Наконец в конце дня, оскорблённый и разочарованный в своих лучших чувствах, я отправился домой, прихватив с собою журнал "Астрономический вестник". Не то, чтобы я сильно любил и уважал этот журнал, но мы делали для мудрых астрономов одну работу, и потому с данным изданием следовало познакомиться.

Вечером дома я сел читать его и нашёл там потрясающе интересные сведения; вначале - об астроклимате каких-то географических пунктов Арслан и Кумбель, неведомых мне; далее - о расчёте фильтров Шольца, тоже мне неизвестных. Добросовестно перелистав сии выдающиеся труды, я наткнулся на цикл статей о пульсарах и данным чтивом увлёкся. Эти вращающиеся нейтронные звёзды до сих пор окружены неким таинственным ореолом, потому что вызвали когда-то переполох в научном мире. Они, пульсары, вращаясь с кошмарной скоростью, излучают радиосигналы, очень похожие на импульсы земных локаторов, вследствие чего английские астрономы, первыми нашедшие эти импульсы, вообразили себе чёрт знает что. Локаторы во Вселенной... Ну, люди они учёные, с фантазией, работа у них нервная, всё время в ночную смену... Бывает.

Короче, углубившись, я побрёл в кухню, включил свет и листал там страницу за страницей, изредка поглядывая на часы. Было уже около двух часов ночи, когда со стороны дальней нашей комнаты, выходившей окном на реку, послышался странный тихий звук. По стене что-то скребло или шуршало.

Домовой ночью шалит, подумал я, прислушиваясь, но тут вспомнил, что окно в той комнате слегка приоткрыто для бесперебойного снабжения квартиры в ночное время свежим воздухом. А если не домовой?

Снова послышалось тихое шуршание и вслед за ним раздался отчётливый звук: звякнул плохо прибитый к раме окна с наружной стороны железный козырёк. На него поставили что-то увесистое.

Я вспорхнул со стула. Выключил свет. И, крадучись, прошёл в комнату.

Окно не было закрыто шторой, но подозрительного я ничего не разглядел. Остановившись возле старинного шкафа, наследства родителей, я бесшумно приоткрыл дверцу и, не глядя, вытащил из угла его небольшой туристический топор. На всякий случай. Потом подошёл к окну, тихо потащил на себя раму и осторожно выглянул наружу.

С правой стороны от окна висел, прилепившись к стене, человек.

Так мне показалось в первый момент. Потом я увидел, что ноги у человека расставлены, одну он водрузил на мой подоконник, а другою опирался на решётку балкона. Не нашего балкона, соседнего, принадлежащего Худорожкову. Вверх, к крыше, от его пояса уходила верёвка. Голова человека, почему-то в каске, была повёрнута в сторону, он обозревал балкон, а руками упирался в стену.

Разглядевши всё это за краткий миг, я в следующий же миг сообразил, что положение незнакомца на стене не очень удобное, и я имею перед ним преимущество. Тогда я подтянул отвисшую от изумления челюсть и сквозь зубы тихо поинтересовался:

- Какого дьявола надо?

Человек молча повернулся, молча взглянул на меня, оторвал руку от стены и опять же молча сунул её в карман. И только когда потащил её назад, я понял, что дальнейшее промедление чревато опасными последствиями. Тут же выкинув руку, я ударил его топором по ботинку. Мгновеньем спустя над моей головой раздался хлопок, а человек сказал проникновенным голосом:

- О, с-сука!

И его нога соскользнула с подоконника.

Что было дальше - я не знаю, ибо со всей возможной быстротой втянул голову внутрь комнаты. Потому что заподозрил, что хлопок над нею был выстрелом из пистолета с глушителем.

За окном раздался хриплый голос, произнесший:

- Давай! Скорее!

И потом что-то похожее на "ё-пэ-рэ-сэ-тэ... "

Потом по стене снова зашуршало, послышалсяя стон, на крыше кто-то завозился и, наконец, всё стихло. Подрагивающими руками я захлопнул окно и закрыл его на задвижку.

- Что случилось? - спросила бодро жена, спавшая в другой комнате. Если её что-то будило, она всегда просыпалась мгновенно.

- Балуется кто-то, - ответил я.

- Где балуется?

- За окном. Теперь всё в порядке, не вставай.

- А ты почему не спишь до сих пор?

- Сейчас лягу.

