Мистер Боффин предложил миссис Лэмл проехать к его дому, всего на какую-нибудь сотню шагов далее.

— Мне бы не хотелось, мистер Боффин, если вы не очень на этом настаиваете. Вопрос настолько затруднительный и щекотливый, что было бы не совсем ловко говорить о нем у вас дома. Вам, должно быть, это кажется очень странным?

Мистер Боффин сказал, что нет, хотя подумал, что да.

— А все потому, что я слишком дорожу добрым мнением моих друзей и даже ради выполнения долга ни за что не хотела бы потерять его. Я спросила мужа, моего доротого Альфреда, должна ли я считать это своим долгом, и он ответил, что да. Жаль, что я не спросила его раньше. Это избавило бы меня от многих мучений.

(«Опять, что ли, на меня покушаются?» — подумал мистер Боффин, совсем сбитый с толку.)

— Альфред и послал меня к вам, мистер Боффин. Альфред сказал; «Не возвращайся домой, Софрония, пока не повидаешься с мистером Боффином и не расскажешь ему обо всем». Не сядете ли вы ко мне в карету?

Мистер Боффин ответил: «Почему же нет», — и уселся рядом с миссис Лэмл.

— Поезжайте куда-нибудь не торопясь, — сказала миссис Лэмл своему кучеру, — и чтобы колеса не гремели.

«Так и есть, опять на меня покушаются, — сказал мистер Боффин самому себе. — Что-то будет?»

Завтрак в доме мистера Боффина всегда проходил очень приятно, и за столом обычно хозяйничала Белла. Золотой Мусорщик выходил к завтраку с безоблачным лицом, словно начиная каждый новый день в своем природном здоровом духе, и только после первых часов бодрствования подпадал под разлагающее влияние богатства. В этот ранний час не трудно было поверить, что он ничуть не переменился. Однако с течением времени собирались тучи, н ясное утро омрачалось. Можно сказать, тени скупости и подозрительности удлинялись вместе с его собственной тенью, и мрак постепенно сгущался вокруг него.

Но вот, в одно утро, оставшееся всем надолго памятным, Золотой Мусорщик вышел к завтраку с лицом чернее ночи. Никогда еще не проявлялась так резко перемена в его характере. Его обращение с секретарем было настолько высокомерно и неуважительно, настолько полно недоверия, что молодой человек встал и вышел из-за стола в середине завтрака. Золотой Мусорщик проводил уходящего таким хитрым и злобным взглядом, что от одного этого Белла застыла бы в негодовании, даже если б он не погрозил исподтишка Роксмиту, затворявшему за собой дверь. Этот день, самый злосчастный изо всех дней в году, был первым после того, как мистер Боффин беседовал с миссис Лэмл в ее маленькой каретке.

Белла взглянула на миссис Боффин, стараясь по ее лицу угадать, чем объясняется такой бурный припадок гнева у ее мужа, но ничего не угадала. Печаль и тревогу — вот все, что она могла прочесть на лице миссис Боффин, наблюдавшей за ней самой. Когда они остались вдвоем, что случилось не ранее полдня, ибо мистер Боффин долго сидел в своем кресле, а по временам вскакивал с места и семенил взад и вперед по комнате, сжимая кулаки и что-то бормоча, испуганная Белла спросила миссис Боффин, что случилось, в чем дело?

— Мне запрещено говорить об этом с вами, дорогая моя Белла, я не могу вам сказать, — другого ответа она не добилась. И все же, всякий раз, когда Белла в недоумении и тревоге поднимала глаза на миссис Боффин, она видела, что та наблюдает за ней все с тем же выражением заботы и печали.

День для Беллы тянулся долго и тоскливо; она была подавлена чувством надвигающейся беды и терялась в догадках, почему миссис Боффин смотрит на нее так, как будто и она в этом виновата. Было уже далеко за полдень, когда слуга вошел к ней в комнату и доложил, что мистер Боффин просит ее пожаловать к нему.

Миссис Боффин уже сидела там на диване, а мистер Боффин расхаживал взад и вперед по комнате. Увидев Беллу, он остановился, подозвал ее кивком и взял под руку.

— Не тревожьтесь, милая, — сказал он ласково, — я на вас не сержусь. Но что это, вы вся дрожите! Не тревожьтесь, милая моя Белла. Я вас не дам в обиду.

