучше бы я его не растила. Ведь хитер как черт, а глуп как не знаю что. Поглядите-ка на него! Нечего сказать, приятное зрелище для родительских глаз!

И в самом деле, в своем хуже чем свинском виде (ибо свиньи, объедаясь и опиваясь, хоть жиреют от этого и делаются вкусней) он являл собой приятное зрелище для чьих угодно глаз.

— Пьянчуга, надоедливый мальчишка, — со всей строгостью отчитывала его мисс Рен, — никуда не годен, разве только на то, чтобы заспиртовать его и посадить в большую бутылку как пример для других таких же пьянчужек, — если он не считается со своей печенью, неужто он и с родной матерью считаться не будет?

— Да! Читаться, ох, не надо, не надо! — воскликнул предмет этих гневных увещаний.

— Все «не надо» да «не надо», — продолжала мисс Рен. — А на деле все надо и надо. Зачем ты пьешь?

— Я больше не буду. Право, не буду. Пожалуйста, не надо!

— Ну вот! — сказала мисс Рен, прикрыв глаза рукой. — Видеть тебя не могу. Ступай наверх, принеси мне мою шляпку и шаль. Будь хоть на что-нибудь годен, дрянной мальчишка, и уйди хоть на полминуты из комнаты, с глаз долой.

Повинуясь ей, старик зашлепал наверх, а Юджин увидел, что из-под пальцев маленькой швеи, прикрывавших ее глаза, проступили слезы. Ему стало жаль ее, но сочувствие было в нем все же не настолько сильно, чтобы он изменил своему обычному легкомыслию.

— Я иду в Итальянскую оперу, на примерку, — сказала мисс Рен, отнимая руку от глаз и язвительно усмехаясь, чтобы скрыть, что она плакала, — и прежде чем я уйду, хотела бы выпроводить вас, мистер Рэйберн. Во-первых, позвольте вам сказать раз навсегда, что ваши визиты ко мне совершенно бесполезны. От меня вы не получите того, что вам нужно, даже если принесете с собой щипцы и попробуете это вырвать силой.

— Вы так упрямитесь из-за кукольного платья для моей крестницы?

— Да! Такая уж я упрямая, — отвечала мисс Рен, вздернув подбородок. — И, разумеется, все это из-за платья, не стану врать я, а там как вам будет угодно. Убирайтесь-ка отсюда да выбросьте это из головы!