Его глаза неотрывно смотрели на нее, и в них была как будто усмешка и еще что-то, чего Мишель не могла разобрать.

— Целая жизнь. — Он улыбнулся, словно поддразнивая ее.

— Но ведь это не может быть просто так, за этим должно быть что-то еще! — протестующим тоном проговорила Мишель.

— А у нас нет, так, что ли?

— Нет… то есть да. О, черт! Не знаю.

Трудно что-то сообразить, когда кровь бежит по жилам с бешеной скоростью, разгоняя по всему телу томительный жар, от которого даже кости словно бы расплавляются и тело становится мягким, податливым, безвольным.

Мишель чувствовала себя совершенно беззащитной и беспомощной. Нет, она все-таки попробует ему объяснить.

— Понимаешь, сумасбродство — это не мой стиль, я люблю, чтобы во всем был какой-то смысл. А вот так кидаться с головой в омут с кем-то…

— Кого знаешь всего несколько дней?

— Да! — Мишель с растерянным видом помолчала. — Ну, подумай сам, — заговорила она снова, — какой смысл в этом… в этом спектакле? Ну, неделя, две, и все кончится. А что потом?

Никос ласково погладил ее по щеке и легонько коснулся пальцем уголка ее губ.

— А почему не подождать, пока все само прояснится?

«Да потому, что я не хочу страдать», — беззвучно выкрикнула Мишель. «Поздновато спохватилась, — шепнул бесенок. — Ты уже влипла по самую шею, а в неразделенной любви, как ты знаешь, без страданий не обходится».

Любовь? Да она его вовсе и не любит. Физическое влечение, страсть. «Да, конечно, страсть», — пробормотала про себя Мишель, когда он, крепко прижав к себе, приподнял ее и шагнул к спальне.

Это была долгая ночь, почти без сна, но полная чего-то неизвестного прежде, что они познали вместе и каждый для себя. Это было безудержное торжество страсти, чувственности и блаженства, которое открыла для себя Мишель.

«Неужели такое бывает? — думала она словно в полусне, когда, совершенно обессиленная, лежала не двигаясь. — Может, это я все сама себе напридумывала? Но нет, вот же он, рядом со мною, я чувствую его телом и всей своей душой. Это все правда».

— Апельсиновый сок, душ, завтрак — и на работу, — прозвучал чуть хриплый мужской голос, вырывая Мишель из сна. — Вставай и за дело, pedhimou. У тебя сорок минут.

Мишель подняла руку и бессильно уронила ее обратно на постель.

— Еще совсем ночь.

— Четверть девятого, теплое солнечное утро, среда, — сообщил Никос, срывая с нее простыню. — Даю тебе пять секунд на размышление, — с грозной миной сказал он. — Или ты встаешь, или я ложусь — и ты не поднимешься до самого полудня.

Это возымело желаемое действие — Мишель перевернулась на спину и открыла глаза.

— Пять?

— Уже три, счет пошел, — сказал Никос и тихонько засмеялся, когда она торопливо спустила ноги на пол. — Сок. — Он сунул ей в руку стакан и постоял в ожидании, пока она отпила половину и протянула ему стакан обратно.

— Теперь душ, — покорно произнесла Мишель, оглядываясь, что бы накинуть на себя.

— Ты прекрасно смотришься, — сказал он и заметил, как она краснеет.

— Ты уже оделся, — пробормотала Мишель, заправляя за ухо спутанные волосы.

— Я и душ принял, и побрился, и завтрак приготовил.

— Просто сокровище какое-то, а не мужчина. — Она нашла наконец свой халат и, закутавшись в него, передернула плечами. — А кофе ты, надеюсь, сварил?

— Скоро будет готов.

— Ты всегда такой энергичный по утрам? — Мишель заметила лукавую улыбку в его глазах и с недовольной гримаской торопливо произнесла: — Нет, не надо, не отвечай.

Она скользнула в душевую кабину и, постояв немного под горячей струей, включила холодную воду в надежде, что она заставит кровь бежать быстрее и прогонит остатки сна.

Полчаса спустя Мишель уже потягивала убийственно крепкий кофе и поглощала кашу с кусочками бананов.

Оставалось еще пять минут, чтобы спуститься на лифте, сесть в машину и проехать короткое расстояние до галереи.