«Не даст в обиду», — подумала Белла. И повторила вслух удивленным тоном:

— Не дадите в обиду, сэр?

— Да, да! — отвечал мистер Боффин. — Заступлюсь. Не дам вас в обиду. Позови-ка сюда мистера Роксмита, любезный.

Белла долго терялась бы в догадках, будь у нее на это время; но слуга нашел Роксмита где-то поблизости, и он явился без промедления.

— Закройте дверь, сударь! — сказал мистер Боффин. — Мне надо сказать вам нечто такое, что вам, я думаю, не особенно приятно будет слышать.

— К сожалению, сэр, — возразил секретарь, закрыв за собой дверь и повернувшись к нему лицом, — я считаю это весьма возможным.

— Что вы хотите сказать? — взорвался мистер Боффин.

— Хочу сказать, что для меня не новость выслушивать от вас то, что мне не хотелось бы слышать.

— Ах вот как! Это мы, пожалуй, изменим, — сказал мистер Боффин, угрожающе кивнув головой.

— Надеюсь, что так, — ответил секретарь. Он держался спокойно и почтительно, но, как подумала Белла — и подумала с радостью, — очень достойно и мужественно.

— Ну, сэр, — сказал мистер Боффин, — взгляните на эту молодую особу рядом со мной.

Белла невольно подняла глаза и встретилась взглядом с мистером Роксмитом. Он был бледен и казался взволнованным. Потом она перевела глаза на миссис Боффин и увидела все то же выражение. В один миг ее словно осенило, и ей стало понятно, что она сделала.

— Я вам говорю, сэр, — повторил мистер Боффин, — видите вы эту молодую особу рядом со мной?

— Вижу, сэр, — ответил секретарь.

В эту минуту его глаза снова остановились на Белле, и, как ей показалось, в них был упрек. Возможно, однако, что этот упрек был в ней самой.

— Как вы смеете, сударь, — продолжал мистер Боффин, — без моего ведома ухаживать за этой молодой особой? Как вы смеете забывать свое положение, свое место у меня в доме и докучать ей своими наглыми ухаживаниями?

— Я отказываюсь отвечать на вопросы, предложенные таким оскорбительным тоном, — сказал секретарь.

— Отказываетесь отвечать? — повторил мистер Боффин. — Отказываетесь отвечать, вот как? Тогда я сам скажу, в чем дело, Роксмит, сам отвечу за вас. В этом вопросе две стороны, и я их разберу по отдельности. Одно — это просто наглость. Вот первая сторона.

Секретарь улыбнулся с горечью, словно говоря: «Я это вижу и слышу».

— Повторяю, с вашей стороны просто наглость даже думать об этой девушке. Эта девушка гораздо выше вас. Она вам далеко не ровня. Она поджидает человека с деньгами (и имеет на это право), а у вас денег нет.

Белла повесила голову и как будто слегка отстранилась от поддерживавшей ее руки мистера Боффина.

— Что вы такое, хотел бы я знать, — продолжал мистер Боффин, — какое вы имеете право так дерзко преследовать эту молодую особу? Она ждет, чтоб ей предложили настоящую цену; не для того она появилась на рынке невест, чтобы ее подхватил любой молодчик без гроша в кармане.

— О мистер Боффин! Миссис Боффин, прошу вас, заступитесь за меня! — прошептала Белла, вырываясь от мистера Боффина и закрывая лицо руками.

— Помолчи-ка, старушка! — сказал мистер Боффин, останавливая жену. — Белла, милая моя, не волнуйтесь, я заступлюсь за вас.

— Да разве вы заступаетесь, разве это значит заступаться? — с большим чувством воскликнула Белла. — Вы обижаете меня, сами обижаете.

— Не волнуйтесь, милая, — благодушно возразил мистер Боффин. — Я призову к ответу этого молодого человека. Ну, Роксмит! Если вы отказываетесь отвечать, то должны хоть выслушать, знаете ли. Так вот, я вам скажу, что первая сторона вашего поведения — это наглость; наглость и самомнение. Ответьте мне на один только вопрос, если можете: разве эта молодая особа не говорила вам то же самое?

— Мистер Роксмит, разве я это говорила? — спросила Белла, не отнимая рук от лица. — Скажите же, мистер Роксмит! Да или нет?

— Не огорчайтесь, мисс Уилфер; теперь это не имеет значения.