Жена затихла, а я, конечно, не лёг, но долго ещё сидел на всякий случай у окна, поглаживая любовно топорище и слушая таинственные ночные звуки. Что я сделал с его ногой? Не перерубил, конечно, без замаха-то, но... Но если бы не рубанул, он бы прострелил мне голову. Неужели бы прострелил? Да плёвое дело: щёлк - и готов. Бр-р-р...

Полный таких мрачных мыслей, я до половиины четвёртого бесполезно сидел у окна. Но, в конце концов, стал клевать носом, после чего разделся и лёг спать.

Утром проснулся, естественно, поздно, тут же открыл окно и стал исследовать стену, но ничего интересного, кроме смазанных царапин, на серых щербинах не обнаружил. Солнце светило неясно сквозь туман, поднявшийся от Ангары, было сыро и я захлопнул окно и стал собираться на работу. Попутно соображая, что могло быть нужно этому альпинисту, с пистолетом лазающему ночью по стенам домов. Впрочем, на какое-то время я, вероятно, лишил его такой возможности. И поделом: людей, вместо ответа на безобидный вопрос открывающих стрельбу по собеседнику, непременно надо сурово наказывать. Ведь форменное безобразие, в конце концов: только нос из собственного окна высунул - и на тебе...

А всё-таки, куда он лез? К кому? Неужели ко мне? Но зачем, прости Господи? Абсурд. А если не ко мне, тогда однозначно к Худорожкову. А к нему зачем?

Последние мысли я додумывал, уже вдевая ноги в туфли и мимоходом рассматривая в зеркале слегка помятую физиономию.

В некоторой задумчивости я отправился на работу. Было уже поздно и я слегка трусил: вдруг уличат в опоздании? Ославят на весь родимый НИИГЕОПРОМ. Однако, всё обошлось: вертушку я проскочил, когда седовласый вахтёр, не обращая внимания на входящих-выходящих, увлечённо беседовал с уборщицей, а она, старая карга, строила ему глазки. И в лабораторию попал уже в самый разгар чаепития. То есть в то время, когда учёный народ, порядком поразмяв с утра свои драгоценные мозги, расслаблялся перед следующим этапом трудовой вахты.

В нашей комнате чай пило на удивление мало народу: ведущий инженер Соткевич и лаборант.

- Искали? - задал я Соткевичу на всякий случай предусмотрительный вопрос, подразумевая, конечно, себя в качестве искомого; и получил ответ, что искать некому, всё начальство в разгоне.

Сообщив это, Соткевич долил в стакан чаю, сделал два мелких глотка и начал подробно объяснять лаборанту правильную расстановку игроков на волейбольной площадке. Потом перешёл на функции судьи у сетки, а я раскрыл папку, вынул черновик доклада на очередную конференцию и принялся его усердно читать, стараясь не вслушиваться. И уже совсем было ничего не стал слышать, как вдруг обнаружил, что ведущий инженер настойчиво обращается как раз ко мне:

- Филипп! Оглох? Конусов!

- А?! - откликнулся я. - Чего тебе?

- Доклад, как детектив читает, - удивился ведущий инженер.

- Это и есть детектив, - вздохнул я. - Только дурной какой-то, - и я неприязненно покосился на рукопись. Текст мне не очень нравился. - Чего тебе?

- Мне - ничего. Тебе телефонограмма. Девочки передали.

В телефонограмме предлагалось гражданину Конусову с четырнадцати до семнадцати часов ожидать телефонного разговора с посёлком Булунчук Ольхонского района. В посёлке располагалась астрономическая обсерватория, та самая, с которой мы были связаны деловыми контактами.

Выслушав сие, хмыкнув и поморщившись, я вновь углубился в будущий доклад. И пребывал в этом состоянии до обеденного перерыва. А когда он начался, решил спуститься на второй этаж, в комнату двести четырнадцать, и найти Худорожкова, чтобы рассказать ему, что приключилось со мной нынешней ночью. Ибо подозревал, что ночное событие в большей степени относится к его балкону, а не к моему окну.

Но в комнате двести четырнадцать отнеслись ко мне как-то странно. Прежде, чем признаться, что Худорожкова в институте нет, две женщины и один мужчина, сидевшие там, устроили мне перекрестный допрос с целью выясить, зачем старший инженер мне нужен. Лишь после того, как я растолковал, что вовсе не он мне нужен, а наоборот, я ему, и притом срочно, до его отъезда в командировку, они сообщили, что у Худорожкова внезапно возникли форс-мажорные обстоятельства: на его квартиру совершено разбойное нападение...