— Я сегодня буду занят большую часть дня, сплошные совещания, — сказал Никос. — Думаю, вернусь около шести. Если вдруг запоздаю, позвоню.

— Вот черт! — не слишком изысканно выругалась Мишель, подойдя к своей машине.

— В чем дело?

— Колесо спустило, — на ее лице были написаны растерянность и сомнение.

Никос чертыхнулся себе под нос.

— Я подброшу тебя до галереи. Давай сюда ключ, я договорюсь, чтобы ее починили.

Он присел па корточки и внимательно осмотрел колесо. На нем был виден четкий разрез.

— Не думаешь же ты…

— Что это дело рук Джереми? — Никос был уверен в этом. — Возможно. — Он был уверен и в том, что свидетелей им не найти.

Он открыл дверцу своего «БМВ», и Мишель села на пассажирское сиденье. Через несколько секунд заурчал двигатель, большой автомобиль одолел подъем и выехал на дорогу.

Миновав пару кварталов, Никос остановил машину у тротуара, не выключая двигателя, перегнувшись, открыл дверцу перед Мишель и крепко ее поцеловал. Под его пристальным взглядом она расстегнула ремень безопасности и вышла на тротуар.

Дел оказалось невпроворот. Ждала оформления и подписи целая стопка накладных, затем Мишель договорилась с багетной фирмой и позвонила еще во множество разных мест.

Ланч она съела, не выходя из офиса и не замечая, что именно ест, и звонок Никоса, прозвеневший в полчетвертого, застал ее врасплох.

— Твою машину подогнали к галерее. Ты не забыла, что в четыре у нас встреча с адвокатом? Я подъеду через пятнадцать минут.

Да нет же, она, конечно, не забыла, только не думала, что время встречи подойдет так быстро.

— Спасибо.

Она испытала чувство удовлетворения, ставя свою подпись на оформленном по всем правилам заявлении. Ну вот, теперь дело в руках закона. Мишель вздохнула с облегчением.

Было почти пять часов, когда Никос остановил «БМВ» у галереи. Она пересела в свой «порше» и, следуя за ним, доехала до дома.

На автоответчике горел огонек, она нажала на кнопку.

— Мишель, это Элоиз. Ты не позвонила, так что напоминаю — сегодня праздник в детском саду Филиппа. Не забыла? В шесть тридцать.

— Кто этот Филипп? — спросил Никос.

— Мой крестник. Ему три года, и сегодня рождественский праздник в его детском саду. — Мишель заправила за ухо выбившуюся прядь волос. Вид у нее был растерянный. — Не понимаю, как я могла забыть. — Она бросила взгляд на часы. — Времени в обрез. Принять душ, переодеться, и пора ехать.

— Я поеду с тобой.

Мишель усмехнулась.

— На детский праздник?

— На детский праздник, — повторил он шутливым тоном.

Было весело. Родители столпились перед большой эстрадой на поляне, а малыши, в ярких костюмах, под руководством своих воспитателей, декламировали стихи, танцевали и пели вразнобой под магнитофонную запись. Порой кто-то из малышей сбивался и под общий смех, смущенный, просил подсказки у мамы.

Мишель стояла среди толпы, а находившийся рядом Никос старательно оберегал ее от толчков.

Наконец нашлись Элоиз с мужем, подбежал Филипп, всячески выражавший свою радость оттого, что Мишель пришла, и с любопытством поглядывавший на стоявшего рядом с ней дядю. Мишель шепнула ему что-то на ухо по-французски, и малыш рассмеялся.

— А я хороший мальчик, — перевел он на английский, глядя на маму. — Так говорит тетя Мишель.

Наконец, примерно в девять часов, праздник закончился, и Мишель, обняв на прощанье малыша, пошла с Никосом к машине.

Она села, откинулась на подголовник сиденья и закрыла глаза. Такой хлопотный был день, а перед ним — почти бессонная ночь.

Войдя в квартиру, Никос посмотрел на побледневшее лицо Мишель, синяки под глазами и легонько подтолкнул ее к спальне.

— Иди спать, pedhimou.

Ей не надо было повторять дважды. Через минуту она с облегчением растянулась на постели, укрывшись одеялом.

Сон пришел почти мгновенно, и она проснулась лишь утром. Рядом никого не было, но на подушке остался след от головы и чуть-чуть пахло терпким мужским одеколоном — значит, Никос спал в одной с ней постели.