В конторе я зашел к Эльзе Драгесунд. С тех пор как мы виделись в последний раз, ее повысили в должности, но дверь ее кабинета была всегда открыта. Увидев меня, она жестом пригласила войти.

Я сразу перешел к делу:

— Ты помнишь, как летом семидесятого мы с тобой были на выезде в Ротхаугском жилом комплексе? Мальчик там был заброшенный совсем? Мать совершенно пьяная? А потом еще мужчина туда вломился. Помнишь?

— Да, — кивнула она не совсем уверенно, — припоминаю… Много подобных случаев было.

— Парнишку отдали приемным родителям, а те его усыновили.

— Ну да… что-то такое…

— Его звали Ян-малыш. В свидетельстве о рождении — Ян Элвис.

— Точно-точно! — улыбнулась она. — Вспомнила.

— У тебя случайно нет документов о его усыновлении? Мне кажется, мы с ним снова встретились и, похоже, в гораздо более серьезной ситуации.

И я рассказал ей о том, что произошло, рассчитывая на ее опыт и помощь: двадцать лет в службе охраны детства научили ее сохранять хладнокровие в любых обстоятельствах.

— Так вот оно что. «Это мама сделала». Он именно так и выразился?

— Да.

— Переговори с Катриной. Она найдет для тебя документы, но… Скажи, а что ты, собственно, хочешь выяснить?

— Прежде всего, тот ли это мальчик. А во-вторых… — Я пожал плечами. — Вообще-то, конечно, это дело полиции.

— Вот именно. Думаю, что в любом случае нам не стоит вмешиваться в расследование.

— Ну да, — неуверенно согласился я, поблагодарил за помощь и отправился к Катрине Лейвестад, которая сидела тремя кабинетами дальше.

Катрина была светловолосой красоткой, которая к работе относилась пока еще с таким же энтузиазмом новичка, как и я в 1970 году. Она не знала слова «нет», по крайней мере в том, что касалось работы. Было бы неплохо, если бы и в личном общении она была так же безотказна, но в этом у меня пока не было случая убедиться.

Она быстро отыскала нужную папку в шкафу с архивными документами и положила ее передо мной на стол.

Что ж, никаких сюрпризов там не было. На мгновение сердце у меня в груди ухнуло вниз, как свинцовое грузило в мутной воде, — я был прав: это он.

Бумаги были составлены бюрократически сухим языком. Первое, что сразу бросилось в глаза, — это новое второе имя мальчика.

Скарнес Ян Эгиль. Дата рождения 20.07.1967. Мать Ольсен Метте — дата рождения 23.03.1946, отец неизвестен. Усыновлен в июне 1971 г. Скарнесами Свейном — дата рождения 03.05.1938 и Вибекке — дата рождения 15.01.1942.

По документам выходило, что мальчик попал к приемным родителям в октябре 1970 года. В папке находились и два медицинских заключения. В первом, сделанном в августе 1970-го, говорилось, что ребенок был истощен и имел серьезные нарушения в эмоциональном развитии. Во второй бумаге, составленной в декабре 1973-го, отмечалось значительное улучшение физического состояния — нормализация веса, однако указывалось на многочисленные симптомы так называемых «адаптационных нарушений». Мальчик был беспокойным, гиперактивным, импульсивным и постоянно требовал к себе внимания.

Не надо было обладать мудростью царя Соломона, чтобы убедиться, что главными фигурами во всей этой истории были две его матери — настоящая и приемная. Вопрос был в том, удастся ли их разыскать. И с этим вопросом я отправился в наш с Сесилией кабинет, в котором, несмотря на то что он за нами числился, мы бывали довольно редко.

Первый звонок был в полицию. По моей просьбе к трубке позвали инспектора Мууса.

— Да, я слушаю.

— Это Веум. Есть новости?

— Что вам нужно? — спросил инспектор после короткой паузы.

— Я хотел бы узнать… Вы нашли ее? — И поскольку реакции никакой не было, мне пришлось добавить: — Вибекке Скарнес.

— А-а, Вибекке Скарнес! — протянул он с сарказмом. — Никак нет, Веум. Мы пока ее не нашли. Вы, насколько я понимаю, тоже.

— Нет, пока мне не удалось на нее выйти, и я…

— И слава богу, — перебил он меня. — Тем лучше для вас. Что вас еще интересует?

