К тому времени, когда нанятые официанты вынесли подносы с закусками, у многих картин Бретта уже висели таблички «Продано».

«Это успех», — с чувством облегчения подумала Мишель. Все шло прекрасно. Закуски выше всяких похвал, шампанское великолепное, атмосфера perfetto[5], как сказал бы Эмилио.

Мишель посмотрела в дальний конец зала, поймала взгляд напарника и засмеялась.

— Еще один триумф, дорогая.

У Мишель екнуло под ложечкой. Джереми, и, как всегда, саркастичен. Мишель с натянутой улыбкой повернулась к нему.

— Вот уж не ожидала, что ты почтишь нас своим присутствием.

— Что ты, да я не пропустил бы такой случай ни за что на свете.

Джереми наклонился к ней, она слегка отстранилась, и его губы мазнули ее по щеке. Он прерывисто вздохнул, глаза его потемнели.

— Вижу, долгожданный Никос пока не появился. — Джереми отступил на шаг, скользя пальцами по ее руке.

Мишель подняла голову и наткнулась на его мрачный взгляд.

— С чего бы это ему появиться, если его не приглашали?

— Ах, моя милая Мишель, — с издевательским сочувствием начал Джереми. — Никос был на ланче у моих родителей, на яхте. И там очаровательная Шанталь пригласила его на сегодняшний вернисаж. — Он помедлил для пущего эффекта, прежде чем сказать главное: — Насколько мне помнится, Никос сказал, что соизволит прийти.

Ее сердце подпрыгнуло и сильно забилось.

— Правда?

Джереми иронически поднял бровь.

— Я не ошибусь, если скажу, что такая перспектива кое-кого не радует? — Он хохотнул. — У тебя такой ошарашенный вид.

«Спокойно, держи себя в руках», — твердила себе Мишель, стараясь отодвинуться от Джереми. Он удержал ее за руку.

— Оставь, прекрати этот бессмысленный разговор, — сказала она сердито, выдергивая руку из его цепких пальцев. — С вашего позволения, мне надо идти, — продолжала она отчужденно-вежливым тоном. — Надеюсь, вам понравится выставка. Я и Эмилио уверены в таланте и больших перспективах Бретта.

— Ах, этот противный Эмилио, — проговорил Джереми. — Ты знаешь, что он бисексуал?

Мишель не выдержала:

— Между прочим, это называется клеветой. Смотри, как бы тебе не оказаться ответчиком в суде.

— Не слишком ли горячо ты его защищаешь, дорогая?

— А ты… — Мишель задыхалась от возмущения, — ты первостатейный…

— Мишель!

Она вздрогнула всем телом. Интересно, давно ли Никос Алессандрос стоит тут и слушает, как она ссорится с Джереми?

Мишель медленно повернулась.

— Здравствуйте, — сказала она и застыла, почувствовав, как его рука ложится ей на талию.

Лицо его было непроницаемо, но за этим внешним спокойствием чувствовалось что-то мрачное, когда он коротко поклонился Джереми.

— Какие-то проблемы? — мягко спросил Никос, и Мишель почувствовала, что вот-вот заплачет.

«Да, проблемы, и еще какие! Джереми ведет себя Бог знает как, да еще ты заявился!» Она взяла себя в руки.

— Простите, но мне надо идти.

Мишель повернулась, чтобы идти, но Никос не отставал.

— Что вам от меня нужно? — Она тщетно пыталась высвободиться.

— Хочу помочь.

— Я не нуждаюсь в помощи!

Никос ухмыльнулся.

— Особенно в моей, да?

— Послушайте…

— Приберегите свой гнев до более подходящего случая.

— Какого такого случая? Я не собираюсь больше видеться с вами!

— Ну, вряд ли стоит на это надеяться, учитывая, сколько приглашений я получил от ваших родителей и Бейтсон-Берроузов, — сказал он, не скрывая усмешки.

Мишель захотелось его ударить. С нее было достаточно Джереми, чье невыносимое поведение за последние сутки можно было смело отнести на счет человека, шедшего рядом с ней.

— А что, если нам походить, посмотреть работы вашего протеже?

— Зачем? — вырвалось у Мишель, и она обнаружила, что смотрит, не отрываясь, в лукавые серо-голубые глаза.

— Ну, я ведь, можно сказать, потенциальный покупатель, а вы, как уверяет Шанталь, умеете находить молодые таланты.

— У мамы у самой настоящий талант восхваления моих предполагаемых талантов.

— Ну что за цинизм? Он вам не идет.

Они остановились у одного из полотен, и Мишель, перейдя на профессиональный тон, начала рассказывать о свете, цвете и стиле, о необычной технике Бретта, упомянув под конец, до какой суммы может возрасти ценность этой картины в ближайшие пять лет.

Никос убрал руку с ее талии, и ей вдруг стало холодно и неуютно, как будто ее бросили.

— Какая из картин нравится вам больше всех? — поинтересовался Никос.

Они неторопливо передвигались от одного полотна к другому. Мишель время от времени приходилось отвлекаться, здороваясь с гостями, и всякий раз она вынуждена была представлять им человека, находившегося рядом с ней. В выражении лиц сквозило любопытство, и Мишель не знала, сердиться ей или не обращать внимания.

Она хотела было уже сказать что-нибудь резкое, но в последний момент передумала.

— Вон тот мальчик, стоящий на вершине дюны и глядящий на океан.

Он протянул руку и заправил ей за ухо выбившуюся из прически прядь волос — и заметил, как ее глаза потемнели и она слегка вздрогнула.

— Почему именно она?

— Ну, океан — это его мир, и он жаждет узнать, где он кончается и что там, за горизонтом. Достаточно посмотреть на его лицо — на нем восторг и удивление. — Ее голос потеплел. — Он робеет, хотя и бодрится. Посмотрите на его рот — он слегка приоткрыт, на его шею — она чуть вытянута вперед. — Ее рука поднялась и безвольно упала.

— Считайте, что она куплена.

Мишель подняла глаза.

— Но вы не спросили о цене.

— Она указана в проспекте. — Его улыбка была сама чувственность. — А какую скидку вы можете мне сделать?

У нее чуть не вырвалось — «никакой», однако личные отношения — это одно, а бизнес — совсем другое, и смешивать их нельзя.

— Это зависит от того, как вы будете платить.

— Завтра к середине дня вы получите банковский чек, а картину я увезу сам.

Мишель не колебалась ни секунды.

— Пять процентов.

Она не станет спрашивать, повесит ли он картину: в конце концов, это не ее забота.

— Вас что-то беспокоит?

Чертовски проницательный, Никос угадывал любую перемену в ее настроении.

— С чего это мне беспокоиться? Я только что продала самую дорогую картину на этом вернисаже.

— Вы сами сказали, что она вам нравится больше всех. Наверное, вы знаете, как ее лучше повесить? Может, посоветуете что-нибудь?

У Мишель чуть не сорвалось с языка, чтобы он делал, что хочет, однако профессиональный этикет пересилил.

— Ее надо поместить в центре широкой стены, — как бы в раздумье заговорила она. — И хорошо бы покрасить стену в бледно-голубой цвет, тогда краски картины как бы получат продолжение за ее пределами.

«Любопытно, — подумалось ему, — она так любит искусство, что даже переступила через свою боязнь раскрыться передо мною».

— А сейчас извините меня, — подчеркнуто официальным тоном сказала Мишель. — Мне надо кое-что проверить с моим партнером. — Она с вежливой улыбкой повернулась и пошла искать Эмилио.

— Значит, это он, — вполголоса проговорил Эмилио.

— Не понимаю, на что ты намекаешь.

— Прекрасно понимаешь.

— Я не хочу об этом говорить.

— Не хочешь — не надо.

— Черт его подери, он ведь мне даже не нравится.

— Угу… Да только какое это имеет значение — нравится, не нравится?

Мишель что-то буркнула себе под нос, а Эмилио тихонько рассмеялся.

— О, Стефани! — Это был снова голос делового человека, владельца художественной галереи, исполненного готовности помочь и при этом не лишенного некоторой сентиментальности. — Как вы поживаете, дорогая?

Мишель с самым радушным видом включилась в разговор. Стефани Уиткомб заслуживала особого отношения — за последние несколько лет она потратила в их галерее сумму, уже приближавшуюся к шестизначной цифре.