— Ничего. Пока.

— Ну а раз ничего, то я надеюсь, Веум, что вы теперь займетесь своими делами, — рявкнул он и бросил трубку.

А я стал набирать следующий номер в моем списке. Это был телефон Карин Бьёрге, моей подруги, работавшей в Департаменте регистрации населения. Как-то мне удалось найти ее сестру, которая сбежала в Копенгаген, и даже наставить девочку на путь истинный. С тех пор я могу к ней обращаться за любой помощью, как сказала Карин. А глаза ее при этом светились такой преданностью, что можно было подумать — на мне сошелся клином белый свет. И я не раз пользовался ее любезностью, и она делала все, что было в ее силах, — быстро, четко и старательно. Так что иметь верного друга в таком департаменте — совсем неплохо.

Она быстро выяснила, что Метте Ольсен живет теперь в доме на улице Дага Хаммаршёльда в районе Фюллингсдален, который от центра Бергена отделяет автомобильный туннель.

— Думаю, это многоэтажка, — добавила Карин.

— Слушай, а не поищешь мне еще адрес Терье Хаммерстена? — спросил я.

Через пару минут она ответила:

— Так. Последний адрес — окружная тюрьма Бергена. Но тут нет даты. А вот последнее место регистрации — Мёхленприс, улица Профессора Ханстена. И тут стоит отметка — «аннулировано».

— Ладно, я разберусь, спасибо большое.

После этого я позвонил в собес и нарвался на Беату.

— Ну что там у тебя еще? Послушай, Варг, у меня тут дел выше головы, давай после работы созвонимся.

— Я как раз по делу.

— Ах вот как? — язвительно отозвалась она.

— Да. Мы ищем человека, который, судя по всему, должен быть у вас в базе данных.

— Фамилия?…

— Хаммерстен, Терье. Можешь пробить его у себя?

Она глубоко вздохнула, но я услышал в трубке, как она встала из-за стола, а сразу после этого — звук открывающегося канцелярского шкафа и старательного перелистывания бумаг в толстых папках, как будто стая птиц тяжело захлопала крыльями.

— У него подписка о невыезде без особого разрешения властей.

— А адрес?

— Только доверенного лица.

— И кто же это?

— Метте Ольсен, улица Дага Хаммаршёльда.

— Спасибо. Увидимся.

— Ага. Давай.

— Будь здорова, — сказал я, но она уже не услышала — положила трубку.

Я подошел к окну и выглянул наружу. Снега по-прежнему не было, так что любоваться пришлось на черный, как рукав смокинга, асфальт. Не задерживаясь больше в конторе, я отправился в путь.

В квартире у Метте Ольсен на третьем этаже веселье шло полным ходом. Я услышал это еще на лестнице. На мой звонок открылась соседняя дверь, показалась пожилая женщина в коричневом пальто и серой шляпе. Я было подумал, что она просто собралась выйти из дома, но она окинула меня скептическим взглядом и раздраженно спросила:

— Что, тоже к ним пожаловали?

— Видите ли, я…

— В таком случае потрудитесь передать своим друзьям, что, если они немедленно не прекратят этот шум, я снова позвоню в полицию! Они тут с пяти утра сходят с ума.

— С пяти утра?

— Вот именно. Они разбудили меня, когда пришли. Я этого не потерплю, могу вам твердо это пообещать.

В этот момент дверь Метте Ольсен приоткрылась и музыкальный грохот вырвался на лестничную площадку. В проеме стоял небритый рослый дядька лет сорока, одетый в лучших традициях вечной классики из универмагов «Фретекс», а именно — дешево и сердито. Он попытался сфокусировать на мне взгляд.

— Чево надо?

— Метте Ольсен, — сказал я голосом, полным надежды. Мужик непонимающе уставился на меня. — Хозяйка. Она дома?

— Метте-то? А как же! А чево надо?

— Вы ее охранник?

— А твое какое дело? Ты из собеса что ли?

— Что-то в этом роде. Можно войти?

Вместо ответа он повернулся к комнате, откуда гремела неузнаваемая шведская танцевальная музыка, так громко, что скорее была похожа на пароходный гудок.

— Ме-е-е-етте! — раздался его рев как запоздалое эхо семидесятого года.